имся». Главврач уходит, а мэр в радостном возбуждении обращается к повеселевшим подчиненным: «Друзья, вот такие случаются в жизни неожиданные повороты. Как вы понимаете, я бесконечно рад такому счастливому финалу. Так что мы с вами еще поработаем вместе». Все шумно, вразнобой поздравляют своего шефа с возвращением чуть ли не с того света, а первый зам Сусликов, перебивая всех, спрашивает мэра: «Леонид Маркович, и как же мы будем дальше работать? По старым, устоявшимся и утвержденным нами правилам или согласно новому вашему совету — работать по совести?» Мэр в смущении. Он озадаченно чешет затылок и не спешит с ответом. Но так как Леонид Маркович человек умный и опытный, он находит нужный ответ на весьма непростой вопрос: «Сейчас, господа, у нас в стране демократия, так что на следующем совещании обсудим этот вопрос и большинством голосов примем решение».
Выдержав паузу, Драматург продолжил:
— Вот такое краткое содержание сценария предлагаемой пьесы. Некоторые детали и диалоги я опустил. Готов ответить на ваши вопросы. Говорите откровенно, возможна такая пьеса в дурдоме или нет?
— Сценарий мне понравился, — отозвался Олигарх, — пьеса современная на сто процентов. В ней четко прослеживается, что мораль в наше время — категория второстепенная. Но, дорогой мой Драматург, бьюсь об заклад, что данный сценарий не пропустит к постановке наш главный врач Сергей Петрович.
— Почему не пропустит? — спросил Иван Степанович. — Хорошая пьеса, смешная.
— Больше сатирическая, — усмехнулся Олигарх, — в ней высмеиваются не только мэр и его подчиненные, но и главный врач городской больницы, у которого на работе нет надлежащего порядка. Хотя непосредственный виновник ошибки — молодой врач Афанасий Метелкин, но тем не менее ответственность за непорядок лежит на главном враче. Думаете, такой намек понравится нашему главному врачу Сергею Петровичу? Вероятнее всего — не понравится. Лучше не рисковать. Только время потеряем на репетиции.
— Похоже, ты прав, — согласился Драматург, — к тому же данный сценарий предполагает много действующих лиц. А это плохо. Кроме того, диалоги рассчитаны на нормальных людей, для психически больных они могут стать камнем преткновения. Нужен более простой сценарий. Есть у меня еще задумка. Пьеса совсем простая, но держит внимание зрителя от начала до конца. В ней всего два действующих…
Драматург не успел закончить фразу, когда в коридоре раздался душераздирающий крик человека, словно его резали по живому или поджаривали на костре.
Организаторы труппы актеров сорвались со своих мест и кинулись в коридор.
В коридоре их глазам предстала ужасная картина. У противоположной стены, на полу, в расплывающейся луже крови барахтались два пациента в больничных пижамах. Здоровый угловатый мужик навалился на щупленького мужичка, который беспомощно извивался под навалившимся на него здоровяком. Щупленький потрясал воздух больницы отчаянным предсмертным хриплым воплем, сравнимым с криком человека, которому в горло только что вцепился голодный волк. Дикое выражение окровавленного лица здоровяка в этот момент походило на оскал рассвирепевшего зверя. Он кусал несчастного за уши, за нос, за щеки и рычал при этом, словно дикое животное. Вот он сомкнул окровавленные зубы на горле жертвы и стал ворочать головой из стороны в сторону, подобно хищнику, приканчивающему спою жертву. В этот момент на его голову обрушились сокрушающие удары дубинки медбрата Семена — один, второй, третий. После третьего удара здоровяк обмяк и кулем свалился со своей жертвы, раскинув руки в стороны. Через несколько секунд его ноги дернулись в конвульсиях и затихли. На жертву озверевшего здоровяка жутко было смотреть. Вся голова и шея у него были в крови, из разорванного горла на пол бежала кровь, увеличивая на полу лужу бурого цвета. Невольные зрители буквально оцепенели от ужасного происшествия. Медбрат Семен наклонился над участниками трагедии и попытался нащупать пульс у неподвижных тел — пульса у обоих не было.
Внешне на лице Семена не проявилось ни малейшего сожаления по поводу случившейся трагедии. Он спокойно расстегнул белый халат, вынул из кармана камуфляжной куртки мобильный телефон и, не обращая внимания на боязливо вышедших в коридор обитателей палаты, набрал нужный номер и доложил главному врачу об очередном происшествии на третьем этаже. В коридоре зависла тягостная тишина. Семен, поджидая начальство, с безразличным видом крутил на пальце правой руки какой-то ключ на красной тесемке. Как впоследствии окажется, этот ключ сыграет важную роль в предстоящем через несколько дней чрезвычайном происшествии в данной психиатрической больнице. Но об этом в свое время. Наконец на третий этаж неторопливо поднялся главный врач Сергей Петрович, больше известный среди больных как Папа. Подойдя к месту трагедии, он скользнул безразличным взглядом по трупам, лежащим в луже крови, и спросил Семена:
— Как ты это допустил? Ты что, спал? Или ходить быстро не можешь? Сорок шестая палата в каких-то пятнадцати метрах от твоего служебного места. Теперь количество больных уменьшилось еще на две единицы. А это плохо для нашей экономики.
