— И вы меня не сдадите в уголовку? — просиял Сема. — Я все для вас сделаю. Клянусь. Век воли не видать!
— Все будет зависеть от твоего поведения. А теперь слушай меня внимательно. Немного погодя, после того как напишешь объяснительную, позвонишь из моей квартиры Сукачеву. Он говорил тебе номер своего домашнего телефона?
— Говорил. Просил запомнить: двести двадцать шесть — шестьдесят шесть — девяносто девять.
— Отлично. Так вот, доложишь, что клиента, то есть меня, ты довел своими черными квадратами до истерики, что я бился головой о стену и твердил вслух, что сегодня же с рассветом отправлюсь к психиатру и все расскажу, попрошусь на лечение. Затем, мол, клиент уснул мертвецким сном прямо на полу в коридоре. И ты на некоторое время уснул под ванной. А когда проснулся, увидел, что клиент повесился. На брючном ремне, пристегнув его к трубе отопления в ванной комнате. Он якобы и сейчас там висит. Для правдоподобности добавишь, что язык у него вывалился, длинный и синий. Спросишь, что же делать дальше? Можно предположить, что он обзовет тебя кретином и прикажет немедленно смываться отсюда. И еще, полагаю, он скажет тебе, не откладывая, прийти в определенное место, где он тебя встретит и переговорит о том, как вам вести себя дальше. Здесь и кроется для тебя смертельная опасность. Сукачев постарается ликвидировать тебя как единственного и очень опасного для него свидетеля.
— Вы хотите сказать, что он пришьет меня?
— Не исключено, что у него возникнет такое желание. Пораскинь своим умом. Зачем ему оставлять тебя живым и вечно дрожать, что ты где-нибудь расколешься и выдашь его? И его арестуют за доведение человека, то есть меня, до самоубийства. Так что перспектива у него не сладкая.
— Что же делать?
— Не ходить на встречу с ним. Надо сделать так, чтобы он сам пришел ко мне в квартиру.
— Но он не пойдет. Зачем ему?
— Верно, просто так не пойдет. Тем более что здесь по его вине повесился человек.
— Что же ему сказать?
Григорий в задумчивости потер подбородок и предложил:
— Надо подкинуть ему такую информацию, перед которой он не устоит. Мне кажется, что этот капитан давно продал свою совесть: Вот мы и устроим ему испытание на порядочность. Дадим шанс не попасть в ловушку. Если у него осталось хоть немного совести, то он не попадет в нее. Скажешь ему следующее. Я, мол, Павел Кирьяныч, посмотрел тут по привычке и нашел в диване завернутые в тряпицу слитки золота. Десять штук. Удивительно, где это псих раздобыл их?! Не иначе у какого-нибудь нового русского конфисковал или кого сам ограбил. Что делать с золотом? Он может спросить: «А какой вес одного слитка?» Ответишь, что пять килограммов. На слитке, мол, написано — пять тысяч граммов и выдавлен двуглавый российский орел. Он должен поверить и вскоре заявится сюда.
— А если не поверит?
— Скажешь, что если золото не интересует его, то ты намерен поступить по своему усмотрению: прихватить пару слитков, больше трудно будет унести, и слинять в неизвестном направлении. На встречу же с ним у тебя времени нет. Уверен, что примчится. Наверняка ему захочется убить сразу двух зайцев, завладеть золотом и тебя как свидетеля прикончить.
— Меня?! — съежился Сема. — Но мне бы этого не хотелось.
— Не волнуйся, — успокоил его Григорий, — в обиду не дам. Как видишь, у тебя есть шанс избавиться от прессинга этого несчастного капитана и избежать зоны. Так что нужно постараться. Думаю, что у тебя получится. Говори с испугом, но уверенно.
— Задание понял, гражданин начальник, — невесело качнул головой Сема.
— Люблю сообразительных, — сказал Григорий и увел его в комнату. Включив свет, он усадил Сему за стол, дал ему авторучку, стопочку бумаги и приказал: — Напиши подробно, кто и с какой целью послал тебя ко мне и как ты действовал в моей квартире. В конце исповеди распишись.
— Но у меня всего четыре класса, — растерялся Сема, — почерк, как у курицы, и пишу медленно. Может, вы сами? А я подпишу.
— Нет, вернее будет, если ты напишешь своей рукой. А спешить нам некуда. В конце укажешь, что объяснительную писал в моей квартире, где был задержан на месте преступления.
— Как скажете, — вздохнул Сема и, прикусив кончик языка, принялся неуклюже и медленно описывать свою одиссею.
