Серж прикинул: а не безопаснее ли было бы перевести разговор на героинь Крамского и Блока? И без того несладко, а нечаянная гостья, похоже, вот-вот начнет нагружать его своими бабскими разочарованиями. Тут он устыдился, подумал, что к старости, если доживет, рискует превратиться в совершеннейшего, махрового эгоиста, и спросил небрежно:
— Однако тебе хотелось бы вернуться к тому прежнему, романтическому мироощущению — разве нет?
— Твой Гераклит сказал, что нельзя войти дважды в ту самую реку. Я не про то, что мне теперь нужен мужик, — вот ведь глупость! Да рядом с таким, как ты, в тысячу раз лучше: и мужчина рядом, под бочком, а я ведь считаю тебя мужчиной…
— Благодарю покорно.
— …и человеком себя чувствуешь — потому как не ждешь, что к тебе в любую минуту станут приставать со своими доказательствами любви, желая это свое вонючее доказательство, хочешь ты или не хочешь, в тебя засунуть! С тобой мне хорошо, не в том дело…
— И мне с тобой, — машинально соврал Серж, а про себя добавил: «А было б еще лучше, если бы помолчала».
— Но на чердак я уже не согласна. Ворковать среди кабелей и труб водяного отопления? Ждать каждую секунду, что тебя накроют в кубле наркомана? — Серж молча убрал руку с ее бедра. — Обиделся? А ведь ты наврал мне тут с три короба, дорогой.
— То есть? — протянул он неохотно. Если сползти сейчас с тахты, не будет ли это невежливым намеком, что и гостье пора бы и честь знать? Да и за окнами, ты погляди, стемнело.
— Ты не живешь здесь. Где у тебя родители, где ваша квартира? Признавайся!
— Ну, на Печерске. На Шелковичной.
— Вот-вот, и ты с ними, у мамы под крылышком, куда ж ты от предков денешься, да и прописан у них? Это у вас, городских, обязаловка…
— В этом вопросе ты, мать, в десятку попала. Я тут околачиваюсь, чтобы сохранить свое присутствие…
— Чего?
— Ну, помнишь, в газетах: «Франция, уйдя из Алжира, стремится сохранить в Северной Африке свое военное присутствие»?
— «Военное присутствие»? Да ты таскаешься сюда, чтобы ширнуться, травки покурить, девчонку привести — ведь так?
— Ширнуться! Да я знаешь сколько месяцев уже не колюсь?
— А я слыхала, что бросить невозможно. Так ты у нас герой!
— Тоже мне герой… — Настроение у Сержа испортилось еще больше, хоть и казалось уже, что гаже просто некуда. — Какое же в том геройство, чтобы не колоться? Тоже мне нашли добродетель! «Я не колюсь и по вечерам регулярно чищу зубы»… Чем же тут гордиться? Я вон и к травке почти не прикасаюсь теперь. Да, во всю эту неделю, с тех пор как на свою новую смешную службу устроился… По мне, так это личное дело каждого, колоться или нет…
Что-то изменилось. Потому что бедро ее отвердело под его ладонью, затем вроде как снова расслабилось. И чего такого он сказанул, чем задел?
— Ой!
— Я же предупреждал тебя, мать, что потолок тут низкий… Или забыла?
— Или забыла… Ладно, засиделась я у тебя. Пойду к экзамену готовиться. Не провожай.
— Обижаешь, мать. И, ей-богу, не пойму я — за что?
— А и правда ведь — не за что… Бывай.
Серж остался в своей норе, за дверцей, и видна была ему Нина только снизу по пояс, прежде чем повернула и осторожно начала спускаться лестницей. И не видел он, собственно, а так, угадывал: на площадку свет проникает только из его конуры, а тусклые лампочки сверху и снизу сюда не добивают. Вот каблучки застучали поувереннее, а вот и дверью хлопнуло. Все. Все?
Он вернулся на тахту и втиснулся под стеночку, на место, нагретое нежданной гостьей. Муторно ему стало, и даже во рту горечь такая, что сплюнул бы, было бы куда. Темная волна вздымалась перед ним, и что тут поделаешь? Можно подняться к Оперному, на второе, уже бесплатное действие «Жизели», чтобы музыка вымыла из головы эту дрянь. Или взять ботл — давно ведь уже, слава Богу, универсам прямо в доме, а были бы деньги, нашелся бы и поприятнее способ… Только денег вовсе не имеется. Смешон этот Ромка-взводный, всерьез обещающий озолотить, ибо есть люди, которым безденежье на роду написано. Стоп! А если неспроста эта девка привязалась? Тогда Роману о том знать положено. От Ванды Васильевны можно позвонить, старушка добрая, разрешит. Вот только подслушивать станет. Выползти на угол к таксофонам, попросить у кого карточку или у прохожего трубу на минутку? Единственный выход… И если девице он, Серж, сам по себе и не нужен был вовсе, то не в счет и эта очередная неудача!
Вот только, как оказался Серж на лестнице, ноги понесли его сами вовсе и не вниз, а наверх по лестнице, к тайнику на чердаке, где держал он аварийный запас травки: надо же было обмозговать ситуацию. Поутру, выныривая из мутных волн беспамятства, он оставил в них не только большую часть ночных грез, но и давешнее решение позвонить новому своему отцу-командиру.
Глава 6. Тонька
Если Антонина и была раздосадована, то не слишком. Выпархивая из подъезда, успела она подумать без всякого озлобления, что столь милый Сержу этот серый домина смахивает на него самого. Так же импозантен снаружи, а вот внутри… Трещины на стенах, загаженная площадка, на голову капает… Блин!