— Я не спал, Сергей Петрович, — стал нехотя оправдываться Семен, продолжая крутить на пальце ключ с красной тесемкой, — и хожу нормально, но все произошло так быстро. Пока я сориентировался, Сеня Упырь успел расправиться с Музыкантом. Ну, я подскочил и несколько раз врезал Упырю дубинкой по тыкве, а он копыта откинул. Похоже, я немного не рассчитал.
— Ничего себе, немного, — недовольно заметил главврач, — ты не только человека, но и быка можешь убить дубинкой.
— Да какой Упырь человек, он людоед, как сказано в его деле, — вяло обронил Семен, — шизофреник тяжелой формы.
— Для тебя — шизофреник, а для меня — экономическая единица, — строго продолжил главврач. — Вот лишу премии за этот месяц — будет тебе наука, как за порядком следить. Да перестань ты крутить ключ! Забыл, что этот ключ от крыла медперсонала?! Если потеряешь, будешь в этом коридоре спать. Дубликат я тебе не выдам. Не играй ключом, не суй его в карманы, повторяю — потеряешь. Что, у тебя нет тумбочки? Какой же ты несобранный, Семен!
— Хорошо, пусть лежит в тумбочке, — недовольно буркнул Семен и. подойдя к тумбочке, положил ключ рядом с газовым баллончиком и скотчем.
Главврач сурово оглядел притихших больных, сгрудившихся возле сорок шестой палаты, и холодно спросил:
— Может, кто из вас знает, за что Упырь загрыз Музыканта? Мне, как главному врачу, хотелось бы знать мотив этого безобразного поступка.
Шаг вперед сделал длинный и нескладный, как собачья песня, блондин преклонного возраста с тонким длинным носом. Откашлявшись, он доложил:
— Папа, я — номер сорок шесть дробь восемь, я знаю, за что Сеня Упырь напал на Музыканта. Могу сказать.
— Ну, говори, — поторопил главврач, — тебе что, особое разрешение для этого требуется?
— Простите, Папа. Так вот, дело было так. Упырь постоянно приставал к Музыканту с просьбой поиграть для него на скрипке. Музыкант на его просьбы отвечал, что он бы рал поиграть, но у него нет инструмента. После такого ответа Упырь отходил от него и бродил по палате в задумчивости. Сегодня, после обычной просьбы Упыря, Музыкант не выдержал и резко ответил ему, что скрипку он выбросил в окно и что если бы она у него и была, то он для Сени Упыря не стал бы играть, так как тот своими приставаниями здорово его достал. Тут Упырь зарычал и принялся избивать Музыканта, тот побежал от него в коридор, а Упырь кинулся за ним. Пана, я думаю, что Сеня Упырь поступил несправедливо. Ведь у Музыканта вовсе не было скрипки, как же он мог сыграть без инструмента?!
— Пана, Буратино правду говорит, — подал голос рыжеволосый сутулый мужичок средних лет, — все так и было.
— Я вам верю, — со скучающим выражением липа ответил главврач и, повернувшись к Семену, распорядился: — Вызови санитаров с носилками и отправь трупы в морг, а в коридоре обеспечь тщательную приборку. Привлеки для этого оставшихся пациентов сорок шестой палаты. Господи, что с них возьмешь, с сумасшедших?!
— Будет исполнено, Сергей Петрович, — кивнул Семен и, повелительно посмотрев на притихших придурков, рявкнул: — Быстро в подсобное помещение за инвентарем для приборки! Пошевеливайтесь!
Главврач приблизился к организаторам группы актеров, молча стоявшим возле дверей актового зала, снял очки, с прищуром оглядел всю троицу, протер литы носовым платком и, водрузив очки на прежнее место, многозначительно изрек:
— Вам, артисты, мой совет: не отвлекайтесь от своего задания на посторонние вещи. Время идет. Чтобы пьеса была к сроку. Понадобится какой-нибудь реквизит — обращайтесь прямо ко мне. Если сорвете премьеру, ваша дальнейшая жизнь станет сплошной черной полосой. У вас осталось до премьеры семь дней. На премьеру прилетит сам Хозяин. Вы уж постарайтесь. К вашему сведению, я отлично осведомлен о том, что вы не принимаете таблетки, а, как вы уверены, незаметно топите их в туалете. Это очень серьезный проступок. Но я приказал медперсоналу пока вас не трогать. Почему? Потому что иногда мне хочется поговорить с нормальными людьми, чтобы самому не тронуться рассудком. Но если вы расстроите меня, то станете такими же овощами, как и все остальные пациенты. Не забывайте, что я вам сейчас сказал.
Закончив свою назидательную речь, главный врач круто развернулся и торопливо покинул третий этаж.
Через минуту под сильным негативным впечатлением создатели будущей пьесы вновь расположились за столом на сцене актового зала. Настроение у них было просто отвратительное. Некоторое время они молчали, потупив головы. У каждого перед глазами стояла картина ужасного происшествия. Но вот тишину нарушил Иван Степанович.
— Надо же было до такого додуматься — вместе с обычными умалишенными поселить людоеда, — тяжело вздохнув, промолвил он, — зверюга, а не человек.
— Этот Упырь еще до психиатрической больницы был людоедом, — отозвался Олигарх, — настоящим людоедом. На его счету более десяти загубленных душ.