На пятый вечер Антонина сочла возможным прекратить наблюдения. Не составило трудности вычислить еще трех охранников-бандитов, среди которых и следовало распознать главаря. Не колеблясь, отвела она кандидатуру светловолосого красавчика: чересчур уж беззаботно смотрится. Немыслимо представить, что его тяготит неудавшееся ограбление или одолевает груз ответственности перед бандой. Кроме того, Антонина была уверена, что не сможет его расколоть: чужой какой-то паренек, скользкий, не свой. Трудно было разобрать, чем именно зажигал в ее сознании «красный свет»: то воровская наглость угадывалась в его ухватках (а блатных она боялась), то вкрадчивая ласковость гомика. Оставались двое: мрачный пожилой мужик с длинными, перевязанными сзади в жидкую косицу волосами и наголо остриженный молодчик, похожий на демобилизованного десантника. В солдафоне она мгновенно распознала «Кота», громилу, грозившего ей кулаком; второй, задумчивый, характерно сутуловат, и Антонина могла поклясться, что если он и был во время налета в «Мазде», то оставался внутри. Антонина подумала, что главарь сам не выскочил бы тогда из тачки, послал бы шестерку — и снова попала пальцем в небо! Сержик по-своему прелестен, кто спорит, но трудно представить, что, бывши уже в банде, он после налета устроился работать охранником там же, где остальные. Что ж, теперь оставался «Кот».
На середине подъема к станции метро Антонина остановилась перевести дух. Дом, в котором сохранял свое присутствие бедняжка Серж, был виден и отсюда, и над крышей его проползала непонятная с обратной стороны строка световой рекламы. Прочесть-то можно бы, да не хотелось. Словно прохожий на улице: вот лицо его, вот одёжка, походка — а что ты знаешь о нем? Себе она могла признаться, что для нее такие встречи, как сегодня с Сержем, это и волнующая, иначе просто — неосуществимая возможность заглянуть в чужую, заботливо и ревниво укрытую от других душу, просто узнать поближе другого человека. «Корзухина, например!» — снова вспыхнула она. Жлоб недоделанный! Придется теперь на свету, в метро, щеку платочком прикрывать! Душа у Корзухина? Душа? Мерзкая лужа: вступишь не глядя, а потом хоть туфли выбрасывай! Испортить такой вечер… Антонина вспомнила странно горящие в полутьме глаза Сержа и светившуюся в них совершенно собачью преданность. Углядела все это, неожиданно для него подняв глаза… Она вздохнула. Сегодня же следовало придумать подход к «Коту», а завтра, в конце его дежурства, подваливать. От общения с этим солдафоном не ждала она ничего для себя хорошего, разве что улучшенный корзухинский вариант. И ошиблась.
Глава 7. Пахомий Филатович
И еще в одном ошиблась Антонина — когда подумала, что Филатыч не выследил ее в тот вечер. Вот именно выследил сучку, а не заметила его во дворе, потому что укрыл свой серенький «Запорожец» за блестящими иномарками. Вот чем хороша в наше время «ракушка», да еще жемчужно-серая, цвета сумерек. Вопрос напрашивается: раньше-то почему не углядела, пока выхаживала на этих своих каблуках, поджидая, как выяснилось, седого стилягу?
А просто не ждала от него подобной подлости, слежки, вот почему. Да он и сам от себя такой дурости не ожидал. «Седина в бороду…», дело известное, однако не до столь же высокой степени безумства! И было бы из-за кого, а то и поглядеть не на что. Пахомия Филатовича всегда втекло к женщинам красоты настоящей, а не намалеванной, и с волосами пышными, конституции же такой: если заберется прелестница в ванну, там и для воды места не останется, не только для тебя. Однако имеется у него правило: не упускать того, что само идет в руки. И тогда, как поймала она его на кафедре для пересдачи зачета, после фуршета (селедка-аспиранточка его прошла предварительную защиту), сытого, в ударе, сразу понял он, что эта блондиночка не прочь. Чему-чему, а уж этому в свои пятьдесят с хвостиком выучился: имеется указатель пониже пупка, распознает флюиды без ошибки.
И, как на грех, оказались они наедине. Коллеги-кафедралы отправились курить на лестницу, сплетницы-лаборантки — в женский туалет ополоснуть посуду. И он решился спьяну, рискнул. Открыл зачетку на первой странице: с фотки прищурилась на него другая, темноволосая. Та-а-ак, «Кротова Антонина». Запомнил: Ниночка, Нинон. Пролистнул вперед. Третий курс, это в самый раз. Пометил, что «зачтено», не спрашивая. Рядом расписался, как положено, и предложил сходить за угол, в гастрономчик, кофе попить. Правильно поступил, этично: вначале поставил зачет, а потом уже пригласил. И пошло-поехало. И приехало. Докатился до того, что выслеживает свою бывшую блондиночка, словно прыщавый старшеклассник или, избави господи, муж-рогоносец. А рогоносец и есть, хоть и не ее муж. Какая разница?
