няет им с другими. В ответ он тоже только рассмеялся, причем еще громче. В третью среду она пригрозила ему, что подговорит людей отказаться от веры в богов и тогда он потеряет связь с ними. И на это Боб только улыбнулся. В следующую же, четвертую, среду Лаура заявила отцу, что если он не позволит ей быть вместе с любимым, она скажет людям ее мира, что они сами могут выбирать себе богов. И вот тут Боб задумался. Во-первых, стало ясно, что Лаура не отступит. А во-вторых, угроза на этот раз была серьезной. Бога нельзя, выбирать по нескольким причинам. Во-первых, человек не может выбрать то, что выше его понимания. Во-вторых, нельзя выбрать то, что не зависит от выбора. А в-третьих, человек, выбрав то, что он назовет богом, потеряет связь с богами настоящими. Даже самого убежденного атеиста посещают сомнения, тогда как сотворившего себе бога по своему образу и подобию — никогда. И тогда Боб согласился сделать так, чтобы они с Гарри могли путешествовать по мирам и при этом никогда не расставаться, но при условии, что ни она, ни Гарри никогда и ни о чем не будут просить богов. Лаура тут же согласилась, приняв решение и за возлюбленного, гордо ответив, что ей вообще от богов почти ничего не нужно, кроме обустроенной личной жизни и возможности путешествовать. А Боб, желающий быстрее покончить с этой помехой его собственной личной жизни, но не желающий уступать, тут же выполнил просьбу непокорной дочери. И с тех пор Лаура и Гарри путешествуют по мирам не расставаясь. Однако это было не то счастье, которое они просили. Один из них — всегда взрослый, а второй — ребенок. И когда ребенок подрастает — они меняются местами.
Возникла пауза.
— Последний раз, когда я их видела, — произнесла жрица, — Гарри был белокурым мальчуганом, а Лаура — редактором газеты.
— Бывает же, — протянула задумчиво Белла.
— Странно, что мужчин кто-то придумал, — кисло улыбнулся Марк; обдумывая еще первый рассказ сестры Мэй.
— Не кто-то, а Боб. И эта его придумка — не самая удачная, уж поверь мне. Матушка Сью хотела все вернуть, а он ее за это посадил в тюрьму осознаний, и она теперь там вяжет носки с рисунками-овечками.
— Почему не самая удачная? — спросила Белла и посмотрела на Марка, который здесь один отдувался за все мужское население.
— Чего ж хорошего, — сестра Мэй насмешливо посмотрела в сторону юноши, который начинал краснеть. — Изначально во Вселенной существовало только женское начало, направленное на развитие осознаний и рост их энтропии. Одновременно женское начало стремилось и к тому, чтобы сохранялась форма, в которой существовали осознания в различных мирах. В нашем — это форма органической жизни. Но Боб решил, что может ускорить развитие осознаний, если они будут испытывать постоянные проблемы. И он создал мужской пол — внутреннюю катастрофу для каждого вида. Мужское начало — разрушительно, направлено на разрушение органической формы, ради каких-либо абстракций или идей или просто так, по дурости. Оно сотрясает вид, тренирует его приспособляемость к условиям неопределенности и ввергает осознания в водоворот проблем и страданий, требующих усиленного осознавания. Но, как и любая крайность, победившее мужское начало разрушает органический мир и лишает осознания их прибежищ.
— Мужчины — зло? — подытожил Марк.
— Да, — не задумываясь, ответила сестра Мэй. — Но меня больше злит то, как это отразилось на женщинах. Они тоже изменились. Чтобы уравновесить разрушительное для органики мужское начало, женское превратилось в бабское.
— Бабское? — переспросила Белла..
— Да. Это то, что выражает интересы только органики. Для бабского главное — комфортный рост биомассы. У них это называется культурой счастья. Чтобы все были счастливы, сыты, живы и детки росли у всех.
— Разве это плохо? — спросила Белла.
— Для куска органики, может быть, и хорошо, но не для — осознаний. Они в таких условиях не развиваются или развиваются плохо. Поэтому такой мир уничтожается автоматически, согласно великой Небесной Оферте. Слава Гере.
— Как уничтожается? — спросил Марк.
— Обычно это какая-нибудь не слишком большая катастрофа, но достаточная, чтобы уничтожить слишком уж счастливый вид. А начинается все, как правило, с акселерации, с этой «черной метки» органического мира.
Возникла пауза, во время которой было слышно потрескивание костра.
— Вот так, — продолжила сестра Мэй, — с разделением на мужское и бабе кое родилось разделение на добро и зло.
— Как в легенде про дерево познания Добра и Зла? — спросил Марк.
— Да, и Боб был в восторге.
— Почему?
— Даже с его дальновидностью, чтоб она ему боком вышла, он не мог предположить всех последствий. Этот ваш мужской род создавался просто как источник постоянных проблем для более интенсивного развития осознаний. Но мужское в качестве противовеса породило бабское начало, а это разделение породило понятия добра и зла. И эти понятия оказались еще более разрушительными, чем сам мужской пол. Боб был счастлив. Это все равно что купить козу, которая оказалась беременной.
