Марк и Белла держались за руки, но ничего не происходило, только небо нал ними становилось все более красным. Они отдернули руки. и юноша сразу вытер свои ладони о карманы. Это движение и выпирающий карман заметила Белла.
— Ты еще не выбросил орех? — спросила девушка.
— Наконец-то! — вскричали Гарри, Лаура и Леопольд.
— Какой орех? — пробормотал Марк, бледнея.
— Который тебе дали Гога и Магога! — почти хором сказали все.
— Это маяк, на всякий случай, я никогда им не пользовался… — бормотал юноша.
Марк был готов провалиться от стыда. Он даже мысли не допускал, что о злополучном орехе знают остальные, хотя те почти открыто об этом говорили. Сознание придумывало самые невероятные, но удивительно убедительные для самого себя объяснения этим словам, скрывая то, что считалось крайне постыдным.
— Мы все знали, — произнесла Лаура, — но магистры настаивали, что о нем тебе должна сказать Белла, и тогда, когда сама сочтет нужным.
— А я вообще про него забыла, — сказала девушка.
— Дай-ка сюда свой маяк.
Гарри протянул ладонь, а когда Марк положил в нее орех, сжал пальцы. Раздался хруст, и на ладони осталась только раздавленная скорлупа.
— Это обычный орех, — сказал Гарри, — он отбирал у тебя энергию, потому что это был орех предательства.
— Я не предавал!
— Неважно. Предательство, даже если ты его просто допускаешь, распыляет энергию. Собственно, предательство и есть вопрос неэффективного использования силы. Сам факт того, что ты таскаешь с собой какую-то штуку, которую тебе дали наши противники, мешало тебе использовать свою энергию в полную силу.
— Для этого они тебе его и дали, — заметила Лаура.
— Служение — единственный способ оптимально использовать энергию и энтропию, — добавил Леопольд, — ты должен одновременно и сомневаться, и действовать так, будто ни в чем не сомневаешься.
— Ты готов? — спросил Гарри у Марка.
— Да, — сказал юноша, почувствовав, что переспрашивать о том, к чему именно он должен быть готов, было неуместно.
И они с Беллой опять взялись за руки. Небо над ними уже стало малиновым.
— Думайте о своих мамах, не думайте о Бобе, — дала напутствие Лаура.
И этот совет подействовал. Марк почувствовал необычайную энергию, проходящую через руки Беллы, а мысли о его собственной матери, как будто включили мощный генератор в нем самом. На мгновение они впали в состояние, которое еще не могли осознать и которое для них стало просто провалом в сознании. Но когда они пришли в себя, на столике стоял импозантный мужчина средних лет в белом костюме. Спрыгнув и обняв их за плечи, он представился:
— Боб. Но вы это уже знаете. Впрочем, я вас тоже уже знаю.
Боб повел Марка и Беллу в глубь комнаты. Небо над ними стало светлеть, а сзади Лаура и Гарри безуспешно пытались пробиться сквозь невидимую силовую стену, которой Боб отгородился от них.
— Признаться, вы меня удивили, — продолжал Боб. — С вашими мамами будет все хорошо. А специально для вас я проведу одну интереснейшую экскурсию, которой удостаиваются очень-очень немногие.
Марк и Белла не успели ничего сказать и ничего подумать, как оказались в уже знакомом розовом тумане.
Глава 16
Туман рассеялся окончательно. Но окружающее само по себе было нечетким и постоянно меняющимся. Причем и Марк, и Белла видели его по-разному. Боб движением головы предложил им следовать за собой, хотя этого и не требовалось. Они плыли в пространстве вслед за ним помимо своей воли.
— Это моя фабрика грез, — с довольным видом хозяина сказал Боб. — Здесь проектируются новые миры, которые я потом передаю Председателю и Фреди, и здесь же я уничтожаю некоторые старые. И, кстати, сегодня нужно уничтожить три таких мира.
Марк и Белла вслед за Бобом летели мимо больших пузырей, которых здесь было, по всей видимости, около сотни, пока не влетели в один из них, такой же по размеру, как и остальные, но более красный.
Внутри пузыря Марк увидел подобие физической лаборатории, а Белла — что-то похожее на операционную. Существо, которое встретило их, они тоже видели по-разному. Марк видел фи-фона с головой орла и лапами льва, Белла же видела большую говорящую курицу.
— Это Ципломен. — представил существо Боб. — Он введет вас в курс дела.
— Я проектировал физику, — сказал Ципломен, осмотрев юношу и девушку своими птичьими глазками. — В моем распоряжении изначально был мир, состоящий из множества событий-вспышек, которые, как казалось, были хаотичными. И нужно было сделать так, чтобы они перестали казаться хаосом. И тогда я придумал вероятность.
— Что вы придумали? — невольно вырвалось у Марка.
— Вероятность, — с гордым видом повторило существо, — благодаря ей любой хаотичный набор событий можно подогнать под любые законы. Лишь бы таких событий было много. Тогда каждое отдельное событие может не подчиняться закону, — но среди большого числа событий всегда можно найти такие, которые в среднем будут соответствовать любой закономерности.
