дито отошел от меня, завернулся в волчью шкуру, и я слышал, какой долго вздыхал. В ту ночь и я лег спать на поляне, укутавшись волчьей шкурой. Дружок лег возле рюкзака с деньгами…
В этот момент дверь скрипнула, и в образовавшуюся щель просунулась мятая физиономия медбрата Васи, дежурного по первому этажу.
— Репетируете? — лениво поинтересовался он и зевнул с завыванием.
— Репетируем, — подтвердил Драматург, — согласно приказу главного врача. Я говорил вам об этом.
— Я помню, — вновь зевнул Вася, — и в курсе разрешения Папы, как я уже информировал вас.
— Да, вы говорили.
— Ну и репетируйте на здоровье, если спать не хочется. Только без лишнего шума, время ночное.
— Мы будем вести себя очень тихо, — заверил Драматург. — К нам должен присоединиться еще один актер, звать его Олигарх.
— Знаю такого, — безразлично буркнул Вася, — пусть приходит. Надо же, артисты, — добавил он и закрыл дверь.
Когда медбрат исчез из дверного проема, Николай поинтересовался:
— Что это было? О какой репетиции говорил дежурный по этажу?
— Не бери в голову, — махнул рукой Драматург и, после короткого раздумья, ввел Николая в курс дел труппы актеров.
— Да, в каждом монастыре свои уставы, — покачал головой кандидат наук, бывший таежный отшельник. — Похоже, без хитрости тут не проживешь. А я как-то не привык хитрить.
— Что поделаешь, думаю, что ради свободы на время стоит воспитать в себе такое неблаговидное свойство характера, — с легкой иронией промолвил Драматург.
— Николай, так чем закончилась твоя таежная история, — спросил нетерпеливый Иван Степанович. — Каков финал?
— Финал довольно драматический, — вздохнул бывший отшельник. — Но коль вас интересует, извольте дослушать. Наступило утро. Сумерки, прижимаясь к земле и цепляясь за колючие кустарники, медленно отползали в глубь тайги. Рассвет — прекрасное время суток. С восходом солнца и настроение поднимается. Но когда я повернул голову в другую сторону, настроение у меня испортилось. Крутов лежал с открытыми глазами и смотрел на меня враждебно. Я спросил его: «Как спалось?» Он нехотя ответил: «Я совсем не спал». Я не стал расспрашивать его, по какой причине он не спал, потому что о причине нетрудно было догадаться. В следующую минуту он сбросил с себя волчью шкуру, сел на нее и хмуро проговорил: «Мне нужно идти. Если я за светлое время не выйду из тайги, то вновь заблужусь. Ты объясни мне конкретно куда идти». Я ему ответил: «Конечно, объясню. Не спеши, успеешь. Возьмешь в дорогу еду. Сейчас отварю картошечки, сдобрю ее укропчиком и кедровым маслицем. День продержишься. К вечеру выйдешь к селу Отрадное. А там люди подскажут, как добраться до города». Крутов более настойчиво, с нетерпением спросил: «Как же добраться до этого села?» А сам косит глаза на рюкзак с деньгами, на его скулах ходят бугристые желваки. Я его спрашиваю: «Ты хочешь отказаться от завтрака? Разумно было бы подкрепиться перед дорогой. На лице Эдуарда Родионовича расцвел приступ ярости и бессилия, и он буквально прошипел в ответ, как змея: «Обойдусь без твоего завтрака. Скажи, в какую сторону идти, чтобы выйти к названному селу? И я сейчас же оставлю тебя в покое». — «Хорошо, — ответил я ему, — если настаиваешь, слушай и запоминай. Хотя особенно и запоминать-то нечего, ориентир очень простой. Тебе все время нужно идти на солнце. Держи его прямо перед собой весь день, до самого захода. Солнце будет клониться к западу — и ты за ним. Так и выйдешь к селу Отрадное. Успеешь. Но придется отказаться в пути от отдыха. Вот и все. Да поможет тебе Господь!» — «Ну, спасибо! — буркнул Крутов и подпоясался патронташем. Затем взял в руки ружье, открыл его и, убедившись, что оно заряжено, закрыл. И каким-то отчужденным голосом добавил: — Прости, если что не так, не поминай лихом!» В следующее мгновение он снял ружье с предохранителя и выстрелил в голову Дружка, а затем, через долю секунды, мне в грудь. Однако его выстрелы не принесли ему желаемого результата. Тут Дружок в стремительном прыжке сбил его с ноги с угрожающим рычанием встал ему на грудь. Волкодав готов был вцепиться стрелку в горло. Но я окриком успел остановить Дружка, подошел к нему, отстранил от поверженного несостоявшегося убийцы и сказал собаке: «Успокойся, друг мой! Мы не имеем права отнимать жизнь у этого заблудившегося человека. Один Господь вправе ее отнять. Зачем обезумевший господин начальник в нас стрелял? Это понятно — из-за денег, хотел унести их с собой. Если в человеке нет Бога, то ему все дозволено». После своего фиаско Крутов отполз к кедру, навалился на него спиной и обхватил голову руками. Не скрою, я смотрел на него с презрением и в то же время с жалостью. Спустя некоторое время Эдуард Родионович, не глядя на меня, севшим голосом спросил: «Как ты теперь намерен поступить со мной?» Я ему ответил: «Я тебе не судья, уходи». Он вначале не поверил, что я его отпускаю, но через минуту, проворно поднялся с земли, суетливо подобрал ружье и, ссутулившись, заспешил в том направлении, которое вело к селу Отрадное. На краю поляны он обернулся и спросил: «Скажи, как ты