— Значит, одна рука.
— И то же оружие, — дополнил врач.
— Что-нибудь еще важное?
— Если это важно, то женщина была на третьем месяце беременности.
— Что? Вы не ошиблись?
— Аркадий Аркадьевич, из нас двоих я — врач, поэтому я знаю, что говорю.
— Я попрошу не говорить об этом мужу убитой.
— Хорошо.
Через пять минут Жоржик стоял у тела убитой жены. Лицо превратилось в гипсовую маску и вмиг посерело, плечи поникли, и сам Чернявенький едва стоял на ногах. Казалось, секунда — и он лишится чувств. Но устоял и сжал пальцы в кулаки так, что побелели костяшки.
На несколько минут превратился в безжизненную статую, у которой живыми оставались только потемневшие глаза.
Чернявенький не бросался на колени, не заламывал от горя руки, просто стоял и почти не дышал.
— Кто? — спросил он глухим загробным голосом.
Вернулись на Офицерскую, 28.
Весь недолгий путь Жоржик молчал.
Кирпичников старался не смотреть на задержанного, но взгляд все равно возвращался к посеревшему обескровленному лицу. Даже желваки перестали перекатываться на скулах.
— Продолжим нашу прерванную беседу? — спросил Аркадий Аркадьевич Чернявенького.
— Кто? — повторил Жоржик вопрос, заданный в покойницкой.
— У тебя мыслей на счет Матрены нет?
— Кто?
— Григорий Францевич или Георгий Сидорович, а может быть, Жоржик Чернявенький, да бог с ними, именами. Они для таких, как ты, не существенны. Вот ты должен быть по своей профессии внимательным и отмечать малейшие изменения вокруг. Ты не догадываешься, кто совершил в твоем доме злодеяние?
— Не томите, господин Кирпичников, скажите, кто?
— Для начала ты не хочешь выяснить, как мы узнали твою фамилию?
В глазах Жоржика загорелся интерес.
— И как?
— По почерку.
— Как это?
— Среди сотрудников есть один агент, который еще до большой войны сталкивался с тобой.
— Ну и что? Он мог ошибиться?
— Мог, конечно, но дело в том, что сыскной архив сожгли в феврале прошлого года, но не до основания, многие дела сохранились, среди них и твои отпечатки пальцев, — Кирпичников пошел ва-банк, — ты же ныне работал без перчаток и сильно наследил. Видимо, не строил планы в будущем на возвращение в Отчизну?
Жоржик удивленным взглядом смотрел на начальника уголовного розыска. Да, он совершил непростительную ошибку, пожалел тонкие лайковые перчатки. И теперь его отпечатки на всех вскрытых сан-галлиевских сейфах. Печально.
— Ваша взяла, господин Кирпичников. Если я признаюсь в том, что вы намерены мне предъявить, вы скажете, кто стал причиной… — он на миг остановился, — смерти Матрены?
— Мы можем решить.
— Я был во всех местах, в которых вы нашли мои отпечатки.
— С кем?
— Один.
— Хорошо, — согласился Аркадий Аркадьевич. — Ты признаешь, что убил сторожа в правлении Электрической компании слабого тока?
Жоржик поперхнулся и выглядел скорее обескураженные нежели удивленным.
— Убил?
— Ты только что признал, что взял сейф в правлении, а значит, лишил жизни сторожа, который тебе помешал.
Чернявенький молчал.
— Жоржик, мы будем откровенный разговор вести или ты хочешь меня по лесу поводить среди трех сосенок?
— Ну, не один я был, не один.
— Давай так, я тебе рассказываю, кто покусился на твою жену и постараюсь взять этого че… знаешь, не поворачивается язык назвать такого человеком, скорее, кровожадным животным.
— Вы правы, животное.
— Постараюсь взять его живым, хотя, честно говоря, нет особого желания.
— Кто он?
— А ты не догадываешься?
— Господин Кирпичников, не говорите загадками.
— Хорошо, тогда ответь, кто из твоих нынешних знакомых носит с собою трость?
— Ну, не… — Жоржик широко раскрыл глаза, — не может быть.
— Догадался?
Чернявенький молчал.
— Теперь ты догадываешься, что было бы со всеми вами после последнего сейфа?
— Но ведь его рекомендовал авторитетный человек…
— Иван Кошель? — подсказал медвежатнику начальник уголовного розыска. — Нашел авторитетную личность, он за долю малую мать родную продаст и сестру подарит в придачу.
— Но…
— Жоржик или как тебя называть…
— Георгий, — тихо сказал Чернявенький.
— Георгий, жизнь с прошлого года поменялась, и теперь каждый сам за себя. Кошель, когда выгодно, будет с вас пылинки сдувать, а поменяется ветер — сдаст вас скопом за милую душу, чтобы его самого не тронули. Слишком долго ты по заграницам проживал, отстал от нашей российской действительности. Тебя Кошель вызвал надело?
— Да.
— Небось, через Бердыша?
— Через него.
— Не буду пытать о нем, сейчас меня больше занимает, как ты понимаешь, кровожадный Лупус.
Жоржик не удержался и скрежетнул зубами, вспомнив бездвижное тело Матрены.
— Лупус.
— Ты знаешь, как его зовут?
— Нет, мне он был представлен как Лупус.
— Кто он такой?
— Не понял?
