было без четверти три. Он тут же выключил свет, решив сегодня больше не спать, чтобы вновь случайно не потревожить чуткий сон больной матери. Сев на стул возле окна и раздернув шторы, он в задумчивости стал смотреть на улицу, залитую лунным серебром. Все было как во сне, с той лишь разницей, что, слава Богу, не было оборотня. Григорий с облегчением вздохнул и тут увидел на противоположном тротуаре высокого сутуловатого мужчину в черном плаще с поднятым воротником и в черной кожаной кепке. Незнакомец, беспокойно озираясь по сторонам, торопливо вышел на улицу и пошел по ее середине.
«Подозрительный тип, — с тревогой подумал Григорий, наблюдая за одиноким мужчиной, который вел себя нервно и воровато оглядывался. — Кто такой? Более всего он похож на человека, замышляющего что-то недоброе или уже совершившего зло».
Между тем к подозрительному мужчине подкатил черный «Форд». Незнакомец быстро юркнул в него и уехал. Улица вновь стала пустынной. «Сколько разных преступлений совершается ночью, — с грустью подумал Григорий, — недаром в народе преступления называют темными делами».
Минут двадцать, не менее, просидел Григорий у окна, задумчиво созерцая серебро березовых листьев. Из задумчивости его вывели три полицейские машины с фиолетовыми мигалками, подъехавшие одна за другой к дому напротив. Из машин выскочили люди в полицейской форме и в цивильных костюмах. Не задерживаясь, они побежали в крайний подъезд, где вскоре и скрылись.
«Любопытное совпадение, — хмыкнул Григорий, — от этого подъезда недавно отошел подозрительный мужчина, и сюда же приехала полиция. Уж не тот ли тип что-то натворил? Если это так, то я, значит, своими глазами видел преступника. Какие же его приметы мне запомнились? Высокий, сутуловатый, в черном плаще с поднятым воротником и в черной кожаной кепке. Почему кожаной? Не знаю. Но она мне показалась кожаной. Но вот о лице, конечно, я ничего сказать не могу. А что, если этот мужчина вовсе и не преступник? Возможно. И тем не менее, может, мне нужно сейчас выйти из дома и поставить полицию в известность о своих подозрениях? Нет, и еще раз нет. Ведь мне ни о каком происшествии на данный момент не известно», — нашел оправдание своей нерешительности Григорий. Хотя причина его нерешительности заключалась совершенно в другом. Он опасался допустить ошибку, которая, если о ней станет известно Соколову, может быть истолкована начальником следственного отдела как необоснованная психическая выходка, что может побудить Василия Андреевича задуматься о его психическом здоровье. И Григорий постановил для себя впредь не высовываться, не проявлять излишней активности, которая может самым неожиданным образом привести его в психиатрическую больницу.
Задернув на окне шторы, Григорий сварил крепкий кофе и просидел на кухне до самого рассвета.
5
За полчаса до начала рабочего дня Гриша был уже возле своего кабинета. Туг его и перехватил Соколов. Обменявшись каким-то нервным рукопожатием, Василий Андреевич испытующе посмотрел в припухшие от. недосыпа глаза Григория и увлек его в свой кабинет.
— Садись, — предложил он Григорию стул и сам сел напротив. — Ну, как отдохнул?
— Если честно — плохо, — признался Григорий и, не удержавшись, зевнул. — Кошмары разные снились. Этот маньяк Алиджанов превратился в какого-то оборотня и чуть не задушил меня.
— Кошмары, говоришь, оборотень, — озабоченно вымолвил Соколов, не спуская взгляда с лица Григория. — Вижу, что физиономия твоя припухла от бессонницы. Все это очень скверно, Григорий. Очень скверно.
— Да уж чего хорошего, — вздохнул Григорий, — но я в порядке, Василий Андреевич, готов работать с полной нагрузкой. Вы не сомневайтесь.
Соколов ничего не ответил. Встав со стула, он подошел к окну и стал смотреть на улицу, барабаня пальцами по подоконнику. И вдруг Григорий услышал его голос, как бы записанный на магнитофон: «Что же мне с тобой делать, парень? Не исключено, что ты можешь доставить еще массу хлопот. Полагаю, что без твоего участия сегодня не обошлось. Сказать тебе об этом сразу в лоб и посмотреть на твою реакцию или же проверить тебя на месте происшествия? Нет, начальник отдела, не надо спешить. Тут надлежит очень тщательно во всем разобраться. — Голос Василия Андреевича звучал четко и ясно, хотя рот его был закрыт и даже губы не шевелились. — Извини, Григорий, но придется тебя по-настоящему проверить и установить за тобой наблюдение».
Проверить меня на месте происшествия? — мысленно повторил Григорий, и в который уж раз на его лбу выступила испарина. — На каком еще месте происшествия? Что произошло? Почему Соколов хочет установить за мной наблюдение? В чем я провинился? — Сердце у него бешено заколотилось от обиды и расстройства. — Вот и результат моего бездумного признания, — подумал он с сожалением. — Как я забыл, наивный дурак, что любое признание себе же во вред оборачивается. Не очень-то у нас любят бороться за человека. Каждый норовит в первую очередь себя обезопасить от возможных неприятностей. Ладно, поделом мне. Наука на будущее. Теперь уж дудки в чем-либо сознаюсь, гражданин начальник. Как работал честно, так и буду. А все ваши подозрения, Василий Андреевич, при вас и останутся. Следите за мной хоть в двадцать глаз». Григорий встал и, сделав несколько гимнастических упражнений под удивленно настороженным взглядом Соколова, прервал затянувшуюся паузу:
— Василий Андреевич, вы обещали дать мне сегодня свеженькое дело. Я, как пионер, готов к труду и обороне.