Пахомий Филатович с Дмитровки на метро вслед за нею сюда приехал и пешком шел. Оставил свои колеса в квартале от гостинки сына, куда, в ослеплении страсти пребывая, поселил сучку. Сын за бугром, и надолго, а вот надолго ли теперь Нинон застрянет на дармовой этой квартирке? Пахомий Филатович потому и унизился до слежки за ней, что появились признаки нарушения конвенции с ее стороны. По мелочам она и раньше нарушала; ежемесячный пост, например, в их интимном календаре растягивался порой чуть ли не на две недели, но это были обычные бабские заморочки, на них давно научился закрывать глаза. Однако неделю назад Нинон пришла к декану с заявлением на академотпуск и на досрочную сдачу сессии, причем нахально ссылалась на поддержку Пахомия Филатовича. Максим Петрович бумажку подмахнул (ему не жалко), но тут же звякнул давнему врагу-приятелю и ехидно осведомился, какую такую поддержку господин профессор оказывает молоденькой студентке?
А Пахомий Филатович и без того уже встревожился: стала Нинон этакой рассеянно-ласковой, поблажки начала делать, а это у хитрой бабенки верный признак, что на сторону поглядывает. Не сопливый ли «женишок» появился на горизонте? Следовало внести ясность, но перед разговором поднабрать информации. Вот он и набирал, наблюдая с автостоянки напротив, как светит она голыми ляжками, прогуливаясь под аркой «Книжного мира». Когда тормознула Нинон этого седого хиппаря и мордочку такую состроила, будто ключи от тачки выпрашивает, Пахомий Филатович опешил. В Нинон давно уже распознал он Растиньяка в юбке, но совсем иным предполагал ее следующий объект. Минимум сына посла в Венесуэле, однокурсника ее, пентюха, тупого настолько, что папаша не сумел пристроить в вуз за границей и даже в наш Институт международных отношений.
И до того изумился Пахомий Филатович, что в первую секунду не связал горестный стон, пронесшийся над автостоянкой, с поступком Нинон. Сам он уж точно безмолвствовал. Осторожно огляделся и установил, что тягостные звуки издает жлобского вида полноватый парень. Ошибки быть не могло: тупое лицо молодчика застыло в оскале неподдельного страдания. Пахомий Филатович определенно натыкался уже на него, фланируя вдоль заднего ряда машин, однако и помыслить не мог… Впрочем, чтобы так ревновать, нужно иметь на это право! Право?!
Положение Пахомия Филатовича, и без того нелепое, становилось просто унизительным. Он пожал плечами, развернулся на каблуках, сдвинул шляпу на затылок и направил свои стопы к станции метро. Почти сразу же оглянулся. Парочка под аркой, оживленно беседуя, углубилась в нее и скрылась за углом. Толстый парень, чудом увертываясь от транспорта, бросился за ними через улицу. Да плевать, дело у них молодое, сами пусть разбираются.
Увы, выдержать характер Пахомий Филатович сумел не более пяти минут. Поймал такси, безропотно сдался грабителю за рулем, уже через полчаса на собственной машине проехал через арку справа от вывески «Книжный мир» и припарковался во дворе. Почти сразу же засек давешнего молодчика, слоняющегося возле первого от арки подъезда, а это означало, что возможность недоразумения свелась к нулю. Ведь для того, чтобы передать посылочку от тети из Белой Церкви или вернуть взятый подругой учебник, девушке (ее словцо!) нет нужды так долго торчать в чужой квартире.
Солнце садилось, золотя окна и лоджии квартир, владельцам которых Пахомий Филатович всю жизнь мог только беззлобно завидовать. Сам он в центре работал, гулял, да еще — в старые времена — отоваривался, а вот жил всегда где-нибудь там, куда, если ты не на колесах, добираться отсюда час на метро и в автобусе. Теперь здешний житель увел к себе Нинон — и не тем ли заинтересовал ее, что здешний?
Пахомий Филатович скрипнул зубами и решил не забегать наперед. Достаточно и того, что вынужден тратить на глупости драгоценное время. А впрочем… Несмотря на затененные стекла, света в салоне достаточно, чтобы почитать. Хмыкнул и поднял он с сиденья черный том «Житий святых на русском языке», провел коротким пальцем вдоль шикарной пластиковой закладки, подарка шотландского коллеги. Хмыря того Пахомий Филатович принимал по поручению кафедры: три дня поил-кормил, водил в оперу и по музеям, вот тот и расщедрился на прощанье, подарил закладочку. Нашел отметку ногтем и, с отвращением спотыкаясь на «ятях», прочитал:
«Развратные юноши, упившись вином, послушались врачей и чародеев; они поспешно направились к Фекле, распаленные похотью и полные скверных мыслей и злого намеренья.
Увидя их, Фекла спросила:
«Чада! что вам нужно?» Они стали говорить ей в ответ срамные слова. Услышав сие и уразумевши их злое намеренье, святая Фекла убежала от них. Они погнались за Феклой и преследовали ее, как волки овцу. Когда они уже настигали ее, она помолилась Богу, чтобы Он избавил ее от рук беззаконников. Тотчас бывшая на том месте каменная гора Божиим повелением расступилась, приняла святую в свои недра и защитила девство ея. Сия гора сделалась гробом честного тела ея: там она предала душу свою в руки Божии. Всех лет жизни ея было девяносто».
Глаза все же устали. Пахомий Филатович пошевелил кустистыми бровями, отчеркнул ногтем слово «девяносто» и вернул книгу на место. Прочитанному не удивился. И зигзагам мысли руководства давно уже не удивляется. Желает начальство, чтобы народу такое вот втолковывали, да еще и в переводе на украинский язык — бог в помощь! Тем паче, что это, если он не ошибается, уже третья волна заигрывания с православием: Сталин (а какой был зверь!) сделал недобитым попам поблажки в конце войны, Хрущев — в начале «оттепели», и вот нынешние уже открыто пытаются возродить на Укр