— Из каких? Из дворян, обиженных властью? Из офицеров, верных царю? Из бандитов? Из каких?
— Вы правильно сказали, из дворян — офицеров, не изменяющих присяге, данной его императорскому величеству.
— Ты же с ним столько времени и ничего не знаешь о нем?
— Он организовывал, назначал время операции, — Жоржик криво улыбнулся, — потом мы разбегались — и до следующего дела.
— Когда из Москвы поездом ехали, наверное, разговаривали о чем-то?
— В разных вагонах мы были.
— И ты доверился незнакомцу?
— Кошель же за него поручился.
Кирпичников покачал головой.
— Подставлять себя под чужие дела и не знать ничего о том, кто держит добычу в своих руках. Неужели ни разу не приходила мысль, что после окончания вы станете ему не нужны? Зачем с кем-то делиться?
— Но Кошель…
— Что ты заладил? Кошель, Кошель… У тебя своей головы, что ли, нет? Теперь подсчитаем: Ваньша убит, — Аркадий Аркадьевич загибал пальцы, — Пашка-Бык в покойницкой, Нетопырь три пули словил, Билык у нас сидит, Леший в соседней камере, ты передо мною — и кто остается? Правильно, Лупус. И с самого начала у кого добыча хранилась? Правильно, у Лупуса. От такого расклада кто в выигрыше? Правильно, Лупус. Так что не надо мне рассказывать байки про Кошеля, тем более что Лупус никого в живых не оставляет.
Жоржик опять помрачнел, рана в сердце саднила и не давала покоя.
— Ты знаешь, где неуловимого главаря вашего можно сыскать?
— Скрытный он, единственный раз промелькнуло в его речи, что адреса надежные, ему их женщина предоставила. А женщине той он доверял, как самому себе.
— Как самому себе, — повторил Кирпичников. Что-то задребезжало в голове — сейфы, драгоценности, женщина, доверие, как самому себе, потом еще раз — сейфы, драгоценности, женщина, доверие, как самому себе. И начала проясняться картина, но до конца не верилось. — Ты — специалист по сан-галлиевским сейфам?
— По всяким, — заулыбался Жоржик и посмотрел на рук.
— Значит, сюда тебя позвали только по сан-галлиевским?
— Совершенно верно.
— Не проскальзывало у Лупуса, что женщина — его сестра?
— Нет, — покачал головой Чернявенький.
— Где Лупус остановился, ты не знаешь?
— Я же сказал, что скрытный он, не доверял никому.
— А вот женщине, как самому себе, — задумчиво сказал Кирпичников. — Ладно. Теперь скажи, почему ты поселился в Озерках?
— Как почему? Оказия такая подвернулась, у Матрены живет, — Жоржик вытер указательным пальцем правый глаз, хотя в уголке даже не заискрилась слезинка, — в столице родной дядя. Вот и не упустили мы с ней такой возможности.
— Ты ни сном ни духом, кто ее дядя?
— Зачем мне?
— Тебе знакомо такое имя «Веня Прозрачный»?
— Слыхивал, а что? — Глаза у Жоржика округлились от догадки, и он произнес, заикаясь: — Это был его дом?
Кирпичников утвердительно кивнул.
— Это через него меня нашли?
— И да, и нет.
— Как это?
— Вначале его проверили, ведь с крупной добычей к кому пойдут? К нему да к Вареному. Проверили, и оказалось, что в Озерках живешь ты, опознал тебя один из сотрудников. В один из дней ты пришел на Литейный в пивную на встречу с Лешим. Вот за тобой и проследили. Поэтому обложили тебя со всех сторон.
— Н-да, — пробормотал Чернявенький. — Знал бы я, что Матрена — племянница Прозрачного, так никогда бы у него не остановился.
— Судьба, Георгий, привела тебя в столицу, судьба свела тебя с Лупусом, и судьба тебя погубила.
— Может быть.
— Ничего не хочешь добавить про Лупуса?
Жоржика увели в камеру.
Кирпичников остался с новыми мыслями. И опять в голове начали прокручиваться одни и те же слова — сейфы, деньги, женщина, доверие, как самому себе.
Кому можно доверять, как самому себе? Наверное, только близкому родственнику или родственнице. Жене, например, сестре.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЕЛО ОБ АРМЕЙСКОМ КАПИТАНЕ
Голова начала напоминать воздушный шар, наполняемый воздухом. Мысли струились потоком, но ни за одну невозможно было ухватиться. Аркадий Аркадьевич начал было разбираться со скопившимися бумагами, но вновь и вновь возвращался к личности Лупуса.
Когда прибыл из Военного министерства Громов, Аркадий Аркадьевич приободрился и с любопытством смотрел на начальника первой бригады, словно бы вопрошая: на щите или со щитом?
Сергей Павлович медленно, с каменным выражением лица сел на стул, тяжело вздохнул и вынул из кармана список.
— Из десяти четверо не дожили до сегодняшнего дня, еще четверо на фронте, не удалось найти, а вот оставшиеся, — он ткнул пальцем в фамилии, — заслуживают пристального внимания. Один из них унтер Семенов, тот просто дезертировал, второй офицер — капитан Петровский.
— Петровский, Петровский, — повторил вслед за Громовым Кирпичников. — Где-то уже встречалась эта фамилия, и недавно. Так, что еще известно?
— Про обоих?