— Так ты театрал?! — заинтересовался Драматург. — Очень приятно. Оказывается, у нас с тобой есть тема для профессиональной беседы. Это замечательно, Ванюша. Такие беседы помогут нам скрасить серые будни местного строгого режима. А пьесы какого автора тебе больше всего нравятся?
— Чехова. Может, я старомоден, сейчас театры склонны ставить пьесы современных авторов, но в этих пьесах, извини, много пошлости. Это не для меня. Люблю классику, в первую очередь — пьесы Чехова.
— А что из Чехова? — Интерес к собеседнику у Драматурга заметно возрос, и он сел на кровати.
— Особенно «Вишневый сад». — На лице Ивана Степановича появилась задумчивая улыбка. — Я эту пьесу смотрел несколько раз. Может, ты посмеешься, но я все же признаюсь, в конце пьесы у меня на глаза наплывают слезы. Ты смотрел «Вишневый сад»?
— Приходилось, — кивнул Драматург. — И что тебя особенно трогает в этой действительно замечательной пьесе?
— Я же говорил, особенно концовка пьесы. Помнишь, как все уходят и сцена становится пустой. Слышно, как на ключ запирают все двери, как потом отъезжают экипажи. Становится тихо. Среди тишины раздается глухой стук топора по дереву, звучащий одиноко и грустно. Слышатся шаги. Из двери, что направо, показывается слуга Фирс. Он, как всегда, в пиджаке и белой жилетке, на ногах туфли. Он болен. Фирс подходит к двери, трогает ручку. Заперто. Уехали… Он садится на диван и с грустью говорит: «Про меня забыли… Ничего… я тут посижу…» И озабоченно вздыхает: «А Леонид Андреевич небось шубы не надел, в пальто поехал… Я-то не поглядел… Молодо-зелено!» Фирс бормочет что-то, чего понять нельзя. Потом говорит более внятно и тоскливо: «Жизнь-то прошла, словно и не жил». Ложится и вздыхает: «Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!..» И лежит забытый слуга на диване неподвижно. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву, вырубая вишневый сад…
Иван Степанович замолкает и вытирает повлажневшие глаза рукавом больничной пижамы. Через короткую паузу севшим голосом добавляет:
— Вот так хозяева жизни относятся к простым людям. Всегда так было, и сейчас ничего не изменилось.
— Это верно ты подметил, — согласился Драматург. — Такова природа человеческого общества. А ты, Ванюша, очень чувствительный человек и мыслящий. Такие люди, как ты, чаще других становятся пациентами психиатрических лечебниц. Извини, обидеть я тебя не хотел. Просто высказал свои соображения вслух.
— Я не обиделся, — вяло улыбнулся Иван Степанович. — Ты прав, меня до глубины души трогает несправедливость одного человека к другому, равнодушие людей к совершаемому злу, если оно происходит даже в отношении посторонних людей. А некоторые живут по принципу — моя хата с краю, я ничего не знаю. Не понимаю я таких людей…
— Равнодушие, говоришь, — подхватил Драматург, — мне приходилось немало видеть равнодушных людей. Я даже на эту тему написал пьесу под заголовком «Беспородный». Эту пьесу напечатали в журнале, но не уверен, что ее возьмет к постановке какой-нибудь театр.
— Расскажи содержание пьесы, — оживился Иван Степанович, — интересно послушать от самого писателя-драматурга.
— Ну, насчет писателя-драматурга — это слишком, — слегка смутился Драматург. — Если сказать, начинающий писатель, то это еще можно принять. Но раз тебе интересно, я готов рассказать и узнать твое мнение о моем творении. Тем более у нас имеется немного времени до начала вечерней приборки.
— Какой приборки?
— Мокрой. В палатах.
Иван Степанович задумчиво улыбнулся и почесал затылок.
— Понимаешь, дорогой мой писатель, когда мы заговорили о пьесах, я на некоторое время забыл, что нахожусь в психиатрической больнице.
— Ничего удивительного, — сочувственно обронил Драматург, — твои добрые мысли отодвинули в сторону тревожные негативные раздумья. Это говорит о том, что добро в конце концов всегда возьмет верх над злом.
— Это радует. Давай о твоей пьесе. Больше перебивать не буду.
Драматург кивнул и наморщил высокий лоб.
— Пьеса «Беспородный» в одном действии. Я даже наизусть помню действующих лиц. Тебе их перечислить?
— Конечно, и обрисуй, пожалуйста, как они выглядят. Ты будешь рассказывать, а я представлю себе, что нахожусь в театре.
— Хорошо, — улыбнулся Драматург. — Ну так вот, дорогой мой зритель, действующие лица пьесы следующие. Нельсон, старый одноглазый беспородный нес. Клюкин Наум Горлеич, недавно избранный новый мэр небольшого провинциального городка Н., мужчина упитанный, с тройным подбородком, с властным выражением лица, в блестящем костюме, хозяин черного «Майбаха». Квакин Макар, водитель «Майбаха», худой, суетливый мужичок с угодливой улыбкой на узком лице. Ряшкина Ирма Леонидовна, грузная бойкая женщина средних лет, хозяйка мясного павильона местного рынка. Метелкин Аркадий Ефимович, заместитель начальника департамента строительства и архитектуры мэрии, элегантный молодой мужчина в светлом дорогом костюме. Лисичкина Анжелика, крашеная блондинка лет тридцати пяти, владелица «Салона красоты», резко пахнущая импортным парфюмом. Филиппов Авдей Спиридонович, круглый, словно колобок, мужчина в возрасте, скорняк. Свистунов Василин, подвыпивший мужчина в открытом окне третьего этажа. Матрена Степановна, сердобольная старушка с тросточкой в руке. Зайцева Агнесса Устиновна, страстная любительница кошек. Денис и Олег, друзья, подростки двенадцати-тринадцати лет. Смирнов Сергей Андреевич, безногий инвалид-колясочник, житель однокомнатной квартиры на первом этаже «хрущевки». Вот и все действующие липа.