— Почему? — опять спросил Марк, имея в виду, конечно, не беременность козы, а разрушительность упомянутых понятий.
— Мужское стало злом, а бабское — добром. Но и то и другое одинаково разрушительны. Благом является только, женское начало, в чистом виде. Мир победивших бабских ценностей мы называем «бабскость плюс», это мир неверных оценок блага. Чем больше люди руководствуются этическими нормами добра и зла, тем сильнее раскачивают лодку, в которой находятся. Потому что они всегда ошибаются, всегда выбирают не тех врагов и не тех союзников. Это как если бы вместо того, чтобы варить мясо положенное время, мы его только или переваривали бы, или недоваривали. Разделение на добро и зло искусственно. Потому что во всех процессах должно существовать и то, и то.
— Или ни того ни другого, — предположил Марк.
— Клянусь Святой Козой, так даже вернее. Поэтому попытка оценивать реальные явления с помощью этических критериев добра и зла обязательно приведет к слепоте на один глаз. В любом явлении можно увидеть и то, и это, и люди видят только то, что хотят. Мораль позволяет ненавидеть и презирать любого, кто хоть как-то вовлечен в реальные процессы. Поэтому нет больших разжигателей ненависти, чем те, кто руководствуется лишь этическими принципами. И Бобу это тоже понравилось.
— Можно ли сказать тогда, что этика — набор принципов, защищающих органику? — спросил Марк, все более находящий интерес в этих рассуждениях.
— Не совсем, мой мальчик. Этика — то, что остается, если забываются смысл и назначение миров.
— А мужское начало разрушительно для органики, — продолжил Марк какую-то свою мысль, пропустив мимо ушей обращение, которое в другое время его бы обидело.
— Да. Женское изначальное — использование органики в качестве формы, необходимой для развития осознаний. Это как если бы ты, мальчик мой, использовал форму для изготовления статуи, в которую заливал бронзу и которую бы потом разбивал. Если кто-то будет считать, что форма не нужна, он будет неправ, потому что без нее нельзя отлить статую. А если кто-то скажет, что главное — сохранение формы, то это лишит ее смысла, потому что для выполнения своего предназначения ее сначала нужно обжечь расплавленным металлом, заставив страдать, а затем разбить. Такое разделение, такой дуализм возникает, если забываются смысл и назначение происходящего и в поле зрения остается только глиняная форма. Тот, кто ее разрушает, становится злым, а тот, кто не дает ее разрушить, становится добрым. Это и есть понятия добра и зла, одинаково оторванные от истинного предназначения мира/ проявляющегося в истинно женском начале. Слава Гере!
— Про мужское начало… Ну… комфорт и счастье, — Марк избегал говорить слово «бабскость», — я могу понять, но как можно убедить людей в обратном?
— Бабскость — это органика, биомасса, оторванная от своего вселенского предназначения быть временным пристанищем развивающихся осознаний. Но это миллионы лет органической эволюции, из которых соткана каждая наша клеточка. И это самая сильная пропагандистская машина из всех созданных, особенно сильная тем, что люди не понимают, что находятся под ее влиянием, наоборот — они считают себя свободными. А вот для того, чтобы естественному животному желанию радостной, гарантированной сытости для себя, семьи и сородичей и свободы проявления всем своим врожденным, генетически запрограммированным наклонностям противопоставить какую-либо идею, нужна особая пропаганда этой идеи, и мужчины в этом преуспели. Хоть в этом…
— В смысле… «хоть в этом»? — захотела уточнить Белла.
— А потому что мужчины — явление местечковое и искусственное. Тогда как женское начало — вселенское. Женщине достаточно отбросить бабскость, и она превращается в ведьму, которой подвластно невообразимое, и без особых трансформаций. А вот мужчине для этого нужно… перестать быть мужчиной. — И сестра Мэй скрипуче рассмеялась, глядя на испуганное лицо юноши.
И опять Марк почувствовал холод между лопатками. Он вскочил на ноги, сделав это последним. И Белла, и жрица уже стояли, всматриваясь в три полупрозрачные фигуры, которые кружили вокруг них. Но Псы не нападали и даже постепенно замедляли свое движение. С Беллой тоже творилось что-то странное. Она как будто в трансе поднялась невысоко над землей и начала раскачиваться. Призрачные Псы, не отрываясь, смотрели на нее и постепенно стали вести себя как игривые щенки. Один переминался с лапы на лапу. Второй перевернулся и стал кататься на спине, третий — крутиться. Все их действия и покачивания Беллы были подчинены некоему единому ритму, как будто они двигались под только им слышную музыку.
— Что с ними? — вырвалось у Марка.
— Они заворожены ее танцем, — ответила жрица.
— Но она не танцует.
— Они заворожены танцем той, которая танцует внутри нее.
После этих слов Марку стало казаться, что он отчетливо видит танцующее мерцание вокруг Беллы.
Внезапно Псы поджали хвосты и стали пятиться назад, прижимаясь друг к другу, пока не растворились в темноте. К костру стремительно подошла Гера и движением руки опустила Беллу снова на землю. Жрица припала к ее ногам.