Керкира выдохнула и осмотрела комнату. Авл, жаждущий задавить восстание грубой силой. Птерелай, который ищет лишь повод для праведного гнева. Пий, прибывший примериться, на чьей стороне выгода. Нелегко будет выйти из этой комнаты хоть с каким-то подобием мира.
Птерелай сделал несколько театральных хлопков и, сидя, начал говорить:
— Отличная проповедь, сестрица. Так много слов о нашей земле и нашем народе. Только вот скажи мне, что на этой встрече делает кортосская собака? Или ты забыла, как его отец проливал кровь, как ты говоришь, наших людей на нашей земле?!
— Да, я помню. И, вспоминая о родителях, я помню, как мой отец всегда принимал Марция как гостя, не вменяя ему в вину поступки Марция-старого. А развязал войну, напомню тебе, наш с тобой дед.
Птерелай натужно улыбнулся и сделал вид, что удивился:
— Точно! Наш с тобой дед, единственное общее между нами. Старик был с характером, это точно, и кортоссцы спровоцировали его, чтобы найти повод навязать нам войну.
— То же, что ты делаешь сейчас? — спокойным тоном, ишь с малой толикой надменности произнесла Керкира. На секунду ей показалось, что Птерелай вспыхнет, но наживку он не проглотил.
— Мне не нужен повод, сестрица. Не я один вижу, что ты готова продать Кортосу себя и Царство разом, как последняя шлюха.
— Хватит! — Авл ударил кулаком по столу и вскочил. — Шавка. Ты лаешь, потому что не можешь укусить. У твоей «армии» не хватит сил выстоять против нас в открытом бою. Можешь бахвалиться сколько тебе влезет.
Теперь на лице Птерелая заиграла искренняя довольная усмешка. Он откинулся на стуле и насмешливым сощуренным взглядом смотрел прямо на противника.
— Вот теперь мы говорим что думаем, не так ли? Тут не горы, кортосец, и дерешься ты не с козами. На нашей, — он сделал ударение на этом слове, — земле другие правила.
— Людям все равно, кому платить налоги, Птерелай, — ответила ему Керкира. — С чего ты взял, что к тебе пойдет кто-то, кроме разбойников и убийц? Пока это все, на что твоя армия показала себя способной, Авл.
Последняя реплика предназначалась кортосцу. Он нехотя сел, продолжая буравить врага гневным взглядом.
— Не притворяйся идиоткой, сестрица. Думаешь, кто-нибудь пойдет за царицей, от которой отвернулись боги после осенней засухи? К тому же не ты одна можешь обратиться за помощью к соседям. Не так ли, Пий?
При упоминании его имени сидевший до этого тише воды царек невольно вздрогнул. Поняв, что пришло время говорить, он поднялся и, не глядя ни на кого, с осторожностью начал:
— Да, Свободные Полисы очень ценят мир и стабильность в своих границах и среди соседей. А поддерживать все это стало сложно, учитывая, кхм, вашу ситуацию с престолонаследием и количество беженцев от войны на севере. — Пий осторожно глянул на Авла и быстро добавил: — Я никого не обвиняю, просто констатирую. Так вот. Мы не имеем права принимать какую-либо сторону в этом безусловно внутреннем конфликте, но мы всесторонне заинтересованы в мирном разрешении этой… ситуации…
Последние слова он произносил все тише и медленнее пс влиянием испепеляющего взгляда Птерелая.
— Пий? — с нажимом прошипел юноша.
— Как я уже сказал, мы заинтересованы в мирном разрешении конфликта. Любой из наших граждан или желающий из беженцев может принять участие на любой стороне, но официальная позиция Науската останется нейтральной, так же как и остальных Городов, хотя они, конечно, могут изменить решение.
— Как изменил его ты, предатель, — прошипел Птерелай, указывая на перевязанную руку Пия. — Что она тебе пообещала? Благосклонность богов, золотые реки или что-нибудь еще из этой жреческой чепухи?!
С холодным гневом Керкира ответила за Пия:
— Каждый имеет право на совет Богини, если он готов заплатить цену. И каждый имеет право оставить тайным истинное значение сообщения.
— И лишь случайно получается, что Богиня выступает на твоей стороне направо и налево. А ведь она могла бы просто запросить смерти Пия, вот было бы легче.
— Богиня открыто выступает на стороне закона, и ты это знаешь. И почему бы тебе самому не рискнуть ради божественной мудрости? — произнесла она с вызовом.
— Выиметь тебя я еще успею.
Керкира жестом остановила Авла, порывавшегося уже вскочить.
— И все-таки, Пий, скажи-ка по-дружески, что тебя заставило так круто поменять решение?
Тот глубоко вздохнул и произнес:
— Да пропади оно все пропадом. Я могу вооружить беженцев и переправить их через границу, как ты предлагаешь, Птерелай, а могу выделить им несколько кораблей и отправить их «по воле Богини» за море осваивать неизвестные земли. Я вкладываюсь одинаково, и результат примерно один, но вот только если что-то пойдет не так, то в первом случае они вернутся ко мне с моим же оружием, а во втором — возвращаться будет уже некому. Я предпочитаю рискнуть и потерять несколько кораблей, а не собственную жизнь.
