— Ну-ну! — встрепенулся Посохин. — Что за мужик? Какой из себя?
— Мужик как мужик. Ехал на велике. Длинный такой. В кепке-восьмиклинке. Рубашка на нем в клетку еще была надета.
— Что за клетка? — уточнил майор.
— Ну, мелкая такая клетка, квадратиками. Черные квадратики, белые квадратики. Серые квадратики. Вроде… И еще джинсы на нем были. Синие.
— Лица не видел?
— Так он впереди был! Вернее, справа. Я не то что не видел, а так… Как бы сказать? Вполоборота! Если граммов двести накатить, я его мордашку сразу вспомню. Не всю, конечно.
Дронов поскреб пальцем висок.
— А! На нем кроссовки еще были с тремя полосками. «Адидас»! Их даже издалека хорошо видно.
— Возраст его можешь предположить?
— Ну, постарше меня, в натуре. Лет сорок.
— Может, ты и велосипед запомнил?
— Велосипед? Как его запомнишь?! Велик и велик. С багажником, с крыльями. Такой, как раньше делали. Несовременный вел. Черный! О, опять вспомнил.
— Отлично, Иван! Помог родной стране.
— Ну!
Дронов от похвалы прямо расцвел.
— Не заметил, велосипед был с ручным тормозом?
— Нет. Кажется, нет. Я пойду, Петрович? Меня там пацанва моя ждет.
— Еще один вопрос. Расскажи-ка мне про вашу схватку с Квасовой.
— Это когда она на меня с молотком кинулась? Да что рассказывать-то? Народу там было до хрена — все видели, что не я начал. Подумаешь, телка какой-то там занюханный цветочек съела! Не розу же… А эта старая прокладка на меня прямо от ворот с молотком сиганула! Что, мне надо было ей лоб подставить? Клумба ее! Улица ее! А то не яйца! Или не по закону?
— Все нормально. Угроза была реальной, и оборонялся ты в пределах допустимого нашими российскими законами. Ты же не пинал ее ногами?
— Нет.
— Ну вот. Она, когда шлепнулась, кричала, что засудит тебя на полмиллиона?
— Ага! — Дронов снова расплылся в улыбке. — Я тогда чуть не писанул от смеха. Нашла миллионера! Ну, что? Можно мне идти?
— Жарких тебя отвезет.
— Да не надо. Я сам дойду. Что я, инвалид?
— Иван, заслужил. Старший лейтенант тебя на своей отвезет, не на государственной.
— А че, получается, что этот мужик Райку грохнул? — поднимаясь со стула, спросил Дронов. — Ну, который на велике ехал?
— Трудно сказать. Ты о нем пока не распространяйся. Хорошо?
— На хрен он мне сдался.
Глава 27
Жарких поднялся на украшенное прорезной резьбой, но уже заметно обветшавшее крыльцо дома Табаниных и кулаком постучал в обитую клеенкой дверь.
— Клавдия Ивановна! К вам можно? Клавдия Ивановна!
Дверь почти сразу распахнулась, и на улицу выглянул белобрысый подросток лет шестнадцати с бестолково-беспощадным взглядом, в растянутой красной футболке с черепами. Его ровному загару цвета кофе с молоком могла позавидовать любая ведущая с какого-нибудь развлекательного телеканала.
— Здрасьте! — сказал он с недоумением.
— Привет! — улыбнулся Жарких. — Василий дома?
— Нет его. А что надо?
— А ты Славик? Братан его младший?
У парнишки забегали глаза.
— Брат, а что?
— А ничего. Маму не позовешь?
— Она на огороде бурьян дергает.
Звонкие согласные Славик произносил так мягко, что даже для ушей Жарких, уроженца Черноземья, эти звуки были неприятны. Старший лейтенант едва удержался, чтобы не поморщиться.
— Проводи меня к ней.
— Зачем?
Жарких вздохнул.
— Слышь, ты, младший брат, много вопросов задаешь! Я тебе сказал, проводи меня к матери. Будь любезен.
— Пошел ты!
Подросток потянул дверь на себя.
Жарких одной рукой придержал дверное полотно, а второй схватил парня за ухо и вытащил его на крыльцо. Тот заорал:
— Ай, блин!
Старший лейтенант отпустил ухо и подтолкнул Табанина-младшего к ступенькам.
— Пошли к матери. Мне надо с ней поговорить. Я из уголовного розыска.
— Это не я у Волчихи с прилавка бейсболку взял! Это Костыль! Я только на стреме стоял! — соскочив с крыльца и пятясь задом, выпалил Славик.
Жарких, стоя на ступеньках, оглядел двор и прикинул, в какую сторону может побежать от него этот шустрый паренек.
— Ладно, пацанчик, я тебя прощаю. Костылю скажешь, что старший лейтенант Жарких приказал ему бейсболку вернуть хозяйке, или я к нему сам наведаюсь. И тогда ему будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Последнюю фразу старший лейтенант услышал однажды от Посохина. Она ему так понравилась, что он стал ее частенько использовать в беседах с правонарушителями.
— Он вернет. Матери моей только не говорите!
Жарких неторопливо, чтобы не спровоцировать паренька на побег, спустился по ступенькам во двор.
— Не скажу. Можешь не дергаться. Но у меня к ней есть еще одно дело.
— С-с-с! — приложив к уху ладонь, втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы подросток. — А-а-а!
— Пошли, пошли! Хватит болеть.
— Да иду я!