— Да, разумеется. — Соколов сбросил с себя задумчивость и подошел к Григорию. — Сейчас и начнешь новое дело. Прямо с места происшествия. Вместе поедем. Нас уже ждут работники полиции и медики. Пошли.
— Один момент, — бодро ответил Григорий, решивший дать тайный профессиональный бой тайному вызову начальника следственного отдела, — только возьму портфель со всеми принадлежностями.
Через несколько минут они спускались по лестницам здания прокуратуры.
— Что-то ты вдруг веселый стал? — прищурился Соколов, искоса взглянув на подчиненного. — Странно как-то. То зевал у меня в кабинете после бессонной ночи, а тут резвым стал. Отчего бы это? Может, от нервного возбуждения?
— А от чего мне нервничать? — улыбнулся Григорий. — Наоборот, я чувствую себя так прекрасно, словно заново народился. Ведь черный квадрат оставил меня в покое, и я безмерно счастлив. Значит, я теперь, как и вы, без каких-либо комплексов.
— Как и я? — приостановился Соколов.
— Конечно, — простодушно улыбнулся Григорий, — как и вы. А что, Василий Андреевич, у вас есть какие-нибудь основания считать меня психически ненормальным человеком?
— Что ты, Гриша, — неловко улыбнулся Соколов, — конечно, никаких юридических оснований нет. Но тем не менее ты перенес такое нервное потрясение…
— А я уже забыл о смерче, Василий Андреевич.
— Как это забыл? Такое долго не забывается.
— А я забыл. И совершенно спокоен. Даже готов заключить с вами небольшое пари. На бутылку коньяка.
— Какое еще пари? — нахмурился Соколов и ускорил шаги. — Нас ждут на месте происшествия.
— А это по пути и займет всего одну минуту.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что у вас сейчас повышенное давление, а у меня нормальное.
— Такого не может быть, — недовольно обронил Василий Андреевич, сбегая по ступенькам от здания прокуратуры к «Волге». — С кем ты собрался тягаться, Гришенька, после бессонной ночи и кошмаров?!
— Но я быстро восстанавливаюсь, потому что я здоровый человек, — возразил Григорий.
Остановившись возле машины, Соколов задумчиво потер подбородок.
— А вообще-то, голубчик, это идея — проверить у тебя артериальное давление. Больно ты веселый стал. Возможно, это от излишнего нервного возбуждения. А почему оно у тебя возникло — ближайшее время может прояснить.
— На что вы намекаете?
Так, просто рассуждаю. Хорошо, проверим давление. Но только на месте происшествия. Думаю, что у судмедэксперта найдется тонометр.
Сели в машину.
— Кутузовский проезд, восемнадцать, — бросил Соколов шоферу.
Водитель кивнул и нажал на педаль газа. «Волга» быстро набрала скорость.
— Кутузовский проезд? — поднял брови Григорий. — Восемнадцать? Это же жилой двенадцатиэтажный дом напротив моего.
— Хорошо ориентируешься, — отозвался Соколов.
— Что же там произошло?
— А ты не догадываешься?
— Простите, Василий Андреевич, но я не ясновидящий.
— А я так и не думаю, — с легкой иронией ответил Соколов. — Я полагаю, что ты юрист, а каждому юристу известно, что работников прокуратуры вызывают на такое место происшествия, где совершено убийство.
— Убийство?! — повторил упавшим голосом Григорий, и это не ускользнуло от пристального внимания начальника следственного отдела. — Но кого убили? — Григорий понял, что это дело рук того незнакомца в черном плаще и кожаной кепке, которого он видел ночью в окно.
— Сам еще толком ничего не знаю, — буркнул Соколов. — Говорят, что убили важную шишку. Зверски. Вся квартира в крови. — Произнося это, Василий Андреевич внимательно наблюдал в зеркало за выражением лица Григория, который сидел на заднем сиденье.
У подъезда столпилась группа пенсионеров. Шло скорбное обсуждение страшного происшествия — убийства президента «Коммерческого банка» Федора Анисимовича Карташова: предположения, вздохи, сострадающие лица.
Соколов и Григорий поднялись на пятый этаж по лестницам (лифт по каким-то причинам не работал). Возле приоткрытой двери 23-й квартиры стояли два плечистых омоновца с короткоствольными автоматами и высокий сухощавый подполковник полиции, начальник угрозыска районного отдела Алексей Платонович Розанов. Завидев работников горпрокуратуры, он пошел им навстречу. Обменялись рукопожатиями.
— Ждем, Василий, ваших высоких указаний, — сказал Розанов, обращаясь к Соколову. — В квартире воздух, словно на скотобойне.
— Указания, Платоныч, мы давать умеем, — хмуро ответил Соколов, хорошо знавший Розанова. — Следователь районной прокуратуры здесь?