— Собака, — только и ответил Птерелай, отвернувшись от Пия.
На секунду воцарилось молчание. Керкира смотрела на брата, пытаясь угадать его мысли. Авл же напряженно что-то обдумывал и терпеливо ждал, пока это скоморошество закончится, а Пий гадал, правильно ли он выбрал.
Наконец Птерелай сказал:
— Никакого мира не будет, сестрица. Скоро все поймут, что ты задаром отдаешь Царство Кортосу. И тогда ни одна душа не станет терпеть тебя на троне. — Голос Птерелая звучал серьезно, даже устало. — Скажи мне, неужели ты не понимать, что ты делаешь? Почему так просто готова отдать то, что наша семья сохраняла столетиями?
Керкира не ответила. Она хотела бы сказать, что Птерелай далеко не единственный, кто стал бы оспаривать ее права на трон. Мало кто стал бы терпеть в правителях женщину без ребенка. Тем более Верховную Жрицу, которой престол не мог достаться по определению — к жрицам отправляли младших девочек царской семьи. Семьи, которая так разрослась за века правления, что возможных претендентов на престол сейчас было больше, чем пальцев на обеих руках. Ей нужна была сила, которая поддержала бы ее. Внешняя сила, раз уж внутри Царства все ополчились против законной наследницы. Тем более Авл Марций сам предложил руку помощи.
— Раз так, то нам здесь не о чем больше говорить. — Птерелай поднялся с места и уже на ходу бросил Керкире: — Возможно, когда-нибудь ты поймешь, кому в руки отдаешься. И тогда сама будешь умолять меня принять Царство.
Керкире было тяжело. Оставив все дела на Управителя и пообещав Авлу уделить ему время вечером, она скрылась от глаз в собственных покоях. Несмотря на балкон, с которого открывался вид на всю прибрежную часть города с белыми, выцветшими на солнце крышами и на слепящее море вдалеке, было все так же жарко. Болела голова. Женщина с какой-то болезненной судорогой вспомнила холодный пол царского склепа. Словно только мертвым была положена приятная прохлада, живым же полагалось страдание. Если так пойдет дальше, а так дальше пойдет, то в этом году река тоже не принесет достаточно воды, и следующей зимой опять будет не хватать хлеба.
Керкира отвернулась от панорамы и устало дошла до кровати напротив. Опустившись на нее, женщина сдалась и уткнулась лицом в мягкий валик. Она могла бы позвать Талию и остальных служанок, те принесли бы масла и травы, мягкие руки и приятные речи. Но жрица знала, как это работает, и поэтому ей больше не помогало. Она с горечью подумала о времени, когда она была лишь одной из маленьких напуганных послушниц в таинственном храме Богини. Ей, вышедшей из царской семьи, никогда не упускали случая напомнить об этом — перед лицом горних все равны. Тогда действительно можно было разделить одну тяжесть — бессонных ночей, голода, постыдных поручений, длинных гимнов из непонятных слов — разделить на всех разом.
Сейчас же каждый взгляд — что в Храме, что во дворце — кричал о том, какая она отличная ото всех, насколько особенно нужно с ней обходиться. Поэтому она не хотела видеть никого из своих слуг.
Разве что только Защитника. Он единственный был допущен в ее покои — воин из далекой страны, не знавший местных порядков, не имеющий друзей и привязанностей, подчинявшийся лично ей. В такие минуты он один не вызывал у Керкиры отвращения. И сейчас он стоял у дверей изнутри, на вечной страже, пока ему не будет приказано обратного. Подняв голову, царица взглянула на него и тихим голосом позвала:
— Ликий…
Она называла его по имени страны, откуда он родом. Ликия — небольшая горная земля, отделяющая Кортос от Ариарата — царства Терция Аквилия. Бедная, никому не нужная, проклятая земля.
Когда весть о смерти царской семьи достигла столицы, начались волнения. Военные предлагали объявить поход на Ликию, на Кортос; отовсюду повылезали, как насекомые из-под гнилой коряги, многочисленные наследники, а чиновники стали копошиться в попытках подняться повыше в дни всеобщего смятения. Все стало еще хуже, когда была зачитана воля покойного царя. Керкира, уже ставшая Верховной Жрицей, должна была занять его место. По традиции, отданные в жречество члены царской семьи не претендовали на трон, и ни один царь до этого не решался нарушить это негласное правило.
Керкира была рада получить от Авла Марция приглашение лично перевезти тела погибших на родину. Она воспользовалась этой возможностью сбежать на время от дворцовых дел и собраться с мыслями.
Придворные тоже были рады, но подругой причине — они надеялись, что Керкиру постигнет участь ее родителей. Путь в Ликию был опасен, даже под защитой кортосской знати.
В один из дней к их каравану вышел путник. Он просил встречи с будущей Царицей. Она приняла его, но, напуганная, была сурова:
— Говорят, что в Ликии человек либо пасет овец, либо грабит путников на дорогах. Кем являешься ты?
И получила дерзкий ответ:
— Еще они говорят, что к первым относятся все местные мужчины, в то время как вторые не столь разборчивы.
Несмотря на всю странность положения, девушка тогда не сдержала улыбку.
— И что же ты можешь мне сказать, сын Ликии, о смерти моих отца, матери и родного брата?