— Довольно разношерстная компания, — заметил Иван Степанович, внимательно слушавший собеседника. — Предчувствую интересную интригу.
— Надеюсь, мой дорогой зритель, я тебя не разочарую, — усмехнулся Драматург. — Слушай и представляй сцену дальше. Действие происходит на узкой асфальтированной дороге между домами жилмассива, в будний день, в дневное время. Поперек дороги лежит, вытянувшись, старый одноглазый беспородный псе по кличке Нельсон. Пес грязный, по его поведению можно судить, что он выбился из сил. Нельсон жалобно поскуливает и медленно, грустно смотрит одним глазом по сторонам. Он явно нуждается в помощи. В это время возле пса, скрипнув тормозами, останавливается сверкающий лаком мерный «Майбах». Автомобиль нетерпеливо сигналит, требуя освободить дорогу. Он не может объехать собаку, так как не позволяет узкое полотно дороги. Нельсон делает попытку встать, но у него не достает сил даже на это. Он вновь прижимается к асфальту и, поместив морду между передними лапами, жалобно смотрит на грозный автомобиль и продолжает изредка поскуливать. Хозяин «Майбаха» что-то недовольно говорит водителю, и тот торопливо покидает автомобиль. Приблизившись к собаке, водитель, повысив голос и взмахивая руками, пытается прогнать собаку прочь, но пес не реагирует на его угрозы. Устало посмотрев на крикуна своим единственным глазом, он не изменяет своего положения. Мэр, сердись, бросает из машины водителю: «Чего ты уговариваешь какую-то псину? Пни хорошенько. А не уйдет, так оттащи в сторону. Похоже, нес больной». Водитель отвечает: «Наум Гордеич, мне тоже кажется, что собака нездоровая». Он осторожно тычет носком туфля Нельсону в бок, но пес не обращает на этот недружеский жест никакого внимания. Мэр, сердясь на водителя пуще прежнего, повышает на него голос: «Да оттащи ты его в сторону. У нас нет времени останавливаться из-за каждой собаки». Водитель отвечает: «Наум Гордеич, но пес грязный, может, заразный». Мэр: «Ну, так оттащи палкой». Водитель обеспокоенно: «Но я не вижу палки близко». Мэр, раздраженно: «Тогда поехали через собаку. Похоже, она уже не жилец».
— Ну и подлец же этот мэр! — не сдержался Иван Степанович. — Мне представляется, что у него вместо сердца булыжник.
— Не исключено, — согласился Драматург, — слушай дальше. В это время мимо проходит старушка Матрена Степановна. Она слышала натянутый разговор между хозяином машины и водителем. Сердито посмотрев на господина в машине, Матрена Степановна кричит ему: «Как это — поехали через животное?! Ты чо, с ума сошел?!» Мэр, недовольно сморщившись от резкого высказывания вдруг появившейся защитницы собаки, грубо бросает: «Если ты, старая, такая сердобольная, то сделай милость, оттащи эту псину в сторону. У меня нет времени ждать, когда твой пес соизволит освободить дорогу». Матрена Степановна: «Это не мой пес. Но как тебе не стыдно заставить немощную старуху убрать с дороги собаку, чтобы ты проехал на своей машине?! Ишь, какой важный. Постыдись. Лицо вон какое наел, что даже из машины лень вылезти. Выйди да перенеси собачку на травку. Неужели не видишь, что ей плохо? Наверное, какой-нибудь молодой негодяи прибил ее или отравил. Сейчас стало модно травить беззащитных животных. Люди стали жестокие, как фашисты. Я бы и слов на тебя не тратила, если бы у меня были силы. Мне уж без году девяносто». Мэр, раздраженно, переходя на крик: «Ты, бабуля, хоть знаешь, с кем разговариваешь? Я новый мэр города. Что значит — наел лицо? До девяносто лет дожила, а культуре общения с руководством не научилась». Матрена Степановна, удивленно, с иронией в голосе: «Надо же, мэр! Большой начальник, а ума с ноготь». Мэр, с угрозой в голосе: «Ты, бабка, не оскорбляй должностное лицо. Как бы не пришлось отвечать за оскорбление. Твое счастье, что старая». Матрена Степановна, посуровев лицом: «А чо ты мне сделаешь, господин мэр? Переедешь машиной, как хотел переехать эту несчастную собачку?» Мэр зло кричит водителю: «Макар, убери сумасшедшую старуху! И отодвинь наглую собаку с дороги ногами. У меня нет времени на пустую болтовню с глупым народом. Не бойся замарать туфли. Я куплю тебе новые». Матрена Степановна с презрением отстраняет руку водителя, взявшего ее под локоть, и самостоятельно, сердито постукивая тросточкой об асфальт тротуара, медленно уходит, проворчав при этом себе под нос со вздохом: «Ну и времена наступили! Люди хуже собак стали».
— Я полностью согласен с этой старушкой, — вставил Иван Степанович. — Действительно, некоторые люди хуже собак.