Я появился, когда Леля была беременна. Хозяйка, узнав об интересном положении невестки, звонила ей каждый день, справлялась, нет ли токсикоза, полноценное ли получает она питан недостаточно ли времени проводит на свежем воздухе, каково общее времяпрепровождение и в каких местах, «надо бы подальше от машин, и знаешь, побольше смотри на красивое, на природу или на картины в музеях, тогда ребеночек будет красивым». Не помню, чтобы Леля хотя бы раз позвонила сама, но хорошо запомнил, когда увидел ее впервые.
«Какой милый малыш», — прозвенело в коридоре, кожу под шерстью чуть укололи остренькие ноготки, и потускневший янтарь моих глаз под прикрытыми от приятности веками отметил склоненную обворожительную головку и на небольшом расстоянии от нее упакованный «джинсовый комбинезон выпирающий животик. Чуть позже янтарный луч, направленный на утиную, вперевалочку, походку, уперся в умильную физиономию Мити — так бы и впился когтями, будь я настоящим самцом!
Леля быстро ощутила себя хозяйкой положения и повела соответственно, отодвинув исконную хозяйку на задворки квартиры и внимания мужчин. Жора распушился, ступал гоголем и все старался убрать с утиных тропок мешающие, как ему казалось, стулья. Митя пребывал в присущем для него в присутствии жены остолбенении. Хлопотавшая на кухне Шура невпопад вторгалась оттуда крикливыми расспросами о самочувствии, питании и потреблении свежего воздуха. От мужских знаков внимания на Лелиных губках блуждала благожелательная улыбка, от вторжений свекрови чуть морщился носик, улыбка менялась на снисходительную, огромные глаза немым недоуменным вопросом обращались к мужу.
Обед подавали в гостиной. На середину выдвинули круглый раскладной стол, обрамили четырьмя стульями, накрыли льняной, ручной работы скатертью, расставили мясные и рыбные деликатесы, соленья, алкоголь для обычных людей и сок для беременной. Мое участие в празднике ограничилось лежанием на диване, хотя никакого календарного или семейного праздника на самом деле не было, торжество состоялось по случаю первого с момента переселения совместного визита молодых к родителям мужа.
Ела прелестница элегантно и мало, сама разговор не заводила, услышав обращенные к ней вопросы свекра или, в основном, свекрови, на секунду замирала, аккуратно клала на бортик тарелки приборы, поднимала прекрасные глаза на мужа, переводила их на собеседника, снисходительно улыбалась, одаривала ответом, а если предложение было распространенным, делила на фразы, «лелила», потом возвращалась к еде. Одностороннее общение вязло в тягучих паузах, Георгий Алексеевич, поиграв желваками, сосредоточился на спиртном, Александра Владимировна подобострастно допытывалась, как происходит внутриутробное развитие зафиксированной ультразвуком внучки, Дмитрий Георгиевич уткнулся в смартфон и никак не способствовал активизации своей обожаемой половины. Половина оживилась, когда хозяйка, исчерпав тему будущей внучки, вернула невестку в лоно ее биологической семьи:
— Как Виктор Эдуардович с Верой Николаевной поживают?
— Спасибо, хорошо. Папа старается денег заработать. Мне ведь скоро рожать. Он хочет обеспечить соответствующий уход. Вы ведь знаете, в каком он бизнесе?
— Вроде разводку и установку кондиционеров в помещениях проектирует?
— Не только. И холодильных установок. И вентиляторов. Вы ведь знаете, как сейчас с бизнесом непросто?
— Ну, когда у нас что было просто…
— Вот именно. Потом папа участок на родине купил. В Крыму. Хочет дом построить. Чтобы с ребенком было комфортно отдыхать. Он очень переживает за меня.
— Можно и к нам на дачу, у нас комфортно.
Безответный тревожный взгляд на ушедшего в смартфон Митю, растерянный на свекровь, сосредоточенный под загнутыми ресницами в тарелку.
— А что Вера Николаевна?
— Спасибо, хорошо. Вы ведь знаете, она бухгалтером в управе работает?
— Знаю, конечно. Что, много работы?
— Да, допоздна приходится сидеть. Иногда и в выходные вызывают. Она еще в компанию какую-то устроилась. Подрабатывает. Собирает деньги на послеродовой период. Предстоят ведь большие расходы. Мама ждет не дождется внучки. Так переживает за меня. Ужас.
— А Саша как?
— Спасибо, хорошо. Он тоже пытается свой бизнес организовать. Очень трудно. Деньги везде нужны. И связи. Потом обманывают. Его уже один компаньон обманул. Он очень доверчивый. Всем верит.
— Не женился?
— Что вы!
— А что? Ему сколько? Двадцать четыре?
— Да, но сейчас такие девицы. Алчные. У него было три, все хотели обобрать. Он мне такие вещи о них рассказывал. Ужас. У нас с ним тесная духовная связь. Он очень за меня переживает.
Мельком недовольный взгляд на растворившегося в смартфоне Митю, поиски точки опоры — есть!
— Барсик, иди ко мне, малыш!
Я прильнул раньше, чем звуковая волна попала в уши.
