аться.
— Смотлите, сто я уже постлоила! — врывается в многоголосье журавлиный клекот.
Все как но команде смотрят в сторону елки. На ковре высятся очертания будущего замка, остальное валяется рядом.
— Как много! Ну отдохни, строительство дело нешуточное. Иди с нами посиди, — предлагает баба.
— Нет. Я пойду отдыхать в спальню.
— Милая, поздно уже. Давай домой поедем, — предлагает мама.
— Нет. Я буду отдыхать в спальне. Баба, постели плостынку и уклой меня пледиком.
Женщины переглядываются, мама кивает, баба плывет к спальне. Уставшая Эльза, не замечая задранного ледяного платьица, бредет за ней. У двери Шура оборачивается и просит Жору приготовить все к чаю. Он отправляется на кухню, молодые тут же утыкаются в дивайсы, я принимаю решение покемарить.
6 января, вечер
— Гам!
— Фу-ты, оглушил, образина бегемотская!
— Так-то ты гостей встречаешь? А я торопился, думал, попотчуешь чем-нибудь.
Котище встал на цыпочки, согнул в локтях передние лапы и, крадучись, пробрался к столу, за которым двое сомнамбул по-прежнему блуждали в лабиринтах айфонов. Сквозь шерсть было заметно, как на широкой спине двигаются лопатки, а когда я моргнул, то обнаружил его сидящим рядом на диване с бокалом сливянки водной лапе и с нанизанным на вилку маринованным грибом в другой. Переправив в чрево сначала жидкую пищу, затем твердую, животное рыгнуло, отерло усы и торжественно продекламировало:
— Этот новый-новый год все, что хочешь, принесет и тебе преподнесет, дорогой мой Бегемот!
После такого теплого пожелания у меня заиндевели усы. С усилием разжав сведенные холодом челюсти, я еле сумел выдавить из гортани членораздельные слова:
— А те двое, ну, что были с тобой в книге, они где?
— Мотаются по миру, по Америке, по Европе. Подбирают, как и я, реципиентов для экспериментов, люди-то везде одинаковые. Набирают процентик.
— Какой процентик?
— Ты, знаю, книгу читал, да не ту, другую. — Кот вперил в меня глазищи-блюдца, в которых, как на дисплее, побежали строки:
«Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят наесть».
— Некоторые ученые, не теологи, между прочим, недавно догадались, что сакральное число входит в пропорцию бинарной системы, в рамках которой живут и мыслят люди. Андестенд? — передо мной стоял профессор с мордой кота, в черной мантии, такого же цвета кожаных перчатках и квадратной шапочке с кисточкой. — Бинарная, молодой человек, значит диалектическая система двух противоположностей, ну, там, демократия-диктатура, плановая экономика — рынок, добро-зло. Бог-дьявол тоже туда же. Вопрос первый, — профессор поднял указательный палец. — В каком соотношении нужно совместить крайности, чтобы система функционировала? Подсказываю: в соотношении один к двум, то есть 33,3 к 66,6 процента. Вопрос второй, — снова палец вверх. — Что нужно, чтобы единство противоположностей распалось, а борьба одной из них увенчалась успехом?
— На долю процента увеличить большее число?
— Молодец, дурашка, садись, пять, — Бегемот артистично сбросил маскарадный костюм. — В предыдущей баталии количество перешло в качество не на нашей стороне и викторию праздновал не мой хозяин. Но реванш близок. Понимаешь теперь, почему сегодня на счету каждый, и явный, и тайный, боец?
— Однако дальше в книге…
— Книги пишутся, переписываются, бывает, горят. Работать надо. Я вот и на Ближнем Востоке побывал, и на Дальнем, но здесь мне больше всего нравится. Просторно, колеи нет, люди шарахаются из стороны в сторону, оттого и злобой воспламеняются, только фитиль поднеси, страдают ярче.
— Что ж, нет им никакого утешения?
Вопрос буквально всколыхнул черную косматую массу. Она распухла, зыркнула таким огнем и одновременно дыхнула таким холодом, что внутренности мои сковало, а мозг начал плавиться. Жуткая смерть, отрубаясь, подумал я и тут же получил по мордасам кошачьими лапами. Вскочил, шерсть дыбом, усы вперед, уши прижаты — но отпрянул перед чудищем из сказки «Аленький цветочек», которое жалобно заскулило:
— Не серчай на меня, братик мой меньшой. Не перевариваю я некоторых слов, пучит меня с них. Что ж поделаешь, родненький, страдают люди, однако ж и борются. Силой воли, лекарствами, за-говорами. Ну а не совладают, пожрет их, милок, смертушка. Чудной ты, дурашка, — чудище перекинулось обратно Бегемотом, — то презираешь людей, то защищаешь. Ладно, я тебе, мститель неуловимый, подарочек приготовил, на столе найдешь. Месть пушистых, хр, хр.
Когда я взглядом переметнулся от стола к дивану, рядом никого не было, только чуть отдавало серой — перед моим носом медленно кружилась, опускаясь, длинная черная кошачья шерстинка.
Осознаю себя с открытыми глазами и головной болью. Бездумно спрыгиваю с дивана, подхожу к столу, запрыгиваю на свободный Лелин стул. Сидящий рядом белый, в цвет праздничной скатерти, Митя, по-отцовски поигрывая желваками, воткнулся в оставленный женой айфон. На экране почти обнаженная Леля манит откровенной позой совсем не мужа, а какого-то перца, снабдившего фотку словами «Обожаю твою киску». Плотоядно пронзив Митю янтарным лучом, с чувством глубокого удовлетворения и раскалывающимся черепом спрыгиваю со стула и направляюсь к спальне.
