м к степам, и жестом отказывается от угощения, предложенного испуганной Аришей.
Зато секретарь Тайной канцелярии (Ваньке неизвестный, прихваченный, следственно, Ушаковым с собою из Петербурга), не мешкая, осведомляется у Ваньки:
— А где, любезный, добыча твоя? Мне бы в ейное ухо подуть…
Ванька сопровождает его в пыточную, зажигает там от своей свечи шандал и, пожав плечами, подчиняется приказному, нетерпеливо выталкивающему его за дверь. За ним щелкает щеколда. Ванька чешет затылок и спешит к отдушине, выведенной из пыточной в чулан. Протискивается мимо фабричных молодцов, стоя выпивающих и закусывающих из хозяйских запасов, а в чулане откидывает крышку со скважины. Любопытного услышал мало: у перепуганной бабы вышибло из памяти все, что произошло с нею вчера после опрокинутой ею в кабаке третьей чарки, а секретарю о ночном приключении Каина ничего не известно. Когда становится ясно, что допрос заканчивается, Ванька неторопливо направляется к лестнице, спускающейся в пыточную.
По ней уже стучат сапоги. Купчиха скучно повизгивает: видать, поторапливая, секретарь щиплет ее за мягкое место.
— Бабу забираем. А ты, Каинов, с началом присутствия будь как штык в Тайной канцелярии. Расскажешь, что знаешь, протоколисту.
Ванька провожает непрошеных гостей, запирает ворота и из окошка следит, как рассасывается темная толпа на улице. Развели, ты ж понимаешь, секреты, фу-ты, ну-ты!
Утром, угостив протоколистов Тайной канцелярии нюхательным табачком, Ванька через пять минут выясняет, что от его дома купчиху повезли в «берлине» на Покровку, где взяли купца Григория Сапожникова да в Тайную канцелярии и привезли, а всего в ту ночь, по показаниям Авдотьи, в двадцати купеческих и посадских домах поставлены были караулы. Оказалось, что во флигель купца Блинова, где происходили радения, сыщики Тайной канцелярии как раз и не заглядывали. Тут бы Ваньке и задуматься, ему смекнуть бы, почему это хватают только мелкую сошку, а он напросился поехать с давешним секретарем брать на Таганке купца Якова Фролова, да еще, когда увезли Фролова в «Стукалов монастырь», охваченный охотничьим азартом, отвез его десятилетнего сына к себе домой.
Дома, то угрожая, то угощая пряничками, Ванька выпытывает у мальчика, где найти немого Андрюшку и с кем он, Андрюшка, говорит. Сын Фролова наконец рассказывает:
— Дядя Андрей только притворяется немым, а с теми разговаривает, кого любит. А живет он за Сухаревой башней, в купеческом доме, у тети Авдотьи-грешницы.
Ванька в бешенстве: купчиха всех выдала, только красавчика Андрюшку пожалела, а ведь у нее-то подлец и прятался! Вместе с секретарем они мчатся к Сухаревой башне, близ Николы в Драчах быстро находят дом купчихи Авдотьи, а в нем подполье со следами непритязательною, как в лесной келье отшельника, житья. Птичка улетела. Вдвоем новые друзья бешено тормошат всех арестованных, пока, наконец, из Сапожникова им не удастся вытряхнуть, что Андрюшка мог ускакать в Петербург. Время не упущено, за беглецом отправляют нарочного, надежного сержанта, и казенных лошадей усачу велено не жалеть!
И двух недель не проходит, как сержант останавливает свои сани у Тайной канцелярии, вверяет арестанта попечению часового и идет, пошатываясь от смертельной усталости, докладывать начальству.
На санях остается лежать связанный по рукам и ногам молодой человек с короткой курчавой бородой. Пожевывая травинку, он кротко смотрит в мутное зимнее небо. Если долго смотреть не мигая, можно увидеть в небе Спасителя и услышать, как он скажет: «Андрюшка! Я на тебя зла не держу, что назвался Моим именем, потому что тебе предстоит пройти и Моим крестным путем». Был это Андрей Селиванов, он же юродивый Андрюшка Немой, он же признанное российскими хлыстами очередное земное воплощение Христа, расколоучитель, основатель обновленной секты скопцов и будущий писатель, автор сочинения «Страды», в котором расскажет историю своей жизни. Теперь ему предстоит виска на дыбе в застенке, утомительные допросы под кнутом, отсидка в тюрьме, путешествие в колодках в Сибирь. По дороге он оскопит себя, найдет среди начальства в Сибири пылких поклонников и с торжеством вернется в Петербург. На пике своей славы и власти среди единомышленников он объявит себя спасшимся от убийц царем Петром Федоровичем, предварив тем самым самозванство Емельяна Пугачева.
Хлопнула набухшая дверь канцелярии, на звонком от мороза крыльце топот. Молодой человек кротко улыбнулся, выплюнул соломинку и начал прикидывать, станут ли его сперва допрашивать, а потом разрешат купить себе еды, либо сначала дадут поесть горячих щей, а тогда уж станут допрашивать.
Ванька не уставал хвастаться, что именно благодаря ему удалось схватить неуловимого Андрюшку, и слух об этом быстро дошел до сановных покровителей обаятельного Лжехриста. Как только из Петербурга приехал новый генерал-полицмейстер Алексей Данилович Татищев, буквально на следующий день распорядился он вызвать Ваньку Каина на расправу.