Огород у Табаниных был немаленький — соток пятнадцать. Посадки картошки занимали, наверное, две его трети. В дальнем углу огорода дергала сорняки худенькая женщина в возрасте.
— Ма! — крикнул подросток. — К тебе из ментовки пришли!
Женщина выпрямилась и приложила ладонь козырьком ко лбу.
— Чего ты там еще натворил, стервец?! — крикнула она пронзительно.
— Ничего! С тобой поговорить хотят!
Женщина вытерла руки о подол платья и, переступая через грядки, подошла к полицейскому.
— Здрасьте! Вы про этого балбеса говорить собрались? — сказала она с раздражением и посмотрела на сына.
— Здравствуйте! Нет, про старшего.
— А тот недоумок что учудил?
— Клавдия Ивановна, он просто свидетель, — как можно спокойнее сказал Жарких. Старший лейтенант уже не раз убеждался, что разговор на повышенных тонах редко бывает продуктивным. — Подскажите, где его можно найти? По телефону связаться с ним нам не удается. Оператор отвечает, что он находится или вне зоны доступа или телефон отключил.
— Так он на рыбалку уехал. Еще в понедельник.
— А куда?
— А черт его знает?! Славка, куда он поехал?
Подросток замялся.
— По затылку хочешь получить, зараза?! — прикрикнула на него мать.
— Сказал, что на остров хочет смотаться порыбачить.
— А когда он вернуться собирался? — спросил Жарких.
— Не сказал он.
— Он продукты с собой брал?
Славка открыл рот, и хотел было ответить, но, видно, передумав, стал с большим интересом что-то рассматривать за проволочной изгородью на соседнем участке.
— Че там? Не пойму…
Мать дернула его за рукав.
— Ты рыльник-то не вороти, а отвечай, когда человек тебя спрашивает.
— Он взял вещмешок с сухарями… Пачку соли… Еще чай… Банку варенья вишневого.
Славка всем своим видом демонстрировал, что он отвечает под жутким психологическим давлением, подчиняясь фатальным обстоятельствам, и считать его стукачом ни старший брат, ни этот мент не имеют права.
— Он мог еще картошку и сало взять. Надо в погребе посмотреть, — заметила Клавдия Ивановна.
— Не стоит. Спасибо большое!
— А вы его не арестовывать пришли? Вы уж сразу скажите, если виноват он в чем.
— Нет, все нормально. Мы хотели с Василием только поговорить. Уточнить кое-что надо. Детали там всякие.
— Слава богу! А то он мне слово давал не влезать в темные дела. Только-только пять суток отсидел. Я уж думала, опять придется к Нестерову идти и за него просить. Ох, и подарил же Господь сыновей!
Глава 28
— Павел Петрович, Табанина дома нет. На остров уехал на рыбалку, — с виноватым видом доложил Жарких майору. — Чего я теперь Карельскому скажу? Он мне приказал Ваську сегодня к двум часам доставить. Вот, повестку даже дал.
Посохин в сердцах бросил ручку на стол и откинулся на спинку кресла.
— Черт! Что за дело? Не одно, так другое. Ты не догадался кого-нибудь из дружков Табанина найти? Может, кто-то из них знает этого Стаса?
— Обижаете, шеф! Двух самых близких Васькиных приятелей я нашел и опросил. Терпеливо, с любовью. Никакого носатого Стаса они в глаза не видели.
— Точно не видели?
— Мне показалось, что не врут. Были почти трезвые. Я даже обещал им бутылку поставить, если они, хотя бы одного Стаса из Васькиного окружения вспомнят. Через полчаса моих страданий эти дебилоиды назвали только Стасика Карася. И все, полный запор! А Карася я и сам знаю. Ростом не выше ста семидесяти и нос у него как у Павла Первого. Бабами он не интересуется — года три назад в сугробе переночевал. Он мне сам рассказывал. И велосипеда у него, сто процентов, отродясь не было. Он без отца рос.
— Значит, Карася ты знаешь. Ну а если с ним плотно поговорить?
— Если с ним плотно поговорить, он на себя все что угодно возьмет. Даже убийство президента Кеннеди. Павел Петрович, давайте я на остров на моторке смотаюсь. Час туда, час обратно.
— Если мотор хороший, то да. А вдруг заглохнет километров через десять? На веслах пойдешь? Среди недели рыбаков в тех краях может и не оказаться. Некому будет тебе на помощь придти.
— Я у Саньки Есауленко мотор возьму, у соседа. Техника у него всегда в порядке. И лодка есть.
— Что за мотор?
— «Вихрь» двадцать пятый.
— Антиквариат. Может, доберешься на своей машине до Вязовки, а оттуда до острова всего полчаса ходу. Реку переплывешь и все. Для тебя это не проблема.
— Зачем создавать себе такие сложности. У Саньки нормальный аппарат. Он за ним как за живым ходит.
На пару секунд Посохин задумался. В словах старшего лейтенанта был резон.
— Ладно, убедил. Дуй тогда на всех парах сейчас к Табанину на остров. С Карельским я сам переговорю. А потом, наверное, займусь любовницей Квасова. Банщиков выяснил, что у нашего Коли на стороне подружка есть. Не такой он уж и лох, оказывается, этот Коля Квасов. Нюх у капитана как у белого медведя.
— Как у собаки, шеф.
— У белого медведя он в семь раз тоньше, чем у любой собаки. Банщиков сразу предположил, что у такого симпатичного мужика как Квасов, при такой жене, обязательно должна быть ласковая кошечка. И ведь нашел! Хорошо, когда участковый любит свою работу. Всегда цени таких ребят, Серега.