Никита нехотя взял трубку. Света не спускала с него глаз, и в уголках ее губ таилась улыбка.
— Сергей, это я, Никита.
— Понятно.
— Как там насчет моих вопросов? Помогают следствию?
— Какому следствию?
— Я имею в виду убийство Смагина. И мои наводки в виде вопросов.
— А… Ты у Светки, — догадался Сергей и понизил голос: — Слушай, Хмель. У нас без тебя хлопот хватает. Мы ожидаем инспекцию из министерства. Сам понимаешь. А тут ты… — дальше Сергей перешел на обычную тональность, — …со своим Смагиным, будь он неладен. Узнал о нем следующее: он вышел из заключения три месяца назад. Отсидел срок за грабеж. Кстати, за ним числится не одна отсидка. Да вот еще: у нас в городе он прописан был на Первомайской, десять. Не знаю, как это поможет твоему следствию, но прошу тебя: в ближайшие несколько дней не дергай меня. Усек?
— Усек, — ответил Никита. — Гребенка еще в командировке?
— Да. Все, Хмель, извини. Правда не до тебя и твоих проблем. Своих хватает.
Никита услышал в трубке короткие гудки.
— Ну и что? — спросила Светлана.
— Как что?! Не на кого положиться. Тем более в местном Управлении полиции. Каждый занят самим собой. Совсем как у Маяковского: «Каждый свою воду толчет в своей ступке». Одним словом, полиция умыла руки и погрязла в своих разборках. Придется мне во всем разбираться.
Светлана с тревогой заметила в глазах у Никиты разгоравшиеся огоньки.
— Вот что: вводи-ка меня в курс дела, — потребовала она. — Если мы живем под одной крышей, то и заботы у нас должны быть общие.
Никита почувствовал себя припертым к стене, но, рассказав обо всем Светлане, он испытал облегчение. Если не гора с плеч свалилась, то, по крайней мере, перед Светкой ему не надо будет больше таиться.
— Сейчас же звони вдове, — сказала она. — Пусть знает, кого в дом впустила, и не горюет о потере.
— Согласен. Как всегда, ты права.
— Не подлизывайся.
Сообщение о том, что Смагин уголовник, Анна Тимофеевна встретила спокойно.
— А я знала об этом, — сказала она.
— Вот как, — удивился Никита. — И вас это не смутило?
Анна Тимофеевна вздохнула.
— Чего не бывает по молодости.
— То есть как по молодости? — не понял Никита. Хороша молодость! На пороге шестого десятка.
Оказалось, Никита имел в виду последнюю отсидку Смагина, Анна Тимофеевна — первую.
— Что поделаешь, ребенок вырос в неполной семье, — с грустью в голосе начала свой рассказ она. — Мать-одиночка с утра до вечера гнула спину на работе, вот улица и стала воспитателем мальчишки. А там дурная компания. Дурное влияние и не устоявшаяся психика ребенка в подростковом возрасте, помноженная на ложно понятую романтику…
Красиво говорит, позавидовал Никита, привыкший к скупой на слова колонке уголовной хроники и к чеканному слогу.
— Коротко говоря, летом ночью залезли в распахнутое окно. Ведь распахнутое окно так соблазнительно для людей, склонных к криминалу. Причем залезли другие. Он, что называется, стоял на стреме. Но это Юру не спасло от колонии. Но после ни-ни.
— Одним словом, перевоспитался, — усмехнулся Никита.
— Именно, — подтвердила вдова.
— А с чего это вдруг Юрий Петрович решил покаяться вам в грехах своей юности?
— Я как увидела у него наколки на руках и груди, так и спросила, откуда они взялись.
— И он вам сразу все выложил.
— Нет, не сразу и неохотно. Ему до сих пор было стыдно за грехи молодости. Такое не забывается никогда. А в колонии, вы сами понимаете, свои законы. Как юнец мог им противостоять? Вот отсюда и наколки.
— А что за наколки? — поинтересовался Никита.
— Обычные для людей этого круга. «Не забуду мать родную» и «Нет в жизни счастья».
— Да, малохудожественное тату, — согласился Никита. — Ну да ладно. С молодостью все ясно. А с недавним прошлым надо еще разобраться. Он вам о нем ничего не рассказывал?
— А что с ним? — насторожилась вдова.
— А то, что три месяца назад он вышел из заключения, где отбывал срок за грабеж.
— Ой…
— За ним числится не один срок и, стало быть, не одно преступление, — продолжил Никита.
Он не видел, как в Москве стоявшая до того вдова села на стул как подкошенная.
— Так что, Анна Тимофеевна, вам не о чем и, главное, не о ком жалеть.
Ответом в трубке было молчание.
— Всего вам хорошего в дальнейшем, — пожелал Никита вдове, вспомнив аппетитные пирожки домашнего приготовления.
— Все правильно, — согласилась Светлана, когда он повесил трубку. — А теперь о твоих вопросах полиции. Мы ими займемся завтра. У нас появился новый архивариус. Вполне симпатичный дядечка. Отзывчивый и, главное, мне кажется, ему самому интересно во все вникать и в чем-то копаться. Может, у него в архиве найдется какой-нибудь материал на твоего Смагина.
