— Пестик? — переспросила судья. — Вы имеете в виду пест, которым раньше толкли в ступе мак, перец — черный горошек, сухую черемуху или сахар на пудру?
— Да, ваша честь. У меня нет современных электроприборов, поэтому постоянно пользуюсь ступкой и пестиком.
— Подсудимая, пест или пестик, как вы называете, чугунный или бронзовый?
— Чугунный, ваша честь.
— По-вашему, сколько он весит? Приблизительно.
— Килограмма на два потянет, ваша честь. А может, и больше.
— Где этот пест сейчас?
— Дома, ваша честь. В ступе. При обыске на него даже внимания не обратили.
— Вы готовы добровольно выдать названный пест для приобщения к уголовному делу?
— Да, ваша честь.
— Подсудимая, вы остановились в своих показаниях на том моменте, когда босиком кинулись догонять слесаря Сажина. Почему босиком?
— Чтобы Жора не услышал погони.
— Сажин спускался на лифте?
— У нас пятиэтажка, ваша честь, лифта нет.
— Продолжайте.
— Я догнала Жору уже в самом низу и ударила его пестиком сзади по голове. Он упал. Я подумала, что если он очнется, то мне несдобровать. И я ударила его второй раз.
— Чем?
— Тем же пестиком, ваша честь.
— В какое место?
— В то же самое, по голове.
Подполковник Белов шепнул Вадиму:
— Вот от этого второго удара песта и остался на кости черепа в раневом канале пострадавшего отпечаток пальца Лопатиной.
— От песта?
— Именно. Все логично — бралась жирными пальцами за орудие убийства и затем, при втором ударе; отпечатала пальчик на кости.
Между тем судья продолжала допрос подсудимой:
— Что вы стали делать после того, как ударили Сажина второй раз?
— Поспешила в свою квартиру, закрылась, отмыла пестик от крови и стала молиться за упокой души раба Божьего Жоры.
— Вы верующая?
— Да.
— Как же тогда в вашем понимании библейская заповедь — не убий? Вы же совершили большой грех. Вы согласны?
— Нет, ваша честь. Эта заповедь относится к людям. А людей я не убивала.
— А кого же, позвольте вас спросить?
— Нелюдей, ваша честь. Они порядочным людям мешают нормально жить. Я помогала Богу. Ведь Господь за добро и против зла. Я в силу своих возможностей боролась со злом.
— Ваша философия весьма странная, — задумчиво покачала головой судья, — однако судебно-медицинские экспертизы признали вас вменяемой, а это значит, что за свои действия вам придется отвечать по всей строгости уголовного закона. Вы это понимаете?
— Понимаю, ваша честь. Я не прошу снисхождения, а, напротив, хочу, чтобы меня расстреляли.
На некоторое время в зале зависла тишина. Были слышны приглушенные всхлипывания родителей и близких родственников погибших наркоманов. Присяжные заседатели, разместившиеся по обе стороны от судьи, хранили гробовое молчание. Впереди их ждало нелегкое решение.
Но судья держала ситуацию под контролем.
— Подсудимая, свои просьбы вы сможете высказать в последнем слове, которое вам в свое время будет предоставлено. А сейчас прошу отвечать только на мои вопросы. Вам понятен порядок?
— Да, ваша честь.
— Тогда продолжим. Скажите, когда у вас созрело желание убить гражданина Суглобова, который, как установлено предварительным расследованием, являлся лидером у молодых людей, употреблявших наркотики?
— Это желание у меня появилось давно, ваша честь, — почти выкрикнула Лопатина и, быстро подойдя к стальным прутьям клетки, крепко ухватилась за них. В глазах у нее засверкали злые огоньки. Пальцы рук, сжимавшие прутья, побелели. Волосы ее, ранее завязанные на затылке в узел, растрепались. — Я ненавижу наркоманов! — воскликнула она. — Была бы моя воля — я бы их всех сожгла в крематории.
Некоторые из присутствующих в зале встретили слова подсудимой с молчаливым одобрением. Но один упитанный мужчина, в кожаной куртке, из группы родственников погибших от газа парней, вскочил с места и злобно выкрикнул:
— Тебя, стерву, саму надо сжечь в крематории!.
Судья застучала молотком.
— Прошу соблюдать тишину и воздерживаться от оскорблении. Подсудимая, чем вызвана ваша выраженная ненависть к гражданам, попавшим в зависимость от наркотических средств?
— Есть к тому основания, ваша честь. — Было заметно, что Лопатину покинуло прежнее спокойствие и она стала нервничать. — Мой покойный муж Харитон отсидел в тюрьме невинно из-за наркомана пять лет. Его обвиняли в убийстве. Но потом нашли настоящего убийцу и только после этого выпустили Харитона. Так вот, тот убийца оказался наркоманом со стажем. Из-за него Харитон подхватил в тюрьме туберкулез, от которого страдал всю оставшуюся жизнь и умер раньше времени. И что же, после этого прикажете любить наркоманов? Будь они прокляты, уроды!
— Любить наркоманов вас никто не заставляет, но и лишать их жизни никто не давал вам права, — сурово произнесла судья.
Подполковник Белов вновь шепнул Вадиму:
— Теперь понятен мотив убийства — месть. Из-за наркомана пострадал ее любимый мужчина.