— Это как с монеткой, — вставила Белла, которая начала привыкать к ощущению невесомости. — Каждый раз может выпасть что угодно, но при большом количестве бросков число выпавших 4 орлов и решек примерно одинаково.
— Да, именно так. А еще вероятность — источник энтропии для самодостаточных систем.
Пока они говорили, на внутренних стенках пузыря показывались картинки из жизни данного, очевидно, мира. Виды были красивыми, но какими-то холодными и отстраненными.
— Живые существа этого мира перестали в нем нуждаться, они разорвали цепь перерождений. Кто сам, а кому и помогли, — продолжил Боб. — Теперь этот мир не нужен, он свое отработал. И если никто не возражает против того, что я властелин этого мира, — я его выключаю.
Боб, пристально вглядываясь в лица Беллы и Марка, взялся за подобие рубильника и, выждав секунду, опустил его. Изображение мира пропало, и вместо него появилась зияющая холодная дыра.
— Приступай к следующему проекту, — буднично сказал Боб Ципломену.
— Конечно, — ответил тот, — и у меня уже есть одна гениальная задумка, еще более гениальная.
Втроем они вылетели из неуютного пузыря.
— Эта курица много о себе воображает, — сказала Белла.
— Это точно, — согласился Марк.
Затем они влетели в другой пузырь, мир которого казался гораздо более уютным, чем предыдущий. На его стенках отображались взрослые и дети, и все были счастливы.
— Акропус, инженер этого мира, — представил Боб кентавра, который переминался перед ними с копыта на копыто с виноватым видом.
Для Марка у Акропуса над лошадиным крупом возвышался человеческий торс, когда-то мощный, но старчески дряблый сейчас. Кентавр бросал взгляды, полные любви и умиления, на картинки из жизни своего мира и внимательно всматривался в лицо Боба, пытаясь угадать его намерение и томимый мрачным предчувствием.
Белла же видела его обычным, но только чем-то обеспокоенным стариком.
— В этом мире, — начал рассказывать Акропус, — я использовал волны вероятности. От каждого события исходят волны вероятности. Следующее событие, которое связано с предыдущим, может возникнуть на гребне одной из этих волн. Чем меньше расстояние между волнами, чем больше частота, тем больше вероятных событий и тем выше энергия и больше масса так называемой частицы. На самом же деле нет никаких частиц, есть ряд событий, которые мы приписываем одной частице и которые связаны между собой волнами вероятности.
— Корпускулярно-волновой дуализм частиц? — вырвалось у Марка, который интересовался такими вещами.
— Да, — ответил Акропус, но без гордости и даже с какой-то горечью. — Отсюда вытекает явление, известное как влияние факта наблюдения на результат эксперимента. Наблюдение влияет на волны вероятности, потому что и то и то — изменения информационного поля. А непрерывно существующих материальных частиц не существует, повторюсь, вовсе, лишь связанные между собой волнами вероятности события, приписываемые той или иной частице.
— Это замечательное изобретение мы используем и в других мирах, и я уверен, что Акропус порадует нас еще новыми идеями, — сказал Боб. — Сейчас же мы сделаем то, зачем пришли. Этот мир перестал выполнять свое предназначение. Все его обитатели просто счастливы, просто влюбляются и просто размножаются, и все это на фоне беспроцентных неограниченных кредитов. Бабий рай какой-то, и это, кстати, твоя, Акропус, недоработка. Теряешь хватку.
С последними словами Боб взялся за рукоятку такого же рубильника, как и в прошлом мире. На Акропуса было больно смотреть, старик жадно всматривался в картинки ускользающего счастья.
— Все произойдет быстро, — сказал Боб Акропусу. — Это будет метеорит, но у них будет время собрать свои воспоминания, а об их осознаниях мы позаботимся и всех потом пристроим.
И опять, внимательно посмотрев на Марка и Беллу, он опустил рубильник. Мир задрожал и лопнул, превратившись в тысячи куда-то мчащихся розовых пузырей. Раздался многотысячный хор, издававший крик, похожий на крик Аломеха. Вихрь пузырей пронесся, оставив тишину и пустоту вокруг растерянного Акропуса.
Боб вылетел из пузыря, аза ним последовали и Марк с Беллой, которые по-прежнему не управляли своим движением.
— Жаль деда, — искренне сказал Марк.
— Очень, — согласилась с ним Белла.
— Ему не привыкать, — ответил Боб, почувствовав, что Марк и Белла ждут оправдания его действиям, чтобы как-то оправдать собственное бездействие, — его миры выключали уже раз десять. Конец света — удел каждого мира. К тому же прямо сейчас он приступает к двум новым проектам. Они его отвлекут от этой потери.
Все трое влетели в следующий пузырь, который Марку и Белле показался не таким радушным, как предыдущий, но и не таким отстраненно холодным, как первый. И видели они его почти одинаково. Сейчас их объединяло общее ощущение, что они что-то потеряли. Это ощущение росло каждый раз, когда пролетали между пузырями. Неясные тени, которые они оба видели уголками глаз, порождали раздражающее ощущение того, что они. потеряли что-то важное, но не могут вспомнить, что именно.