— Этакий скрупулезный зануда, — проворчал Никита, вспомнив Горыныча. — Не представляю себе, какая информация может быть в управе на бандита.
— Вот и разберемся завтра. Должна же я хоть как-то поучаствовать в твоем расследовании? — Светлана не смогла сдержать улыбку.
Никита недовольно хмыкнул.
— В общем так: завтра придешь в управу за полчаса до обеда. Я договорюсь с архивариусом о встрече.
— А полчаса не много?
— Но не пять же минут! Хотя для твоих вопросов… Все, хватит о Смагине и о твоих вопросах. Марш ужинать.
Света пошла на кухню, и Никита последовал за ней в предвкушении вкусного ужина.
Ужин оказался действительно вкусным.
Единственно неприятным осадком после него осталось замечание Светы:
— В общем так, Ники: берись за ум и отнесись к работе серьезно. Иначе как под тебя создадут отдел?
— И что я должен сделать? — имитируя глубокий интерес к вопросу, спросил он.
— Как что!? Написать отчет.
— Какой отчет? — наивно спросил Никита.
— О проделанной работе. — Светлана посмотрела на любимого скептическим взглядом. — Применительно к тебе лучше сказать о не проделанной работе.
— А раз так, то что я, по-твоему, смогу написать?
— Придумаешь. Тебе не привыкать писать всякий вздор. Ты спец по очковтирательству.
Управа находилась в здании из красного кирпича, построенном в начале XX века для городской Думы.
На входе Никиту остановил охранник. Никита предъявил удостоверение сотрудника местной газеты, и охранник, пробежав глазами заявочный список на допуск в здание на этот день, сказал: «Проходите».
— А где у вас архив? — спросил Никита.
— Вон там, — охранник показал на угол вестибюля. — По ступенькам вниз.
Никита спустился на семь ступенек и встал перед железной дверью, освещенной одиноко висящей лампочкой без абажура. Здесь было прохладно и пахло сыростью.
Никита постучал.
Из-за двери донесся приглушенный голос:
— Войдите.
Он ожидал увидеть старичка с взъерошенными волосами и колючим, въедливым взглядом за толстыми стеклами очков. Но ему навстречу шел моложавый мужчина лет пятидесяти с небольшим, в белой сорочке и в галстуке.
Светлана стояла поодаль, улыбаясь.
Никита почувствовал себя слегка сконфуженным.
Архивариус протянул руку и представился:
— Владимир Михайлович Гусев. Архивариус. А вы, насколько я понимаю, Никита Константинович Хмельное.
— Просто Никита, — скромно отрекомендовался Никита Константинович.
Не Хмель же, как обычно зовут его близкие друзья.
— Ну так, просто Никита, что вас интересует? Насколько я понимаю, у вас есть ко мне вопросы в рамках моей компетентности. Пройдемте на мое рабочее место, — сказал архивариус и показал на заваленный бумагами и папками огромный стол, сохранившийся от Думы с дореволюционных времен.
Усевшись за пего, Владимир Михайлович достал из ящика лист бумаги и ручку.
— Садитесь, — улыбнулся он и показал на скромный стул по другую сторону стола. — Ознакомьте меня со своими вопросами.
Никита сел и почувствовал себя на приеме у высокого начальства.
— Итак?
Никита пожалел, что пришел. Не было у него вопросов к архивариусу. Пришлось их придумывать на ходу.
Один глупее другого, как определил сам Никита.
Наверно, о том же подумала Светлана. Скептически улыбнувшись, она сказала:
— Не буду вам мешать.
Никита с архивариусом остались одни.
— Позвольте узнать, чем вызван ваш интерес к господину Смагину.
— Он бандит, — ответил Никита.
Архивариус вздрогнул и, подумав, сказал:
— Так, может, есть смысл обратиться в полицию? Он несомненно представляет опасность для общества.
— Уже не представляет. Его убили.
— Тогда тем более. Пусть она расследует убийство.
— Видите ли, Владимир Михайлович, так уж случилось, что именно сейчас я готовлю материал о работе наших правоохранительных органов и надеюсь придать следствию дополнительный импульс.
Архивариус посмотрел на Никиту поверх очков.
— А вы не боитесь поставить полицию и себя в неловкое положение? Есть ли смысл портить с ней отношения? Ведь вы, извините меня, в каком-то смысле как репортер уголовной хроники от нее кормитесь. Она для вас источник информации.
Конечно, архивариус был прав. Но согласиться с ним и уйти Никита не мог.
Не дождавшись ответа, архивариус спросил:
— А в чем загвоздка у полиции со следствием?
— Она решила все списать на несчастный случай.
— Так, может, так оно и было?
«Да! Может! Но меня это не устраивает». Только этого не скажешь архивариусу. Тем более Сереге и Светке.
— Ну, хорошо. Я непременно пороюсь и, может, что найду на вашего Смагина.
Архивариус посмотрел на Никиту и спросил:
— Еще у вас есть вопросы, касающиеся криминального мира?
Это было сказано вполне миролюбиво, но Никите в его словах показалась издевка. Совсем как в интонациях у Светки.
— Тогда уж заодно посмотрите, что есть у вас на Лагоева, — подавив раздражение, сказал Никита.
Архивариус аккуратным, каллиграфическим почерком записал полное имя Лагоева.