Коротким поворотом головы Нойджел обозначил, что заметил присутствие Теда. Тот в ответ издал невнятное рычание — благо любую резкость выражений можно было списать на набитый рыбой рот.
В руках у Нойджела оказался один из тех пакетиков, в которых обычно продают лекарственные порошки. Он надорвал уголок пакета и, высыпав порошок персикового цвета в стоявшую у ног Линты кружку с водой, принялся нарочито тщательно размешивать получившийся раствор. Размешивал он его довольно долго, и скребущая по стенкам металлической кружки ложка уже начала действовать Теду на нервы.
Наконец Нойджел прекратил пытку. Тед пристально смотрел на него, ожидая, что тот начнет пить и поперхнется. Из ноздрей у него хлынет жидкость, а Тед с удовольствием несколько раз приложится к его спине кулаком. Но Нойджел протянул кружку Линте.
— Это для чего? — забеспокоился Тед. — Ты заболела?
— Для ребенка, — пояснила Линта и принялась пить раствор маленькими глотками, делая большие паузы между ними.
— Для какого еще… ребенка?
— Я скоро заматерею.
«Заматереет… Заматереет?! Черт, а?! Матерой стервой, получается, станет? Да к ней тогда вообще не подступишься! Что ж, — сказал он себе, — у тебя есть шанс примерить на себя роль стервятника».
— Стервятника? — изумленно подняла брови Линта.
— Охотника на стерв… — Тед осекся: разве он говорил вслух?
— Шутить пытаешься? Ха-ха… Только у меня с юмором не очень.
— Я в курсе.
— И?..
— Ну… ты девушка современная — тебе никто не указ. Думаю, мое слово здесь вряд ли что-то значит.
— Ты прав. Ребенка я сохраню.
— Какого ребенка?! — вскричал Тед.
— Ты совсем не понимаешь, о чем я? Повторяю: через несколько месяцев я заматерею. Стану матерью.
— А чей ребенок? Подожди… Мой?! Отлично… Только не надо меня поздравлять!
— А с этим обычно поздравляют? — поинтересовался Нойджел.
Тед ответил ему зловеще ледяным взглядом, но оказалось, что Нойджел даже не смотрит в его сторону.
— Идем? — Сантра уже была на ногах и протягивала Теду руку.
— Куда? — не понял тот. — Уже?! К чему такая спешка?
Он бросил сиротливый взгляд на Линту. Та ответила ему ободряющей улыбкой.
«Ладно — что я буду отказываться? Отказываться глупо. Когда еще такое предложат? Ну… Бог в помощь, бес в бороду», — мысленно напутствовал он себя.
Однако наедине с Сантрой он все же решил добиться ответа.
— Нам нужно получить от тебя детей, — пояснила та. — Здоровых мужчин почти не выжило.
— Да, да… Ты права, — согласился Тед, с готовностью стаскивая с себя одежду.
Тем не менее удовольствия он почти не ощущал. Странное дело — Тед и не стремился к нему. Ему было обидно, как сопливому мальчишке. Выходило, он нужен им лишь в качестве донора. Понятно, почему у их братьев уважения он не снискал: они изначально воспринимали его совсем не в той роли.
«Роль! Какие могут быть роли, когда у меня судьба сломана? Когда у всех судьбы сломаны! И все-таки… И все-таки роль…»
Тед даже не застонал. Он молча откинулся на спину и затих, как застигнутый врасплох заморозками сверчок.
Что-то протяжно щелкнуло. Как показалось Теду — внутри самой Сантры. Однако никакого любопытства в нем это не вызвало, и уже через несколько мгновений этот щелчок навсегда стерся из его памяти.
Равнодушия и предательства Тед не прощал с детства и с наслаждением мстил за них. Потом-то ему за свою месть и злость бывало неудобно, но отец его раскаяний не разделял.
— Твой обидчик никогда не должен умереть своей смертью в теплой постельке и в окружении своей семьи, — одобрительно подмечал он.
— Папа, я за то, чтобы сила сострадания и понимания была сильнее силы кулака.
— И я, и я! — восклицал отец.
Но звучали эти заверения не слишком убедительно: Тед знал, что в юности Миллер-старший был членом уличной банды, а потому обладал обостренным чувством собственного достоинства. Со временем он взялся за ум и от криминальных дел отошел, но некоторые принципы в человеке рассудок вытравить не в состоянии.
— Мстить — стыдно. Это по-детски! — замечал младшеклассник Тед. — Из детских штанишек я уже вырос.
— Какой глупец сказал, что мстить и причинять в отместку боль — это по-детски? Ничего подобного, — возражал отец. — Это дети подражают взрослым, а не наоборот! Мстить и причинять боль — наше обычное состояние, типичная черта человека, которую с возрастом мы лишь совершенствуем, добавляя нашим козням изящества. Это дети в силу своей неискушенности действуют прямолинейно и открыто. Вот эти-то открытость и прямолинейность детсад и есть, а не сама месть. Цыц! Никаких «Надо уметь держать себя в руках»! Детские штанишки, видите ли! Колготки, черт подери, и панамки! Никакого детского сада нет и в помине. Никто ведь не говорит, что жадность — это типично детская черта. Или любовь к сладкому. Или тяга к красивым вещицам. Все эти черты одинаково живы как в ребенке, так и во взрослом. Только проявляются с возрастом иначе и играют другими красками. Что? Будут обвинять тебя в том, что действуешь по-своему, а не в соответствии с их ожиданиями? Конечно, обидчики-то надеются, ты будешь сопли жевать, а не опускаться до мести… Так ты им скажи: «В чем вы меня обвиняете? В том, что я играю по своим правилам? Но вы же играете по своим…»
— То есть на правила обращать внимание не стоит?
