Скорее всего, их не найти, подумал Иван Дмитриевич.
— Все же у вас сохранились их фамилии?
— О да! Я не выбрасываю таких сведений, ведь всякое может всплыть даже через несколько лет.
Предусмотрительность управляющего была на руку начальнику сыска, но за эти полгода многое могло произойти, и бывшие служащие гостиницы могли сменить город, уехать из столицы, так что. вероятность найти их невелика.
Но главное, что Ильин, похожий по всем приметам на искомого, вроде бы найден.
Следующий адрес, написанный на свернутом вчетверо листе бумаги, находился в нескольких кварталах. Но с ним надо быть аккуратнее, ведь Фома свет-Тимофеевич может еще проживать там. А сыскному отделению надо, чтобы он не только не знал, но и не догадывался об интересе к его личности.
Двухэтажный дом в четыре окна, крашенный в синий цвет, находился на Загородном проспекте. Хозяином был некто Бернардаки, шестидесяти трех лет, ни в чем противоправном не замешанный.
Впрочем, что может произойти, если Фома Тимофеевич узнает об интересе к его персоне сыскного отделения? Станет осторожнее? Нет никаких сомнений. Попытается бежать? Зачем? Может подумать, что он нужен, как один из знакомых Левовского. Ильин же не догадывается, что он опознан приемщиком заказов в мастерской Долганова? Но этого факта мало для ареста, он может отговориться, что делал трость по просьбе Сергея Ивановича и лично передал в руки изготовленную вещь. Левовский появлялся в местах, опасных для посещения, поэтому и обзавелся таким предметом исключительно в целях безопасности. Более предъявить нечего, кроме подозрений, которые для суда не являются неопровержимыми уликами. Так-то.
По соседству с домом Бернардаки возвышался четырехэтажный, унылого серого цвета, с выцветшей краской и местами облупившейся штукатуркой, сквозь которую проглядывал красно-коричневый кирпич. Путилин направился к нему, точнее, к городовому.
— Здорово, служивый! — подошел Иван Дмитриевич к полицейскому.
— Здравия желаю, — тот окинул подошедшего с ног до головы внимательным взглядом, ожидая вопроса.
— Не подскажешь мне вот о том доме, — Путилин указал на деревянный дом Бернардаки.
— А кто вы такой будете? — пристальнее всмотрелся тот в сыскного начальника.
— Подозрительный ты, — Иван Дмитриевич представился.
— Иван Дмитрия, а я вас и не узнал, — искренне удивился городовой.
— Скажи все-таки о Бернардаки.
— Хозяин справный, за домом следит, живет один, кухарка приходящая, занимается еще и хозяйством. Второй этаж сдает постояльцам, там у него две комнаты, с полгода тому въехал один и занял обе.
— Кто такой?
— Постоялец как постоялец. Смирный, гостей не водит, с утра уходит по делам, возвращается не поздно, но иногда отъезжает на неделю.
— Как его зовут?
— Ильин Фома Тимофеевич.
— Он сейчас дома?
— С час как вышел, я как раз на пост заступил.
— Про этого самого Ильина еще кто-нибудь спрашивал?
— Что гостей не водит, я от Дмитрия слышал, а чтобы кто спрашивал, так вам надо у хозяина поинтересоваться.
— Как выглядит Ильин?
— Обычно, — пожал плечами.
— Будь любезен, ответить, как велит положение о городовых.
— Ваше высокородие, — полицейский вытянулся, показывая армейскую выправку, — роста высокого, два аршина пять или пять с половиною вершков, телосложения полного, плечи широкие, волосы прямые, на висках с сединою, глаза голубые, нос прямой, пышные усы, брови тонкие, дугообразные, правая рассечена полувершковым шрамом.
— Довольно, — перебил его Путилин. — Голубчик, — похлопал городового по плечу, — я не против шуток, когда они не касаются службы, но когда… — начальник сыска погрозил указательным пальцем.
— Иван Дмитрии, как я понял о визите… — он закрыл ладонью рот.
— Правильно понимаешь, — Иван Дмитриевич остановился в затруднении. Конечно, можно посетить хозяина дома. А вдруг он в приятельских отношениях с постояльцем и предупредит об интересе сыскной, да хотя бы простой полиции к личности Фомы Тимофеевича.
Прежде чем возвращаться в отделение, Путилин решил навестить квартиру господина Залесского. Вдруг студент сможет что-нибудь прояснить о своем поведении, найденном бумажнике и слежке за Левовским.
На счастье Ивана Дмитриевича, Николай Васильевич еще не вернулся со службы. Открывшая дверь Лиза выглядела отдохнувшей и радостной, даже на щеках появился румянец и глаза блестели скрытыми угольками. Путилин понял, что Алексей чувствует себя гораздо лучше, чем утром, к тому же девушка испытывает к своему «пленнику» совсем не шуточные чувства.
— Как он?
— Чаю попил, но еще слаб.
— Веди, — Путилин тихонечко подтолкнул ее.
Микушин лежал с открытыми глазами, но не повернул головы, когда они вошли.
— Алексей Трофимович, — тихонько позвала Лиза.
Только после повторного зова студент повернул голову в сторону. Скользнул пустым взглядом и уставился вновь в потолок.
— К вам пришли.
Он крепче сжал зубы, так что желваки заиграли на поросших редкими волосами скулах.
— Ступай, — Иван Дмитриевич взял за хрупкие плечи девушку и подвел к двери, — ступай.
