— Господин…
— Путилин.
— Господин Путилин, мне нечего добавить, и я не хочу, чтобы вы беспокоили мою дочь.
— Хорошо, но господин Левовский делился с вами мыслями, тревогами?
— Отнюдь нет, мы были не настолько близки.
— Все-таки вы позволите поговорить с Марьей Николаевной?
— Вы расстроите ее трагическим известием, тем более что она, повторяю, больна. И что она сможет вам поведать?
— Нам важно все, и может…
— Никаких «может», прошу, покиньте мой дом. Я не хочу расстраивать дочь.
— Честь имею.
Путилин направился к выходу из квартиры. Сыскных агентов сопровождала девушка, открывшая ранее дверь.
— Как тебя зовут? — обратился к ней Путилин.
— Лиза.
— Скажи, чем больна Марья Николаевна?
— Сегодня днем она села пить чай, пришли с визитом Алексей Трофимович, вот после разговора с ним она и слегла.
— Кто такой Алексей Трофимович?
— Господин Микушин, сын давнего друга Николая Васильевича.
— Господин Микушин случаем не студент, такой высокий, в пальто с бобровым воротником?
— Да, он высок и ходит в… старом пальто, — добавила уже тише Лиза.
— Где он проживает?
— Не могу знать, хотя… слышала, где-то на Екатерининском.
— Сколько ему лет?
— Мне известно точно, — улыбка не сходила с ее лица, — двадцать два.
— Благодарю, — Путилин в свою очередь улыбнулся ей в ответ.
— Не может быть двух высоких студентов в одинаковом пальто, хотя чем Господь не шутит, случайность не исключена.
— Василий Михайлович, я не знаю, но смею предположить, что искомый преследователь, молодой человек из ресторации, и студент Алексей Трофимович Микушин — одно лицо, которое требуется незамедлительно навестить.
— Сегодня вечером затруднительно, Иван Дмитриевич. Если в самом деле статского советника найти не составило труда, — намек на известную памятную книжку, — то никому не известного студента, сомневаюсь.
— Я с вами солидарен, но чтобы к полудню господин студент был в моем кабинете.
— Хорошо.
Штабс-капитана начальник сыска отпустил, сам же засел за изучение сегодняшней газеты, первым делом просмотрел происшествия.
Без нескольких минут двенадцать прибыл с обыска Иван Иванович, лицо его было мрачно и выражало одновременно крайнюю степень недоумения и тревоги.
— Что стряслось?
— Если кратко, то я не думаю, что убитый содержал квартиру в столь неопрятном ненадлежащем виде.
— Объясните наконец, в чем дело?
— После происшествия в Невском переулке убийца побывал на квартире Левовского и учинил настоящий погром, словно что-то искал.
— Что говорит дворник?
— Никого ночью не впускал, и никто ночью из дома не выходил. Стекло на балконе было разбито, и именно через него проник злоумышленник.
— Значит, если предположить, что действовал убийца, то он знал, где проживает Сергей Иванович, и тогда получается, что убийство совершено намеренно? Что пропало в квартире?
— Сложно сказать, служанка приходит по утрам, а убитый уже ничего нам не поведает, но с уверенностью могу сказать, что в квартире нет ни денег, ни ценностей, ни даже писем и никаких записей.
Поезд дал три низких гудка и, с натужным скрипом прокручивая колеса и набирая скорость, тронулся в путь.
Михаил бросил взгляд в окно и по привычке отметил. Часовые стрелки показали тринадцать минут двенадцатого.
Столица скрылась из виду. Вначале мелькали горевшие в ночи фонари, затем изредка мелькали едва теплившиеся огоньки, и потом вовсе окно превратилось в черный непроницаемый провал.
Ночь пролетела незаметно, часам к девяти стало светать. На востоке побелели облака, предвещая зарю, На горизонте показался белый, быстро вытягивающийся дымок, под которым виднелась черная полоска. Это ехал другой, ранний поезд. Обозначилась длинная цепь серых вагонов. Ближе, ближе, и с тяжелым оглушительным грохотом, от которого дрожала земля, поезд пронесся мимо. Машинист выпустил пар, и пронзительный свисток прорезал влажный утренний воздух.
Еще немного, и уже поезд, на котором ехал Жуков, протрубил о своем прибытии, начал останавливаться у дебаркадера. Михаил спустился по крутым ступенькам. Его никто не встречал. Площадь перед вокзалом, несмотря на ранний час, убрана от снега. На ней томились в ожидании седоков трое украшенных на провинциальный манер саней. С одним из извозчиков Михаил сторговался за двугривенный серебром, что тот доставит до губернской управы. На самом деле не прошло и четверти часа, как сани остановились у трехэтажного желтого дома.
— Ваш-бродь, приехали, — произнес низким голосом обернувшийся вполоборота к седоку возничий.
Михаил молча выбрался из саней, благо было на улице не так холодно.
Дверь перед приезжим открыл высокий человек в черной костюмной паре, с улыбкой на лице.
— К кому изволили прибыть?