— Правила — в спорте. В жизни же — принципы поведения, ожидания, что ты будешь придерживаться этих принципов. Принципы поведения плюс ожидания в сумме правила и есть.
— И как же мне поступать? Плевать на ожидания?
— Выбирай принципы поведения в зависимости от собственных потребностей. А на ожидания, да, наплюй.
— Я не узнаю тебя. И это говорит человек, который гордится тем, что он — образцовый гражданин?
— Это говорит во мне отец. Когда во мне говорит отец, гражданин во мне молчит.
— Пап, твои изречения — это такой своеобразный чайник для кипячения чужого разума, да? Тут живешь, живешь по общепринятым идеям, а потом ты — раз! — и поломал все мировоззрение. Очень любишь ты, пап, все опровергать, а у меня потом в голове кипит и разлад в мыслях.
— Это еще что… Хочешь, я тебя по-настоящему огорчу? Ты иногда грешишь враньем. Любишь переложить вину за неуспеваемость с себя на якобы плохо относящихся к тебе учителей или шумный класс, который наказывают скопом, а ты вроде как просто попадаешь «под раздачу». Дети наивно полагают, что взрослые не видят, когда они врут. Дети не понимают, что обмануть взрослых нелегко: те ведь сами были детьми и только делают вид, что их провели. Так вот, знай — когда я верю тебе, я просто даю себя провести…
Прямолинейности отцовских суждений была под стать и прямолинейность его действий. Миллер-старший частенько останавливался на перекрестках и, обращаясь к шарахающимся прохожим, восклицал:
— А вы не боитесь, что то, что вы видите в постапокалиптических фильмах, может стать реальностью? Что?! Вы мне рот не затыкайте! На правду глупо обижаться, хотя, конечно, она бывает такой, что ее сразу и не проглотишь. Потому ее и выплевываешь — горькая же. Что, не нравится моя правда? Я лишь описываю настоящее и будущее. Если вам не нравится будущее, которое я предрекаю, чего же вы его создаете? Боитесь? А что вы делаете для того, чтобы это будущее не случилось? А ничего вы не делаете! Ха-ха-ха! Ни-че-го-о!
Не остались в стороне от внимания отца и возможности достучаться до людей, предоставляемые его главным врагом — компьютером.
— А что плохого в интернете? — бывало, говаривал Тед. — Благодаря интернету твое дерьмо разносится по всей планете. Ой, я хотел сказать, твой голос будет услышан повсюду.
— Ты все правильно сказал, сынок. Перевирать свои слова не стоит. Ведь ты посмотри: люди вконец ожесточились. Исходя из комментариев на новостных форумах мне иногда кажется, что после публикации статей их предлагается не «обсудить», а «осудить». Буду разговаривать с людьми в интернете.
Однако здесь отца ждало фиаско. Его отношения с компьютерными технологиями совершенно не ладились, словно компьютер был живым существом, ощущавшим источаемую Миллером-старшим неприязнь.
Как-то Тед застал отца стоящим на коленях перед компьютером и громогласно кричащим в монитор:
— А… значит, для тебя мой запрос недостаточно хорош, да? Мне, может, на колени встать, чтобы ты, тварь, его удовлетворил? Встать? Ну?! Я на коленях!
Тед прокрался на цыпочках за спину отцу и взглянул на экран, где высветилась надпись: «Некорректный запрос: недопустимое имя узла».
И все же отец оставался для Теда самым почитаемым авторитетом. При любых моральных дилеммах он в первую очередь обращался к нему.
— Стоит ли судить о человеке по его прошлому? — спрашивал он Миллера-старшего. — Или же стоит судить о нем по его настоящему?
— О человеке стоит судить по его принципам, а даже не поступкам. Мы не всегда знаем, что стоит за поступками, пусть они и вызывают у нас резкое отторжение. Но что если это поступки человека, принципы которого нам близки?
— Значит, осуждать нельзя?
— Если ты имеешь в виду, нужно ли публично высказывать свое мнение, то это твое личное дело. Но даже если ты от этого и воздержишься, как удержаться от того, чтобы не осуждать человека в душе?
— Мне просто не по себе от мысли, что каждый человек судит обо мне, пропускает сквозь призму своих взглядов и пристрастий, как какой-нибудь фильм: нравится — не нравится. А многие — так и вовсе осуждают, пусть и держат свое мнение при себе.
— Конечно, хорошо, что мы не ощущаем все это физически, иначе гнет суждений был бы способен запросто расплющить нас тяжелой подошвой своего омерзительного кованого ботинка.
— Вообще-то, пап, я был бы не против, если бы суждения других как-то могли воздействовать на нас физически. Только, чур, чтобы так могли воздействовать лишь положительные суждения.
— Но ведь так и происходит: тебя похвалят, и у тебя словно крылья за спиной выросли.
— Это только когда похвалят вслух. А вот если бы уже просто добрая мысль о тебе давала новые силы… Тогда бы даже те, кто утверждает, что им плевать на мнение окружающих, взглянули бы на этот вопрос по-другому.