Ванька спокойно выслушал от курьера приказ явиться немедленно в полицмейстерскую канцелярию. Вездесущая и всезнающая народная молва доносила, что новый полицейский начальник выслужился до должности генерал-аншефа в армии, сам истово чтит законы и, по слухам, мошенников не жалует. Следовательно, взятку предлагать нельзя — разве что уж очень большую, а всего надежнее спеть старую песенку о добром русском мужичке, который воровал-воровал, а потом раскаялся и принялся для матушки российской императрицы сам воров ловить. Стало быть, русский костюм без лишнего щегольства, на случай отсидки (чем черт не шутит?) — денег в правый карман, а в левый — два платка и колоду карт…
— Эй, Иван Осипович, ты давай поторопись, пожалуй!
— Ариша, что ты возишься, как сонная муха? Неси мне кафтан синего сукна, шаровары плисовые синие же, рубаху красную… Служивому — чарку кардамонной с закуской для препровождения времени!
Ванька мог бы послать за извозчиком, но предпочел пройти недальний путь до полицмейстерской канцелярии пешком. Так сподручнее было шарить глазами по родным московским улицам, не девок и молодок оглядывая (хоть дело тоже нужное, кто ж поспорит!), а высматривая какого-либо залетного ведомого вора, Каиновым налогом еще не обложенного: скрутить и доставить таковою новому генерал-полицмейстеру для первого знакомства было бы весьма и весьма кстати. Крут, творят, мужик, тяжек норовом, но мы и не таких вокруг пальца обводили… Как на грех, пустой номер. Ладно, сойдет и так.
В знакомом до каждой трещинки на штукатурке присутствии навстречу Ваньке Каину выскакивает из-за стола полицмейстерской канцелярии подьячий Николка Будаев, давний собутыльник. Кричит, багровея лицом:
— Иван Осипов! Приказом господина генерал-полицмейстера ты взят под стражу!
Ванька пожимает плечами:
— Позволь полюбопытствовать, друг ты мой Коля, за что?
Уже значительно потише Будаев поясняет:
— По жалобе моей, что увез-де ты мою жену.
Ванька ухмыльнулся во весь рот. Повод воистину смехотворный: увез женку Будаева, Ксюшку… Ну и увез, не первую умыкнул и, чай, не последнюю… Что стоит Каину отбояриться от этой чепухи, когда ему много раз удавалось выйти сухим из воды но обвинениям действительно опасным? А в холодную — впервой ему, что ли? Пожал плечами, спокойно позволил надеть на себя кандалы… Ванька ведь не знал тогда, что никогда уже не выйдет на свободу.
Подьячий Будаев, арестовавший Ваньку, помчался в верхние покои докладывать генерал-полицмейстеру. Алексей Данилович Татищев молча кивнул, встал с кресла и неторопливо подошел к окну. Знаменитый вор и сыщик, привычно придерживая правой рукою кандалы, пересекал заснеженный двор, что-то втолковывая караульному солдату.
Татищев уставился тяжелым взглядом в обтянутую дорогим заморским сукном спину Ваньки Каина. Вот он, русский самородок, талант и даже гений, вынырнувший из мутных глубин нашей народной жизни! Нет, с таким народом совестно проламывать дверь в Европу, куда так стремятся русские государи, начиная с Ивана Васильевича Грозного. Уж лучше бы затвориться в сибирских лесах, скрыв свой позор в какой-нибудь «внутренней империи», вроде устроенной мудрыми китайцами… Что ж, зато этому вот мошеннику он спуску не даст. Убедился, что за вором заперта железная дверь холодной, подошел к конторке, достал лист бумаги, выбрал себе перо по руке, проверил, хорошо ли очинено, макнул в чернильницу и принялся старательно, самой аккуратностью почерка подчеркивая свое непритворное уважение к адресату, выписывать:
«Всепресветлейшая и державнейшая Великая Государыня Императрица и Самодержица Всероссийская, Ваше Величество Елизавета Петровна!
Согласно приказа Вашего Величества доношу, что сегодня сыщик и доноситель Иван Осипов, он же Каин, взят мною пол стражу. Допрашивать начну сегодня же, и смею Ваше Величество заверить, что паскудника сего изобличу.
12 февраля сего 1749 году.
Вечный слуга Вашего Императорского Величества
Алексей Татищев».
Пересыпал письмо сухим песочком, аккуратно сложил, закапал в нужном месте сургучом и запечатал личной печатью. На гладкой стороне вывел титул Елизаветы Петровны и дописал: «Секретно. В собственные ея руки».
Перед тем как вызвать секретаря, посидел еще Алексей Данилович за бюро, помедлил. Горькое чувство он испытывал, бездельно озабочивая этой пустою цидулкой высшее лицо в огромной империи. И ведь не стоило его письмо стараний и одного из низших служак государства, того фельдъегеря, который через полчаса, выпучив от старательности честные сержантские глаза, помчится доставлять его в Петербург, загоняя лошадей и себя. Государыню императрицу Елизавету Петровну, дочь великого государя, которому столь верно и преданно служили Татищевы, не может заботить судьба такой мелкой сошки, как Ванька Каин. Следственно, уж очень влиятельные люди на него ополчились. Однако желание богатеев-скопцов и их на самом верху покровителей наказать шустрого сыщика вполне соответствовало убеждению Татищева, что вор и взяточник должен гнить в тюрьме. Поэтому совесть у Алексея Даниловича была спокойна, когда он побренчал в звонок, вызывая секретаря.