Закрыл дверь, вернулся к кровати и пододвинул ближе стул.
— Ну, здравствуй, Алексей, пришлось мне поволноваться за тебя, я тебя почти пять дней разыскиваю.
Студент не удосужился обратить на Путилина внимание, но потом вдруг произнес:
— Она мне не поверила.
Путилин старался не мешать.
— Она думает, что это я. — Микушин повернул голову. — Вы из полиции?
— Да.
— Это она вас позвала?
— Нет.
— Вы лжете, это она, — с какой-то назойливостью сказал он.
— Нет, Лиза…
— При чем здесь Лиза, — прошипел он, — вас позвала Марья Николаевна?
— Ах, вот ты о чем? — догадка превратилась в уверенность. — Марья Николаевна два дня как в Москве.
— Значит, она ничего не сказала? — оживился Микушин, попытался приподняться.
— Лежи, лежи.
— Ничего, я не болен.
— Лежи, — Путилин положил руку на его грудь, отчего дыхание у юноши стало тяжелым, — лежи.
— Я должен объявить, что явился свидетелем преступления.
— Успокойся, мне все известно и об убийстве жениха Марьи Николаевны, и о человеке с пышными усами, — Иван Дмитриевич смотрел в глаза студенту.
— Откуда вы знаете?
— У меня служба такая, а впрочем, расскажи, что знаешь.
— Я, — он запнулся и сквозь болезненную бледность проступила краска стыда, потом преодолел смущение и продолжил: — Я следил за Левовским, чтобы показать Марье Николаевне, какой тот в сущности низкий человек. Он ездил после посещения Залесских к содержанке, которой снимал квартиру. Это низко и подло.
— Продолжай.
— В тот вечер этот низкий человек встретился с каким-то офицером, как я понял из разговора, другом детства, а потом, потом…
— Алексей, не надо, уже все позади, рассказывай.
— Потом он направился к содержанке. По-моему, на Стремянной я заметил, что за ним следует господин в черном. Самого убийства я не видел, но слышал, как Сергей Иванович свернул в Невский переулок. Тот, в черном, за ним, потом тихий крик или всхлип, вот уж не помню, и человек выскочил почти на меня, я успел вжаться в закуток, и, по всей видимости, он меня не заметил.
— Зачем ты взял бумажник?
Его брови поползли вверх.
— Сам не знаю.
— Вот и хорошо.
— Вы нашли убийцу?
— Извини, Алексей, но не могу пока сказать. Так почему ты взял бумажник?
— Когда тот человек сбежал, я вошел в переулок и понял, что Левовский мертв. В каком-то помешательстве сунул руку в карман. Когда очнулся, то этот предмет лежал на моем столе у кровати.
— Что ты сказал Марье Николаевне?
— Только то, что ее жених мертв.
— И она подумала, что ты…
— Да, — перебил он Путилина, — она уверилась в моей виновности. — И он отвернул голову в сторону, упершись взглядом в стену.
— Убийцу ты видел ранее?
— Может быть, но не могу припомнить, лицо его словно в тумане.
Иван Дмитриевич видел, что студент устал. Болезненная бледность брала верх, ввалившиеся щеки придавали облик не молодого, должного иметь отменное здоровье юноши, а быстро состарившегося человека, получившего жестокие удары судьбы.
— Выздоравливай, вечером к тебе придет чиновник для снятия показаний.
— Вы найдете того человека?
— Обязательно.
Иван Иванович и Жуков явились в отделение. И были крайне удивлены, когда дежурный чиновник передал слова Путилина: если проверяемые Ильины не имеют к разыскиваемому никакого отношения, то поисками студента заниматься не стоит. Слова озадачили и не внесли никакой ясности в головы сыскных агентов.
Они только переглянулись, пожали плечами и отправились откушать горячего чаю после прогулки на морозе.
— У вас тоже Ильины не те, — начал разговор Миша, отпивая из стакана обжигающий чай.
— Я этого и ожидал, — отмахнулся Иван Иванович, не имея желания разговаривать о напрасно потерянном времени. — Ты лучше расскажи о своем вояже.
— Какой вояж? — Жуков горестно улыбнулся. — У меня перед глазами стоит дорога, по пояс заваленная снегом, и белые деревья по сторонам от нее, и еще мороз, продирающий до костей, словно на тебе надет не теплый тулуп, а простая дерюжка.
— О холоде понятно, — Иван Иванович хитро улыбался. — Как убийца-то сознался?
— Я сам не понимаю, но думаю, замучила его проснувшаяся совесть. Ведь никому не выскажешь о том, что сотворил. Чем больше он думал о своем злодеянии, тем больше перед ним представал убитый во всей красе. Ведь недаром в последнее время Петров топил себя в чарке, чтоб хоть как-то позабыть о совершенном.
— Такое недоступно моему пониманию. — Надворный советник наклонился вперед, поставив стакан на стол. — Помнишь Зинаиду, дай бог памяти, ой господи. Да и не важна фамилия. Ну та, которая убила утюгом односельчанку, ее хозяйку, и двухлетнего ребенка только из-за мысли, что та живет лучше, и забрала из кошелька три рубля. Подумаешь и дивишься невероятному: стоимость загубленной жизни — рубль штука, словно при покупке на рынке. Не могу привыкнуть к человеческой подлости. Сколько служу, столько и не могу привыкнуть. Каждый раз чувствую при таких диких преступл