тву низшего порядка, указывать вам, как жить. Хватит того, что моя генетическая память сохранила охоту на кошек-ведьм во времена святой инквизиции. Сболтнул бы коток, да язык короток».
Перечитал последний абзац и понял, что озадачил аватара и древнее божество: а как члены моей семьи соотносятся с верой? Разговоров на эту тему я не слышал, в церковь при мне никто не ходил, но что крещеные, знаю точно, во-первых, потому, что все были на крестинах внучки, во-вторых, потому, что иначе бы Бегемот до них не домогался. Нет-нет, моя хата с краю.
12 сентября
День начался предсказанно хорошей погодой, я тщательно вылизывался, намывал гостей, и вот звонок в калитку. Хозяйка в ладно сидящем спортивном костюме пошла открывать — я за ней. Щелк: Лина. Худая, голенастая, стремительная, птица секретарь в поддернутых джинсиках и коротенькой курточке.
Не заходя в дом после объятий и поцелуев, мчится к беседке, на полдороге резко тормозит, оборачивается и баском курильщицы бросает в лицо спешащей следом Шуры:
— Ну что, понравилась книга Уэльбека, которую я тебе рекомендовала?
Шуре стыдно признаться, что она не читала рекомендованной книги этого автора, не уверен, что вообще слышала о таком. Любительница русской и зарубежной классики, классических и мыльных опер, детективов и любовных романов делает в ответ понимающие глаза, кивает и виртуозно меняет тему:
— Мы в беседке будем обедать? Не прохладно?
— Да пообедать и дома можно, дай сначала передохнуть на воздухе, в автобусе духота страшная.
— Ну, как дела, Линчик?
— Как я какаю? Как в еврейском анекдоте: какаю хорошо, значит, кушаю хорошо, кушаю хорошо, значит, желудок в порядке, желудок в порядке, значит, со здоровьем нормально, со здоровьем нормально, значит, есть возможность его поддерживать, есть возможность его поддерживать, значит, денег хватает.
Обе хохочут. Шура настаивает на перекусе. Стол в беседке накрывается итальянской клеенкой, появляются позднесоветский чайный сервиз на двоих, тарелка с блестящими пирогами, влажные салфетки и пепельница. В завершение, сопровождаемые торжествующей Шуриной улыбкой, из дома на жостовском подносе выплывают синего стекла графинчик и такие же стопочки.
— Шурик, эго что, домашняя сливянка? Моя любимая? Ай да Жора, ай да сукин сын!
Сели напротив, налили, выпили, закусили пирогами.
— Слушай, Шур, ехала к тебе, из окна автобуса прямо Левитан.
— Да, красота. Правда, я больше Шишкина люблю.
— Шишкин тоже хорошо. А какая сумасшедшая выставка Родченко в Арт-музее! Правы постмодернисты: весь мир текст. Зато Родченко великий интерпретатор, предвосхитивший будущее.
— Да? Нужно с Жорой сходить.
Налили, выпили, закусили пирогами.
— Слушай, Шур, я решила вернуться к докторской, не поздно, как думаешь?
— Ну почему… А какая тема?
— Та же, динамические аспекты пространства в лирике футуристов.
— Интересно.
— А ты что на пенсии делаешь? Я б с тоски удавилась.
— Ну почему… Я читаю, музыку слушаю, у меня абонемент в консерваторию. Потом Жора требует постоянного внимания, ты же знаешь. Иногда дети с внучкой приезжают.
— Ну да. Нам, бессемейным, без работы гроб.
— Сад вот, посмотри, розы.
— Где? Офигеть!
Налили, выпили, закусили пирогами.
— Слушай, Шур, я решила здоровьем заняться, хочу абонемент в фитнес купить. Ты как, не составишь компанию?
— Нет, мы с Жорой собираемся в санаторий, там подлечимся.
— В какой санаторий?
— Да здесь, в Подмосковье. Когда Жора отпуск возьмет.
— Поезжайте в Израиль, там прекрасная медицина, мне все соли на Мертвом море выгнали.
— Правда? Замечательно выглядишь.
— А ты так себе, измотанная. Нс обижайся только, мы ж подруги.
— Да иди ты.
— Ну не обижайся, ну Шурик, ну?
Лина подняла стопочку, придала глазам просящее выражение и проникновенно, с хрипотцой, начала декламировать:
Это было у моря, где ажурная лена,
Где встречается редко городской экипаж…
Шура, тоже с рюмашкой, улыбаясь, подхватила:
Королева играла — в башне замка — Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Про меня забыли, самое время предаться созерцанию. Погодка-то какая! Сентябрьское солнышко аккуратно расправило каждую шерстинку, пробралось внутрь. Я упал на спину в траву, еще зеленую, пахнущую летом, сквозь почти прикрытые веки увидел небо. Облака плыли не по нему, а под ним, от снежных островков до теплой голубизны оставалось место. Между облаками и мной поместились ржавеющие листья яблони, ниже разноцветный кустик голубики и совсем у моего носа яичный желток позднего одуванчика. На желток села бабочка, направила хоботок в середину, белые крылышки открылись и сразу сомкнулись — я задрожал изнутри. Не выпускать дрожь наружу, замереть, глазами обездвижить добычу. Хоп — лапы заколотили по воздуху. Промазал. Ясно, позабыла неудобная, кто ж из такого положения охотится. Но уже перевернулся, уже вскочил. Сколько бабочек! Взлетают, садятся, в полете сталкиваются с мушками, переплетаются с небольшими стрекозами — вокруг и внутри меня вихрь. Припадаю на живот, крадусь, затаиваюсь, вздымаюсь, есть в осени первоначальной, затаиваюсь, вздымаюсь, короткая, но дивная пора, затаиваюсь — стоп! Звук, запах, вот оно, настоящее. Мои янтарные глаза видят в шесть раз лучше человеческих, они не упустят, в этот раз не промахнусь. Окаменел, подпустил ближе — смертоносные когти пронзают жертву быстрей ядовитых зубов змеи. Цап-царап, инферналочка, не дергайся, бесполезно. Жертва затихла, я аккуратно прихватил ее зубами и пошел докладывать об успехе хозяйке.
