Подросток сел на стул, на котором до этого располагался Посохин, и поджал под себя ноги. Бежать, видно, он уже никуда не собирался. Следом опустились на диван его мать и сестра.
— Я тоже присяду, — сказал Посохин. Он одной рукой взял стоявший возле стола стул за спинку и перенес его к двери.
— Итак, Алексей, расскажи, пожалуйста, полиции, где ты взял смартфон? — спросил майор, стараясь придать своему голосу отеческие интонации.
— Я его нашел.
Посохин присел на край стула и оперся руками о колени.
— Где и когда?
— Во вторник.
Подросток отвечал на вопросы полицейского, не поднимая головы. «Малыш, кажется, сожалеет о своем поступке, — подумал Посохин. — Будем считать, что человек он еще не конченный».
— Неделю назад, так? — спросил майор, еще больше смягчив тон.
— Да.
— Где?
— На старом пляже.
— Время не вспомнишь?
— Утром. Я хотел порыбачить, пришел на пляж, а он там лежит.
— Часов в шесть нашел?
— Не… раньше. Часов в пять.
— Видишь, все идет у нас нормально. Мы спокойно с тобой разговариваем и хорошо друг друга понимаем. Итак, еще вещи какие-либо там были?
— Да. Халат и босоножки. Полотенце еще было. Большое такое.
— Что еще ты нашел?
— Еще очки солнечные, — с явной неохотой ответил подросток.
— Где они?
— Очки?
— Очки и все остальное.
— Очки я Ане подарил, а все барахло засунул в лодку.
— В какую лодку?
— Там, в конце пляжа стояла.
— Можешь описать?
— Дюралевая. С синей полосой.
— Номер на ней был?
— Я не видел. Может и был. Не помню.
— Ключи в халате лежали?
— Ключи? Ключей не было.
— Не врешь?
— Честное слово! Зачем они мне?
— Хорошо. Аня, принесите, пожалуйста, очки.
Девушка встала и прошла в другую комнату. Она почти сразу оттуда вышла и протянула очки Посохину.
— Вот. Они?
— Они, они. Здесь на дужке и название фирмы выбито.
— Я не знала. Леха сказал, что он их в траве подобрал, когда утром на пляж шел.
— Никто вас ни в чем не обвиняет. Он их действительно нашел. Он не врет. Почти.
Посохин повертел очки в руках.
— Красивые. И дорогие, между прочим! У погибшей женщины от них дома футляр остался.
Майор передал очки Жарких.
— На телефон девчонок снимали, молодой человек? — с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.
— Снимал.
— Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.
— Есть.
— Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.
— Я не переживаю.
— Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?
— Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.
— Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?
— Покажу. И лодку покажу.
— Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, — Посохин указал на Жарких, — проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.
Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.
— Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.
— До свидания! Извините, — сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.
«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, — подумал Посохин, — душа у девушки должна быть красоты замечательной».
Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.
— Может, чаю? — неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.
— Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!
Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.
— До свидания! — услышали полицейские уже на веранде голос Анны.
Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.
— Давай топай!
Жарких сбежал по ступенькам во двор.
— Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?
— Никуда оно за ночь не денется, если еще там.
— А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?
— На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.
Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.
— Чай будешь, орел степной?
— Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.
Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.
— Чего это? — с подозрением глянул на него Жарких.
— Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.
— А с чем?
— Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.
— Буженинку я люблю! — воскликнул Жарких, разворачивая сверток. — О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.
— Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.
— Была бы — я женился бы уже.
— По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.
— Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?
— Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.
— На какую? Петелько или Трепыхалину?
— Петелько. Вторую я не знаю.
— Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка — обалдеть!
— Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! — с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. — Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.
— Точно!
— Нет, эта не пойдет.
— Почему?
— Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?
— Ирке? Двадцать один.
— Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?
— Нет, а что?
Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.
— Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.
— Можно развестись потом.
— Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю.
Глава 22
— Давненько вы у меня не были, — сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.
— Почти месяц.
Рыбакова задорным мальчишеским движением поправила прическу на затылке.
— Что вы стоите? Садитесь, — сказал Марков, указывая на оранжевое кресло-мешок.
— Благодарю. А новые работы у вас есть?
— Конечно. Для этого и живем.
— Тогда усаживаться с вашего позволения пока не буду. Можно посмотреть?
— Сделайте одолжение.
Валентина Васильевна с интересом окинула взглядом просторное светлое помещение. На противоположной стене она заметила четыре любопытных этюда, которых в прошлое ее посещение мастерской там не было. Она подошла к ним поближе.
— Как вам наша Лигань полюбилась! Готовы ее писать снова и снова.
— Река, как человек, все время разная. В солнечный день и в дождь, в сумерки и на рассвете. Многое зависит и от настроения художника. Одно и то же место при равных условиях я могу увидеть сегодня не так, как вчера. Да что я вам, как школьнице, рассказываю! Вы же замечательно понимаете, а главное, чувствуете живопись. И не только живопись. — Марков подпер голову рукой и с хитрецой посмотрел на Рыбакову. — Сразу перестали меня навещать, как только поняли, что моя мама вас ко мне ревнует.
— Так уж и ревнует? Может, я ей просто не нравлюсь.
— В том то и дело, что нравитесь. Специально подгадали сегодня момент, когда ее дома не будет?
— Что правда, то правда. Не скрою, маэстро, я знаю, во сколько ваша мама отправляется в магазин за продуктами.
— У нас не так много времени до ее прихода. Если не хотите с ней встретиться признавайтесь сразу, с чем пожаловали. Наверняка повод серьезный.
— Да, повод есть. И серьезный. Ярослав, вы знаете, что утонула Раиса Квасова?
— Знаю. Мама мне рассказала. И что?
— Она сказала, что к вам приходил полицейский?
— Разумеется. В доме хозяин все-таки я, несмотря на патологическое мамино желание всеми руководить.
— В полиции знают, что Квасова публично обвиняла вас в педофилии. И у них к вам есть масса вопросов.
— Не удивительно. Вы не в курсе, что их больше интересует, моя педофилия или как я прикончил госпожу Квасову?
— Перестаньте! Майор Посохин попросил меня с вами поговорить. Тема очень деликатная и Павел Петрович не хочет, чтобы их интерес к вам в связи с данным делом вылез наружу.
— И он также не хочет подставляться, если все окажется бредом взбалмошной тетки и я подам иск в суд о защите чести и достоинства моей персоны.
— И поэтому тоже. Кстати, а почему вы не обратились в суд, когда Квасова бросила вам такие обвинения?
— Потому, что она несчастная женщина. При всей ее наглости. Сожалею, что мне приходится об этом говорить, но положение вынуждает. Она была в меня влюблена и, не встретив взаимности, в отместку вашего покорного слугу облила помоями. Какой может быть суд? Что вы на меня так смотрите?