После обеда Леля вместе со мной присела на диван отдохнуть, Шура переместилась на кухню и загремела посудой, Митя физической оболочкой остался на стуле, Жора занял кресло, откуда, во избежание пленения роковыми глазами, включил телевизор, «посмотрим, что нам в новостях соврут, ххе». Пальцы побежали по кнопочкам пульта и чуть задержались на середине блокбастера «Аватар». «Ой, — раздался колокольчик, — мой любимый фильм». Жора обернулся на звон, но пленен не был, потому что и глаза, и вся целиком сноха перенеслись в заэкранье. Хозяин освободил кресло и присоединился к жене на кухне, а мы с ненаглядной без помех предались собственным наслаждениям.
Леля обладает даром молниеносного преодоления пространства и времени, который она применяет всякий раз, когда смотрит кино. Она телепортируется в разные эпохи, меняет пол, спасает несчастных принцесс, помогает справедливым мстителям, украдкой плачет, когда жалко, закрывает лицо ладонями, когда страшно, заливисто хохочет, когда смешно, а но окончании фильма, за невидимой волшебной чертой, в нелепом настоящем оказывается большая маленькая девочка. Своим двойственным состоянием она противопоставлена остальным знакомым мне взрослым — в сознании каждого человека с детства присутствует образная реальность, но не каждый остается Питером Пеном. Да, одно из основных отличий людей от нас, животных, наличие в их мозгах образов. Мы не рассказываем сказок, не придумываем сценариев, не сочиняем компьютерных стрелялок и бродилок, наши сны конкретны и однообразны: или на кого-то нападаем, или от кого-то убегаем (я непонятное самому себе исключение). Думаю, странное существо без смертоносных когтей и зубов, не умеющее быстро бегать, высоко прыгать и глубоко нырять, но способное управлять нами, наделенными этими признаками, силой своего необычного мозга, спасается созданием параллельных миров от себя самого. Параллельные миры — цветные музыкальные, мрачные наркотические, соблазнительные эротические, книжные, компьютерные, фантасмагорические — зарождаются в каком-то фрагменте человеческого мозга, затем, окрепнув, не только находят способ взаимодействия с обоими полушариями, но иной раз полностью их подчиняют. Такое впечатление, что люди, даже если не признаются себе этом, добровольно идут на заклание, предпочитая кайфовать в придуманных причудливых садах, а не протухать в тусклом реальном болоте. Или не совсем добровольно?
Аватар… Слово явно знакомое и смутно связанное со мной.
19 апреля, предрассветное марево
Я плыву в тростниковой лодке по Нилу, помогая себе веслом; по обоим берегам реки бродят гуманоидного вида создания, разнящиеся ростом и плотностью сложения. Моя страна — пантеон внутри общего человеческого сознания. Мы — фантомы, живущие и умирающие исключительно по воле людей, — кумиры, которые люди себе творят, которым поклоняются и которых низвергают, таким образом даря и отбирая наши жизни.
Здесь я рыжий кот, воплощение древнего верховного египетского бога Ра. Ростом велик, а вот плотностью тела не отличаюсь, потому как это напрямую зависит от человеческой памяти. Помнят люди кумира, чтут — он ровно такой, каким они его создали; забывают— материя наших тел истончается, пока не исчезает окончательно. Египтяне давно сменили веру, поэтому я тонок и кое-где даже прозрачен, но и они, и проживающие в разных точках планеты любители древностей, и специалисты периодически рассматривают мировую историю через аспект искусства, поэтому я существую.
Нил памяти людской, будучи связан непосредственно со мной, закончился, я причалил. Первым огромную лапу стискивает небольшой ладонью Владимир Ильич Ленин. Выглядит превосходно, бодр, в неизменной тройке, в кепке:
— Вег’нулись, батенька? Очень хог’ошо. Мы вас заждались. Упг’авились?
Не передать радости слышать этот картавый выговор, то мягкий, как сейчас, то с металлическими нотками, когда Ильич, заложив пальцы за жилетку, начинает ходить из угла в угол воображаемой комнаты, излагая мне очередную завиральную теорию. Ленин увлекается, я развлекаюсь, он зовет меня Амон, я его Вован, он со мной на «вы», я с ним на «ты», имею право, как-никак бог.
— Здравствуй, здравствуй. Все расскажу. Дай поздороваюсь со всеми.
Говоря со всеми, имею в виду двух противоположностей Ленину во взглядах на классовую борьбу, Джона Леннона и Махатму Ганди, тоже вполне себе крепеньких. Здесь между всеми фантомами царит миролюбие, однако не без пристрастности и взаимных симпатий, способствующих объединению в небольшие группы. В нашей тусовке никого не заботят внутренние механизмы сближения древнего бога со сторонником насильственных методов взятия власти, в свое время полагавшим, возможно не без оснований, что ее, власть, по доброй воле никто не отдаст, и пацифистами с их постулатами сатьяграхи, то есть упорства в истине не оружием, а несотрудничеством с властями и гражданским неповиновением. Периодически возникающие жаркие споры — надо же как-то развлекаться, иначе скучища — обычно завершаются под гитарные переборы Джона и его не исчезающие в небытии песни. Для встречи он выбрал мою любимую:
— Imagine there’s no heaven…. Хай, типа райский привет, чувак!