— Голубчик, — начал Михаил, но тут же осекся, вспомнив наставления Ивана Дмитриевича. Нет ничего хуже, чем чувствовать свою значимость, когда ее нет. Любая скотина требует уважительного уважения, а тем паче человек. — Я прибыл из Санкт-Петербурга по спешному делу.
— Его сиятельство князь Урусов прибыли в присутствие. — Увидев удивленное лицо, человек у входа добавил: — Господин вице-губернатор.
— Проводите меня к нему.
— Извиняюсь, но нам запрещено-с. — И он пояснил, где находится кабинет вице-губернатора.
В приемной сидел за столом молодой человек, который поднялся со стула при приближении Михаила.
— Доброе утро, — сказал он тихим голосом. — Чем могу быть полезен?
— Доложите его сиятельству, что прибыл помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков из Санкт-Петербурга по неотложному делу.
— Ох уж эти столичные, — пробурчал молодой человек себе пол нос, но так чтобы слышал приезжий, — с места в карьер.
Через несколько минут петербургский чиновник с прямой спи' ной стоял перед князем Урусовым, словно при входе проглотил саблю.
— Я вас слушаю, — после приветствия настороженно произнес вице-губернатор.
— Ваше сиятельство…
— Александр Павлович, — мягко перебил Жукова князь Урусов, при этом поморщился, словно от зубной боли.
— Александр Павлович, я прибыл к вам по причине ведения дознания — есть подозрения, что преступник, совершивший убийство, может скрываться в Гдовском уезде, — и прошу вашего содействия, — он протянул вице-губернатору конверт из плотной бумаги.
Князь ответил сразу, прочитав бумагу.
— Михаил Силантьевич, чем же я могу вам помочь, если Гдовский уезд не принадлежит нашей губернии?
— К сожалению, добраться…
— Да-да, я понимаю. — Вице-губернатор подошел к шкафу, пальцами пробежал по корешкам и достал одну из книг, оказавшуюся «Памятной книжкой Санкт-Петербургской губернии». — Куда вы далее последуете?
— Третий стан, деревня Самолва.
— От Гдова да стана шестьдесят пять верст, потом до Са… как ее, молвы, Самолвы еще шестьдесят. — Он резко закрыл книгу. — Я распоряжусь, чтобы вас довезли до Гдова, а там не обессудьте. Вам помогут уездный исправник и становой пристав, тем более что мне необходимо переслать Владимиру Ивановичу некоторые запрошенные им документы. Вам повезло: еще час, и пришлось бы добираться вам, молодой человек, самому.
— Благодарю за оказию, — Михаил поднялся.
Через час, закутанный в овечий тулуп, Жуков ехал в санях и начал клевать носом, убаюканный монотонной дорогой и уютным теплом. Кони бежали резво, снег под полозьями глухо пел свою не-прекращающуюся скрипучую песню.
Добрались до города только во второй половине дня, когда уже не шел сон и перебраны были все слова, передуманы все мысли и только начал зарождаться сумрачный свет — предвестник темной ночи.
Гдов — ничем не примечательный уездный город, едва насчитывающий полторы тысячи жителей. Из построенных в нем двухсот девяносто одного дома только семь были каменными, да и то один из них — трехэтажная управа, которая серой непримечательной громадой с аляповатыми колонами стояла на небольшой площади недалеко от Псковской заставы. Напротив нее в небо позолоченными куполами упиралась церковь Святого Афанасия Александрийского.
Здание с большими окнами было вместилищем не только полицейского управления, но и Городской Думы. Тихий город, где давно забыли о преступлениях и редкий скандал считался неординарным, из рук вон выходящим нарушением и вызывал пересуды несколько месяцев кряду.
Михаил вышел из саней, размял ноги после долгого пути, потянулся, не ощущая небольшого мороза, который щипал нечувствительные щеки.
— Благодарю, — похлопал он по плечу возницу.
Окинул взглядом здание» у входа которою прохаживался, придерживая на боку саблю, полицейский.
— Скажи, любезный, господин Авчинников в управе?
— Никак нет, — подтянулся страж закона, увидев человека в форме. Мелькнула мысль у полицейского, что приехал чиновник с проверкой.
— А кто из уездной полиции?
— Помощник исправника господин Штромберг, ваше благородие.
— Как к нему пройти?
— По лестнице на второй этаж, а там налево.
Жуков поблагодарил кивком головы и двинулся в указанном направлении разыскивать искомый кабинет.
Помощник уездного исправника коллежский советник Николай Федорович Штромберг оказался низеньким толстеньким человеком с совсем лысой головой. Пенсне на прямом греческом носу дополняло облик эдакого провинциала с добрейшей улыбкой.
Он выслушал Михаила с полнейшим равнодушием. Казалось, занят совсем другими мыслями.
— Да-да, все, что вы мне рассказали, вызывает определенный интерес, но чем могу вам, молодой человек, помочь? До третьего стана шестьдесят пять верст, оттуда до Самолвы столько же. Предоставить в ваше распоряжение проводника и сани я не имею возможности.
Жуков выслушал в полнейшем молчании уездного начальника. По правде говоря, он и не надеялся на полнейшее содействие, надежда была только на станового пристава и сотского в деревне Са-молва.