мог предвидеть, что я буду в тебя стрелять и высыпал картечь из патронов?» Я ему ответил: «По твоему жадному взгляду на рюкзак с деньгами. Я тогда подумал, что если заблудившийся не верует в Бога, то он способен на дурной поступок. К сожалению, я в тебе не ошибся. Кстати, имей в виду, что и в патронташе все патроны без смертоносного свинца. Так что осуществить свой коварный замысел тебе не удастся, лаже если ты повторишь попытку. Иди с миром. Да хранит Господь твою грешную, заблудившуюся душу!» Эдуард Родионович ничего tie ответил и в следующую минуту поспешил скрыться за вековыми липами. Больше мы с ним не вплелись. Чтобы положить конец этой драматической истории и навсегда вычеркнуть ее из своей памяти, я подтащил рюкзак с деньгами к костру и спросил Дружка: «Предлагаю, друг мой, сжечь все это зло сразу, не растягивая во времени. Зачем продлять его присутствие в нашей маленькой, но дружной семье. Ты не против?» Дружок коротко ответил «гав», что означало — он присоединяет свой голос к моему голосу. Решение было принято единогласно. После этого я высыпал содержимое рюкзака в костер, а рюкзак положил сверху, чтобы больше ничто не напоминало о неприятном событии, которое попыталось нарушить нашу свободную и счастливую таежную жизнь. Однако затаивший на меня зло заместитель начальника краевого таможенного управления нашел способ отомстить мне за свое поражение. Не хочется повторять тот его бредовый вымысел, который он написал в заявлении на имя областного прокурора. Ему, начальнику, поверили, что я якобы уголовник, сошедший с ума и спрятавшийся в тайге. А меня, таежного отшельника, даже слушать не стали. Вот так, друзья мои, минуя нас, судьба вершит дела, как когда-то говаривал древний философ Гай Петроний, и я оказался в этом дурдоме. Дай Бог здоровья Эдуарду Родионовичу!
Николай помолчал, тяжело вздохнул и добавил:
— Прав был великий Спиноза, утверждавший, что в желании выражается сущность человека. У Крутова было неистребимое желание иметь больше денег, а у меня — быть свободным человеком. Мириться с положением психически больного я не намерен, надеюсь, что найду способ вновь обрести свободу, чего бы мне это ни стоило.
— Будем надеяться вместе, — дружески улыбнулся Драматург. — Мысли нашей труппы актеров постоянно работают в этом направлении. Если не возражаешь, мы примем тебя в нашу труппу.
— А что, я согласен, — улыбнулся в ответ Николай и огладил свою шикарную бороду, — чем я не артист? Ради свободы могу сыграть любую роль.
— Вот и отлично, — вступил в разговор Иван Степанович, — в коллективе, говорят, сила. Будем вместе пробиваться к свету и свободе.
Драматург с чувством обнял за плечи Николая и произнес:
— Как говорил Гюстав Флобер, надо всегда надеяться, когда отчаиваешься, и сомневаться, когда надеешься. И мы будем надеяться, но никогда не отчаиваться.
В дверь осторожно постучали, затем она скрипнула, и в палату проскользнул Олигарх с выражением заговорщика палице.
Прикрыв за собой дверь, Олигарх тихо оповестил:
— Господа-товарищи, лед тронулся. Есть предложение переместиться для серьезного разговора на третий этаж в актовый зал. И как можно быстрее.
— У нас пополнение. — промолвил Драматург и кивком головы указал на Николая. — Этот человек достоин стать членом нашей актерской труппы. Ты не возражаешь, если он пойдете нами?
— Возражений нет, — согласился Олигарх, — а сейчас всем на выход, только без лишнего шума. Тебе, Драматург, как руководителю труппы, лучше идти первым. Вдруг у медбрата Васи, дежурного по первому этажу, появятся вопросы. Надеюсь, что на третьем этаже проблем с дежурным не будет, а что не будет вопросов от дежурного по второму этажу, гарантирую на сто процентов.
В следующую минуту вся четверка, друг за другом, отправилась на второй этаж. Впереди актерской колонны с серьезным видом шел Драматург. Когда колонна поравнялась со столом дежурного, медбрат Вася, развалившийся в кресле, разлепил сонные глаза и, не меняя положения тела, словно робот, медленно, скрипучим голосом спросил: «Вы куда?»
— В актовый зал, — ответил Драматург. — Будем репетировать непосредственно на сцене. Надо привыкать к месту постановки пьесы.
— Валите, — буркнул дежурный Вася и вновь смежил веки. И уже с закрытыми глазами с иронией хмыкнул: — Артисты, охота вам…
На втором этаже их встретил сладкий храп дежурного медбрата Антипа и специфический запах спиртного перегара. Антип крепко спал, запрокинув голову на спинку кресла. Губы его мелко подрагивали, растягиваясь в улыбке. Похоже, медбрат видел приятный сон.
— Жаль прерывать сон нашего тайного помощника, — шепнул Олигарх, — однако обстоятельства вынуждают нас разбудить его.
— Какие обстоятельства? — не понял Драматург.
— Поймешь чуть позже, — ответил Олигарх и осторожно потряс за плечо стража порядка. Антип не отреагировал. Тогда Олигарх потряс его более интенсивно и двумя пальцами подавил и потер мочку его уха. Антип открыл глаза, часто поморгал, узнал Олигарха и на удивление присутствующих проворно встал на ноги, словно он увидел перед собой главного врача клиники.