6 января, поздний вечер
«Все мозги разбил на части, все извилины заплел» — лучше не скажешь. Остается надежда на благотворное воздействие ребенка. Темно, но не для кошачьих глаз, я прекрасно вижу цель — небольшой взгорочек на широкой хозяйской кровати. Вспрыгиваю на взгорочек, он визжит, опадает, из-под пледа выползает смеющаяся Соня, обнимает меня и тут же предлагает игру:
— Балсик, давай ты как будто будес мне лассказывать сказку, а я как будто буду понимать котиный язык.
— Давай, мрр. В интернете одна тетенька придумала для своей доченьки интерпретацию известной сказки, я развил тему, в общем, некоторые слова ты потом выучишь. Живет, стало быть, там, за занавесками, большая-пребольшая курочка, курища прямо. И по всему ее огромному телу рассыпаны пятнышки, отчего ее и прозвали Рябой. Пятнышки эти на самом деле звездочки, а курочка — бескрайнее небо, называется вселенная. Когда выкатывается на небо золотое яичко-солнышко, встает с постели дед-утро. И хочет дед… Ну, ясно, чего он хочет, яичко разбить и зажарить на завтрак. Пока собирается, то-се, сменяет его баба-день. Любуется она солнышком-яичком, любуется, а тоже, знаешь, голод не тетка. Отлучилась баба за сковородкой, откуда ни возьмись мышка, маленькая, как непродолжительный вечер, ать хвостиком, хлоп яичко, и тю-тю. Ну, зачем все плачут, не знаю, потому что на небе вскоре появляется новое яичко, не золотое, а простое — луна. Да и кому плакать-то? Деда с бабой уже и на свете нет. Тут и сказочке про смену времени суток конец.
— Ты так глустно мул чал.
— Почему грустно, я вроде весело рассказывал.
— Как будто пло смелть.
— Ничего себе ассоциации. Я имею в виду, рановато тебе о таких вещах задумываться.
— Я умлу и пелеселюсь на небо. А ты?
— Вряд ли, мрр.
— Ты тозе пелеселисся, я тебя с собой забелу, будем там длузыть.
И тут меня пробило: ничуть не рановато, в самый раз. Зачем тебе, сокровище мое, здесь оставаться? Ничего хорошего будущее не предложит. Ты и так не свободная, а вскоре — поверь, недалек час — окончательно станешь маминой подкаблучницей. Подомнет материнская любовь твою волю, подменит настоящий, присущий всем детям рай в душе выдуманным чувством вины. Вина — нитка, за которую любимый манипулятор будет тебя впоследствии дергать, канат, которым по рукам и ногам свяжет. Только трепыхнешься, захочешь, допустим, к бабе с дедой в гости поехать или с друзьями потусить, канат — раз, и натянулся. Из-за тебя, непослушной, нечуткой, жестокосердной, мама расстроится, сильно огорчится, а то и заболеет.
Говоря, я ласкался, урчал, бодался, выталкивал Соню с кровати. Тянет ко мне ручки — отползаю, придвигается ближе — отодвигаюсь к краю. Прыжок — я на полу.
— Мрр.
— Балсик, ты куда?
— Иди за мной, мрр.
— Подозди меня.
— Я лягу тут, на подоконнике. Он широкий и теплый от батареи. Забирайся ко мне, мрр.
— Сейчас я к тебе забелусь.
На чем мы остановились? Черт, голова сейчас лопнет. Да, так о каких нормальных взаимоотношениях со сверстниками может идти речь? Какая же дорога уготована подростку, который не находит общего языка с одноклассниками? К гадалке не ходи — интернет, всемирная паутина, в которую маленькая мушка влетает абсолютно добровольно. Там, в прекрасном и яростном мире, тебя ждут не дождутся союзники, соперники, встречи, расставания, иллюзии, фантазии, откровения, соблазны, эмпатия, остракизм, они наполнят твою жизнь смыслом и сделают ее реальнее реальной.
— Балсик, ты стал какой-то стласный.
— Не бойся, я тебя не обижу, мрр.
— Ты лассказываес сказку?
— О, моя богиня, моя Фрсйя. Я натяну сапоги, напялю шляпу с пером, сопру златую цепь, впрягусь в колесницу и помчу тебя по небу — к солнышку, месяцу, звездочкам. Вернувшись сюда, в затхлое болото людей и страстей, я буду ждать встречи с тобой там, в необъятной вселенной, которая станет твоим домом.
— Ты опять не стласный, холосый, холосый, не убегай от меня.
— О если бы я мог обратиться человеком, каким другом, каким незаменимым наставником стал бы я тебе! О если бы когда-нибудь за воспитание взялось существо высшего порядка, сказал философ Кант про меня, тогда действительно увидели бы, что может выйти из человека!
— Ой, у тебя глаза заголелись. Я зазмулюсь, стобы не сголеть.
Глазки закрывай, но не засыпай, котик байку заведет, котик песенку споет, девочке растущей покажет грядущее, хр, хр. В социальной сети юная Джульетта познакомится с Ромео. Вы будете переписываться, а потом встретитесь. Он будет чуть старше, умен, обаятелен, галантен. Ты представишь его маме. Поверишь, отдашься, познаешь счастье быть любимой. Так тебе покажется. Но любовь в твоем будущем окончательно выродится в сексуальные отношения между партнерами, а партнеры могут быть непостоянными. Для Ромео ситуация банальная, для Джульетты, ожидавшей длительных при