Дамы сидели рядом, сдвинув стулья и обнявшись, общий взор заволокли представления о прекрасном. Подошел, аккуратно положил мышь возле их ног. Ноль. Подал голос, потряс кончиком хвоста. Ноль. Тихонько царапнул чью-то ногу, оказалось, Линину. Нога дернулась, Лина наклонилась, трофей обнаружился.
— А! Мерзость какая! А!
Шура вытянулась посмотреть, что так взволновало подругу, ухватилась за итальянскую клеенку, потащила, не удержалась на стуле и, падая на четвереньки, но не выпуская из рук клеенку, увлекла за собой на пол беседки неиспользованные влажные салфетки, пепельницу, окруженную мотыльками окурков, жостовский поднос со всем синим стеклом, пустую тарелку из-под пирогов и позднесоветский чайный сервизе нетронутым чаем.
— Ааа!
— Ааа!
— Ненавижу этого кота! Гони его в шею! Адское отродье!
От отродья слышу, айлурофобка несчастная. Но хозяйка какова? Надо же было так больно запустить в меня кроссовкой. Все от дремучести, не знает, что подарки в виде пойманных мышей коты делают от душевного расположения.
Суматоха улеглась нескоро, обед, судя по времени, получился скомканным, вечером Лина, несмотря на уговоры Шуры остаться, уехала, а я первый и единственный раз встретил ночь на улице. Сначала было не по себе, под потолком из облаков искаженные тусклым светом предметы вызывали беспокойство. Все коты ночные звери, все коты ночные звери, пританцовывал я, утаптывая обратно в землю выходивший из недр страх. На помощь пришла луна — разорвала облака и освободила звезды. Увиденное воочию звездное небо ниспослало спокойствие и желание понять себя. С нравственностью у меня все в порядке, животные не способны к обману и предательству, но как быть со свалившимися невесть откуда знаниями? Ну конечно — «все связано со всем»! Знания входят составной частью в кругозор, кругозор — в сознание, сознание — в личность, личность есть автор своей жизни. «Аватар», «автор» — слова-то похожие. Что объединяет личность с животными? Способность самостоятельно отвечать за свою жизнь, не перекладывая ответственности ни на кого-либо, ни на что-нибудь. А разъединяет? Умение манипулировать. Животные не могут избежать манипуляций со стороны даже обыкновенного человека, а личность может. Я не больной с диагнозом «растроение личности» — я автор, аватар, древний верховный бог, высоко-высоко-высокоразвитая личность, которой самой сладка власть манипулятора. И мнимые друзья с непонятной «истинной свободой» мне не указ.
Когда хозяйка открыла дверь, полагая, что достаточно проучила меня за непочтительность к себе и гостье, я, собрав волю в подушечки, медленно вошел в дом, уклонился от протянутой для ласки руки и, не оглядываясь, прошествовал на второй этаж, оставляя за хвостом виноватое «Барсик! Барсик! Ну не сердись, мася, прости!».
15 сентября
Не убежден, что высокоразвитой личности должно быть свойственно великодушие, однако, вспомнив призыв условных друзей, решил все же поискать в хозяйке что-нибудь хорошее.
Шура любит уют, ее городское и загородное жилища пестрят картинками, фотками, вазочками, салфеточками, скатерками, все со вкусом, без аляповатости, еще она любит чистоту и сытный стол, который сервирует, а не обезображивает одноразовой или треснутой посудой, порядок в хозяйстве любит. Чего не хватает для самореализации оставшейся без работы, но переполненной энергией женщине в ухоженных квартире и даче с ухоженными мужем, участком и котом? Внуков.
Эта больная тема причудливым образом переплелась в голове хозяйки с темой принесения пользы стране и сблизила с соседкой по даче, Серегиной женой Клавдией. Она зашла к нам днем — моросило, на участке не поработаешь, и мне, к сожалению, не удалось насытить легкие кислородом. Щелк: Клавдия, статная, гладкая, не намного ниже мужа, но намного, на тринадцать лет, моложе. Серега, по крайней мере за глаза, величает ее полным именем, а прохожие, мне в открытые окна слышно, так по имени-отчеству Клавдией Петровной. Честь оказывается за профессиональную принадлежность учительнице начальных классов средней школы. Если плодородие земли, неравномерные всходы огурцов, фитофтору на помидорах и методы борьбы с колорадским жуком на картофеле обсуждают Клава с Шурой, то гуманитарное образование и вытекающие из него проблемы деградации подрастающего поколения ложатся на плечи Клавдии Петровны с Александрой Владимиро