— Это очевидно, — согласился Вадим.
Судья постучала своим молотком, призывая зал к тишине, и спросила подсудимую:
— Каким предметом вы убили гражданина Суглобова?
— Все тем же — пестиком. Другого оружия у меня не было. После осквернения пестика я его тщательно отмыла и вновь поместила в ступку.
— И продолжили использовать его по своему прямому назначению?
— Да, ваша честь. Толкла черемуху для пирожков. Мне нравятся пирожки с черемухой.
Вадим шепнул подполковнику Белову:
— Я ел у нее пирожки с черемухой. Вероятно, после убийства Кости Суглобова.
— Это все сантименты, мой юный друг, — буркнул в ответ Белов, разглядывая кого-то впереди. — Мне что-то не нравится вон тот упитанный мужчина в кожаной куртке, который выкрикнул: «Тебя, стерву, саму надо сжечь в крематории». Какая-то агрессия от него исходит.
— Здесь сейчас от многих агрессия исходит, — ответил Вадим. — У меня, Евгений Геннадьевич, появилось острое желание покинуть данное собрание. Вы как на это смотрите?
— Отрицательно, — ответил Белов, не спуская взгляда с упитанного гражданина в кожаной куртке. — Я бы посоветовал подождать. Тебе пригодится для опыта.
А судья продолжала допрашивать Лопатину:
— Подсудимая, из материалов дела видно, что убийца гражданина Суглобова был одет в черный балахон, черную шапочку-маску со светящимися кругами вокруг глаз. К чему был этот маскарад?
— Для психического воздействия, ваша честь. Я ведь была одна, а наркоманов много. Всякое могло случиться. Вот я и решила их напугать. По-моему, получилось.
— А светящиеся круги?
— Это фосфор, ваша честь. Мой муж любил шалить. Особенно перед Новым годом. Делал маски и разрисовывал их фосфором. В темноте светились. Весело было.
— И куда вы спрятали эти «шалости» после преступления? При обыске у вас их не нашли.
— Я их не прятала, ваша честь. И балахон, и черная шапочка в кладовой, в подвале. Там полиция не искала.
— От кого вы узнали о наркопритоне на Рельсовой?
— От одинокой женщины, гулявшей с собачкой. Случайно. Она пожаловалась, что наркоманы житья не дают, а в полицию сообщить боится, опасается мести наркоманов. Слово за слово, я узнала, где эта женщина живет и что квартира-притон рядом с ее квартирой. Да, вспомнила. Марья Ивановна ее звать. В гости приглашала. Славная пожилая женщина. Теперь наркоманы не будут нарушать ее покой.
Откровенные слова подсудимой несли в себе такой заряд неприкрытого зловещего цинизма, что присутствующие в зале просто оцепенели. Многие сочли маньячку психически больной, однако напоминание судьи о вменяемости подсудимой сбивало их с толку. И люди продолжали оставаться на своих местах из простого любопытства — чем же закончится это необычное дело?
— Подсудимая, когда вы открывали газ в наркопритоне, у вас хоть немного шевельнулось чувство жалости к молодым людям, которых вы решили убить? — спросила судья.
— Нет, ваша честь. Чувство жалости во мне не присутствовало. Это же наркоманы.
— Ведьма, гореть тебе в аду! — выкрикнул упитанный гражданин в кожаной куртке, размазывая по лицу слезы.
Судья энергично застучала молотком и предупредила крикуна:
— Гражданин, делаю последнее замечание. Еще раз нарушите порядок — и я удалю вас из зала суда.
Упитанный гражданин что-то зло пробормотал в свое оправдание и, обхватив голову руками, закачался в безмолвном рыдании.
— Подсудимая, по какой причине вы отказывались давать показания на предварительном следствии? — продолжила допрос судья.
— Следователь и прокурор не вернули медальон, ваша честь, — ответила обиженным тоном Лопатина, — я посчитала это несправедливым. Этот медальон дороже мне самой жизни. Я прошу вернуть его. Надеюсь, ваша честь, что вы примете справедливое решение.
— Вы имеете в виду медный медальон со словами «лагерный номер шестьсот тринадцать», обнаруженный следователем на месте вашего преступления?
— Да, ваша честь.
— Суд примет по этому вопросу законное решение, — сухо ответила судья. — У вас есть что дополнить к данным показаниям?
— Нет. Я надеюсь, что за мое честное признание вы удовлетворите мою просьбу и расстреляете меня. Я очень вас прошу!
— Подсудимая, почему вы спешите расстаться с жизнью? — не сдержала удивления судья. — В вас пробудилась совесть? Может, вам стало жаль страдающих по вашей вине родственников убитых вами молодых людей?
После короткого молчания Лопатина твердо ответила:
— Ваша честь, я полностью признала свою вину, но в своих поступках не раскаиваюсь. Если бы мне представилась возможность совершить все заново, я бы сделала все так же.
Судья спросила, а подсудимая ответила. Но этот момент оказался последней каплей в терпении несчастного отца, страдающего от потери единственного, любимого сына, хотя и наркомана. Кому не понятно родительское чувство к родному чаду, будь оно хоть трижды порочно!
Все последующее произошло в считанные секунды.