ом. Швабра вправо, влево, прямо — фиг.
На шум вышла хозяйка, из открытой двери спальни повеяло манящим запахом валерьянки.
— Что тут у вас?
— Смотри, что этот мерзавец сделал с моей рубашкой!
— А-ах, как это он?
— Мерзавец, вот как.
— Ой, а грязища-то какая! Какашки, что ли? Нет, корм.
— Вот именно. Кот шелудивый. Давай диван отодвину, ты хватай, а я отлуплю.
— Не надо, диван тяжелый, надорвешься. Подождем, пока сам вылезет.
— Ладно, дождемся, и отлуплю.
— А вдруг до завтра не вылезет? Может, ну его?
— А рубашка? Скотина. Завтра я с утра на дачу собирался.
— И поезжай, Да выбрось ты эту рубашку, у тебя их дюжина, рубашек этих.
С тем разошлись: хозяйка — ликвидировать последствия моей победы, хозяин — сбрасывать на компьютер энергию своего поражения.
Ночь прошла в укрытии, утром услышал приглушенные чмок, «не разбаливайся, мамик», чмок, «не забудь перед отъездом проверить газ», щелчок дверного замка. Вылез с чувством превосходства пусть физически неполноценного, но внутренне свободного животного над полноценным, но зависимым человеком. Красиво сказано.
1 февраля
Все вечера хозяин допоздна играл на компьютере. Как ребенок, право слово. Я не выдерживал, засыпал.
Что еще из визуалки? С живописью мне, по понятным причинам, напрямую познакомиться не удалось, не считая суррогата — нескольких фотографий, сделанных сыном и развешенных в родительской спальне. На одну гляжу с широкой кровати — торкает! Верхушки сосен на фоне неба, оттенки зеленого, коричневого, голубого, можно дотронуться, но нельзя дотянуться, — зачет. Фотка эта вызвала тогда во мне, двухлетнем, то есть двадцатичетырехлетнем, желание обладания — о мой фотоаппарат… о моя самореализация… о жизнь моя в искусстве… Голова не свежа, мучаюсь в последнее время.
24 февраля
Месяц лечил голову погружением в сон. Что там у нас? Преобразование, значит, слуховых вибраций.
Соотнося увиденное с услышанным, научился наряду с интонацией хозяев понимать слова. И еще музыка. На мои нейроны она оказала чуть ли не основное воздействие. Не эстрадная, от нее поднимается шум в голове, по-видимому, внутричерепное давление, а классическая, от которой, между прочим, даже удои у коров растут, настолько мы, животные, тонко чувствующие натуры. Классика по-особенному будоражит мозг, от нее впадаешь в эйфорию, подобно, наверное, выходу в открытый космос. Или океан. Помню себя подростком, хозяйка готовит на кухне котлеты, телевизор в гостиной работает, по «Культуре» показывают двух лысых мужиков в очках, с сократовскими лбами, одного за виолончелью, другого за фортепьяно. Мелодия, которую они извлекают, сначала впечатывает меня в диван, затем подвергает левитации, вынуждая вцепиться когтями в обшивку, чтобы не взлететь. Понимающая в классической музыке хозяйка тянется на зов и, склонная разговаривать с собой, со мной и с телевизором, отмечает: «Рихтер с Ростроповичем играют четвертую сонату для виолончели Бетховена. Прекрасная запись». Замерев, держа руки на весу перед фартуком, она вмещает божественные звуки, потом переключает внимание, видит порванную обшивку и, разбрызгивая прилипшие к рукам кусочки фарша, кидается к дивану: «Барсик, что ж за наказание такое, тебе ж когтеточку в прихожей повесили, а ты мебель рвешь! Сейчас тряпкой получишь!» Тебе ль, фурия неуклюжая, тягаться с прытким юнцом! Опоздала, я под диваном, а соната закончилась.
Какие еще пристрастия? Люблю, когда чешут под подбородком. Когда за окном идет дождь, а я сижу на подоконнике, прислушиваюсь к шороху струй, смотрю на извилистый бег капель по стеклу и ловлю их лапами. Чего не люблю? Навязчивые ласки и дождь, который приглушенным шумом струй и бегущими по стеклу каплями забирается внутрь меня, растревоживает душу и зовет плоть за пределы корабля в бескрайние просторы океана. Или космоса. Или на дачу.
10 марта
Дача, где мы провели праздники, — подержанный дом в поселке Белые Омуты за сто с лишним верст от столицы, с электричеством, газом, водопроводом и интернетом, что для нас означает возможность выезжать круглый год. Дом деревянный, обложенный кирпичом, внизу две спальни, гостиная, или зала, как говорит соседка, кухня-столовая, санузел, наверху еще две комнаты. Словом, целый стадион для кота. Больше всего мне нравится гостиная со старинными, от дореволюционных хозяйкиных предков гардеробом, буфетом, комодом и небольшим ломберным столиком. Запах, ушедшая жизнь, устроенный нездешний быт. Японцы считают, что в шкафу, которому больше ста лет, живет дух. Пытался подключить каналы — ничего не обнаружил. Поэтому спокойно сплю на современном, очень удобном диване или на одном из кресел того же комплекта.