Во дворе неладно. Нет, то не зануда Филатыч ее выследил. В оранжевом мареве фонаря над низкими поблескивающими кузовами иномарок маячит грузный силуэт иного мужчины в ее жизни. Если успеть сразу за пилон, потом за угол… Засек, тупарь! Топает наперерез.
— Добрый вечер, Тонечка!
— Привет, Корзухин. Какими судьбами?
— Какие уж там наши судьбы… Нам, дуракам, вечно не судьба. И где это ты была, Тонечка?
— Господи, сколько яду! Ну, сюда к подружке забежала, конспект переписывала. Разве я не говорила тебе, что досрочно сдаю сессию?
— Видел я этот твой конспект, Тонечка, уж видел я! Два часа по двору мыкался, менты у меня документ проверили, блин! Скажи, что ты в нем нашла, а, Тонечка?
Выследил-таки, подлец! Антонина внутренне подобралась, отвердела. Сунулась было молчком на выход, однако толстяк с неожиданной сноровкой снова перекрыл ей путь. Она затаила дыхание, пытаясь не впустить в себя запашок, которым обдавал ее Корзухин, в волнении страсти позабывший запрет дышать на нее открытым ртом. Много чести с ним объясняться, да придется, похоже. Ладно, тогда уж лучше сразу.
— Я, знаешь ли, давно с тобой хотела поговорить, — начала она, изображая внутри Тонечку-душечку. — Так, чтобы по-хорошему оно было, Коля, чтобы по-честному.
— Ты — и по-честному? Это у тебя называется по-честному? Мне. каждый раз: «Завтра, Коля, завтра; у меня, извиняюсь, месячные начались»! А с ним, со старпером, два часа…
— Мое знакомство с этим человеком, тебя, Коля, не касается. А относительно наших с тобой отношений я давно хотела тебе сказать, что… В общем, нам с тобой теперь лучше встречаться с новыми людьми.
— Зачем нам чужие люди, Тонечка? Разве нам с тобой плохо вдвоем?
— Да нет, порознь встречаться: мне с одними людьми, тебе с другими…
— Ах ты, мразь!
Боли она не почувствовала: ожгло скулу только, и было невыносимо прикосновение к лицу этой жирной, грязной руки. Мгновенно растворилась в ней Тонечка-душечка, идиотка, позволившая себе расслабиться, размечтавшаяся неизвестно о чем на наркоманской кушетке. В глазах потемнело. Придя в себя, Антонина увидела, что ее поклонник сидит на земле, согнувшись и прижав руки к грешному своему месту. И почему они всегда суют туда руки — ведь наверняка делают себе еще больнее? Менты, блин! Только протокола ей сейчас и не хватает! Нет их тачки во дворе, уехал патруль… Тогда полегче.
Корзухин, оставаясь в том же положении, подал голос. Сказанное им (не все слова прозвучали разборчиво) Антонина и не подумала принять на свой счет. Однако, исходя из соображений скорее. педагогических, примерилась и от всей души наподдала поклоннику ногой. Мельком пожалела, что острые носки вышли из моды, развернулась и постучала каблуками на выход. Под аркой стук неожиданно усилился эхом, она тряхнула головой и выскочила на площадь. Здесь, в центре, горели все фонари и рекламы забивали светом друг друга, но прохожих оказалось мало. Она вскинула руку, поднося к глазам часики, присвистнула и двинула к станции метро.
Постепенно успокаиваясь, подумала Антонина, что часы, проведенные с этим седым придурком Сержем, стоят, пожалуй, недели, потраченной на олуха Корзухина. Ведь не соврала тогда Сержу: случись их встреча года два назад, она и в самом деле наверняка бы к нему прилипла. Только не оценила бы тогда поистине прекрасного пренебрежения, проявленного Сержем к своему недостатку. Обычно мужчины преувеличивают значение таких вещей. А что? Если б не дела, она обязательно вернулась бы на эту тахту, и не раз. Интересно ведь! А ощутила б сама некую недостачу — так Филатыч на что? Этот-то всегда готов… Ведь не замуж же ей за Сержа выходить? Во-первых, женат, во-вторых, зачем ей торопиться замуж? Будут деньги, тогда и выбор получше… Вот о деньгах и думай, девушка.
Тупарь-то он тупарь, этот вонючка Корзухин, однако сумел ей лапши на уши навесить, как добыла она (самой не верится!) телефон того ржавого долгостроя на Малявской площади: начальник-де засекреченного объекта, подчиненные на руках носят… И сама она лажанулась, вообразив, что должность водилы для главаря банды самая выгодная: куда безопасней, чем прямой контакт, и слинять легче, если что не сладится. Однако живой, не телефонный Корзухин на главаря не потянул. И на источник полезной информации тоже. На свиданках, что называется, затыкался, как только речь заходила о его службе в охране, а напрямую расспрашивать Антонина не решалась. Пришлось по-мягкому отшить Корзухина (чего идиот, как выяснилось, не уразумел) и начинать разматывать клубок с другого конца.
Вооружившись очками, в сером бесформенном плаще с капюшоном идо пят, несколько дней отиралась она на Мулявской площади в пору, когда у Корзухина (а следовательно, и у его коллег) происходила пересменка. Сперва смешило ее, что мужики обращают на нее внимания не больше, чем на фонарный столб, потом начало просто раздражать. Отвлекалась, убеждая себя, что детские игры в шпионку в ее возрасте забавны.