Целиком рай создался за шесть хозяйских лет. Берем дом, оборудованный руками хозяина и оформленный руками хозяйки, с весны до осени окружаем цветником — Андерсен, «Снежная королева», садик старушки, которая умела колдовать, — туда же прибавляем молодые фруктовые деревца вкупе с небольшим огородиком, в результате получаем радость и новые смыслы для потрепанных москвичей. Для меня радость и смысл парадиза в возможности гулять: хозяева вместе или порознь выходят или обозреть округу, или поработать на участке, или посидеть в беседке и берут с собой «масю». Я не убегаю, но это сидящее, кажется, в кишках ощущение бесконечности, этот дурман запахов, эти звуки музыки сфер — в конце концов мозг исчезает и остается представление звездного неба надо мной и нравственного закона внутри меня. Кант был бы правильным котом.
13 марта
Продолжаем разговор, как сказал бы Кант. Или это не он? Итак, мне два человеческих года, в мечтах о фотоаппарате смотрю в московской квартире под бочком хозяйки Nat Geo Wild, вдруг будто заноза в мозг вонзилась — животные умеют мыслить. почти как люди. Или это люди почти как мы? Аж передернуло всего. Тут же увесистый шлепок ойкнувшей хозяйки закрепил во мне намерение самостоятельно исследовать две формы сознания, собственное и человеческое, а затем зафиксировать результаты в виде научного труда. Бомба! Самореализация! Надо было научиться читать и писать.
Грамоту и печатание освоил с коленей хозяина, наблюдая, как он перелопачивает интернет, быстро пристрастился к чтению, а геймером не стал, не мое, не люблю проигрывать. Занимался, понятно, ночами. Сначала лапы с трудом попадали по клавишам, потом приноровился, полюбил букву Ё, завел секретный файл — заработало! Книги усваивались серыми клеточками с бешеной скоростью, почти как у инопланетянки Лилу из фильма «Пятый элемент». Солидарен с теми, кто поместил на вершину фикшна Толстого с Достоевским, а нон-фикшна Канта с Карлом Марксом, но самым загадочным произведением всех времен считаю «Курочку Рябу». Я специально изучал в интернете интерпретации этой сказки, одну заковыристей другой, объясняющие, почему курочка снесла деду с бабой золотое яичко, зачем они упорно пытались его разбить, случайная ли мышка случайно махнула хвостиком, отчего крепкий металл взял да и раскололся, а дед с бабой, вместо того чтобы радоваться, принялись горько оплакивать потерю, утешившись только обещанием курочки снести им простое яичко. Объяснения меня не удовлетворили, очевидно, потому, что опирались на стереотипы человеческого мышления, тогда как нас со сказочной мышкой роднит инфернальный статус выходцев из преисподней, проводников из мира живых в мир мертвых. На самом деле малютка совершила благородный поступок, раскокала упрятанную в золотом яйце сакральную смерть, дала старичкам возможность еще небо покоптить. С чего, казалось бы, убиваться? Смею утверждать, что в этом сокрыто ядро человеческой, в том числе русской, натуры — свобода как нежелание подчиняться ничьей воле. Мы, дед с бабой, сами управляем своими жизнями и смертями, а чужак не замай, тебя кто лезть просил? Били мы яйцо и занимались делом, а ты пришла, хвостатая, и все испортила. Какая нам от этого радость? Горе одно. Курочка одарила надеждой на простое существование, без затей, но кайф-то пропал. Поддерживаю. Я, кот, давно известен писателям как индивидуалист и любитель гулять сам по себе, мы со стариками родственные души.
Утомился, завтра закончу.
14 марта
Итак, начал ваять нетленку. Однако со временем понял, что научный труд не прокатывает, маловато информации, пришла мысль облечь накопленные данные в художественную форму. Сегодня, в век поголовного равенства, стремящемуся заработать писателю трудно обеспечить себе надлежащий комфорт. Не то я: и в деньгах не нуждаюсь, и ухаживает за мной покорная дворня, и дел у меня, кроме как заниматься творчеством, никаких. Да и куда податься с подводной лодки? Решил, все, становлюсь сочинителем, буду черпать вдохновение из глубин собственного духа. Оставалось выбрать жанр. Роман не подходил по той же причине, что и научная монография, — из-за скудости информации. Мемуары ближе: выстроить, положим, обобщения на базе своей семьи, в смысле человеческой семьи, диалоги обрамить канвой — собственными наблюдениями, здесь бы и виртуальный фотоаппарат пригодился: щелк, вспышка, портреты, кадры семейной хроники в разных ракурсах, короче — дневник с иллюстрациями идеальная форма.
Перечитал, несколько сумбурно, настоящее переплетается с прошлым и наоборот, зато достоверно, я вам не какой-нибудь там кот Мурр.
15 марта
Стоит только обмолвиться, они тут как тут. И ведь не поймешь, сон или явь. Кот в сапогах писателя Перро являлся, кот ученый писателя Пушкина с дуба слезал, теперь, пожалуйста, кот Мурр писателя Гофмана. Умница, воспитан по системе философа Руссо, манеры, речь изысканная, не то что у нынешних. А что сразу? Все мы дети своего времени.
— Право, Барсик, меня нисколько не смущает современный сленг, напротив, обожаю разные штучки.
— Эээ…
— Примочки-филологочки… гучки… Главное — возвышенность наших с вами ума и духа. А слова… Пустое. Трагедия не в счет, разумеется.