Чтобы не сбивать его с мысли, Григорий отошел к двери и сел на стул, на котором совсем недавно сидел оборотень майора Селиверстова. Немного расслабившись, он машинально взглянул на окно, закрытое шторой, и вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный и враждебный взгляд. Сквозь штору. «Неужели мне стало мерещиться? — подумал он беспокойно. — Кто может смотреть на меня сквозь плотную штору? Конечно, это плод моего перенапряженного воображения. Похоже, нервишки стали пошаливать». Чтобы окончательно прогнать от себя мысль о постороннем взгляде, он подошел к окну и резко отдернул штору. — От того, что он увидел за окном, у него перехватило дыхание. На жестяном водостоке сидел крупный, черный как сажа ворон. Чуть отведя голову в сторону, он пристально смотрел на Григория большим немигающим глазом. В глазу горел желтый огонек. Преодолевая жутковатое ощущение, Григорий махнул рукой на ворона. Однако мрачная птица, предвестник беды, даже не шелохнулась. Тогда Григорий, не помня себя от возникшей вдруг ярости, с силой ударил в стекло подвернувшейся вазочкой. Окно разлетелось вдребезги, и ворон, неохотно снявшись с места, лениво полетел прочь. Черная ночь тут же поглотила его. А вскоре откуда-то из ночной черноты до Григория донесся такой жуткий волчий вой, что у него мороз пробежал по коже.
Вытерев рукавом пиджака выступивший на лбу холодный пот, Григорий снял пиджак и заткнул им дыру в окне. Устало вздохнув, он обернулся и увидел, что Сема исчез.
— Смылся, чертенок, — вслух подосадовал Григорий, — все из-за этого проклятого ворона. — Он взял со стола листок, на котором невероятными каракулями была написана всего лишь одна фраза: «Миня паслал сюда капитан Сукачев…» Прочитав, он бросил листок на стол и в задумчивости стал ходить по комнате. «Это ничего, что он сбежал, — размышлял Григорий, — важно то, что я теперь знаю своих врагов и какие планы они вынашивают против меня. А с Сукачевым сейчас же поговорю. Уверен, что, спасая свою шкуру, он вынужден будет назвать фамилию начальника из горпрокуратуры».
Григорий направился к телефону. Он не видел, что в его комнату медленно вползали две кобры.
Набрав номер капитана Сукачева, Григорий прождал не менее двух минут, прежде чем телефонную трубку сняли.
— Да, — раздался наконец заспанный недовольный голос. — Сукачев слушает.
— Я с вами не здороваюсь, гражданин Сукачев, так как, признаюсь, не хочется желать здоровья человеку, который хотел моей гибели.
— Кто это?! — В голосе капитана наметились нотки беспокойства. — Что за шутки в четыре часа ночи?
— Шутить с вами ни малейшего желания у меня нет, гражданин Сукачев, — сухо отрезал Григорий, — для этой цели я выбрал бы более порядочного человека.
— Что вы этим хотите сказать? — Голос Сукачева выдал поселившуюся тревогу. Чувствовалось, что сон покинул его. — По-моему, вы хотите оскорбить меня. Кто вы и что вам нужно?
— Объясню на месте, когда прибудете ко мне в Кутузовский проезд. Номер дома и квартиру вы знаете. На сборы и дорогу даю двадцать минут. И ни минуты больше. Не сомневаюсь, что машина у вас имеется.
В трубке — молчание и сопение. Похоже было, что первоначальная спесь с капитана слетела и он обдумывает ситуацию.
— Допустим, машина у меня есть. Но с какой стати я поеду ночью к незнакомому мне человеку? Полагаю, что вы, уважаемый, несколько перебрали. Советую меньше пить.
— Благодарю за полезный совет, гражданин Сукачев, — жестко ответил Григорий. — Но чтобы окончательно развеять ваши сомнения насчет целесообразности этой ночной поездки, скажу, что вам нужно выкупить квартирного вора-форточника Сему-Ужа вместе сего подробной объяснительной. В противном случае и Сема, и его мемуары будут переданы прокурору столицы. Тогда вам будет обеспечена более далекая поездка. К тому же это поставит под удар вашего покровителя из горпрокуратуры. Ну как, теперь дошло?
После продолжительного тяжелого сопения капитан наконец вымолвил осипшим голосом:
— Я понял: вы — Григорий Петрович. Должен объяснить вам, что я не хотел всего этого. Но обстоятельства сложились так, что у меня не оставалось выхода. Я виноват и готов платить. Какие ваши условия? Сколько хотите в качестве компенсации?
— У меня и договоримся.
— Но я должен захватить с собой. Полагаю, лучше баксами?
— Деньги меня не интересуют. Я, Сукачев, не шантажист. Рассчитаетесь информацией.
— Информацией?! — чуть слышно прошептал в трубку капитан. — Я вас не понимаю. Какой информацией?
— При встрече объясню популярнее. Очень рекомендую не беспокоить покровителя из прокуратуры. В противном случае только усложните свое положение. Поймите, Сукачев, другого выхода у вас просто нет. Выезжайте. Дверь будет не заперта. Не стоит привлекать внимание соседей ночными звонками. Все. Жду. — И Григорий опустил трубку на аппарат. Он был уверен, что капитан приедет. Одного он не знал — до какой степени Сукачев связан темными делами с работником прокуратуры и на что эта связь может толкнуть «слугу правопорядка». Надо быть готовым к любому, самому неожиданному повороту событий.
Григорий устало вздохнул, повернулся и… увидел направленные на него две пары немигающих змеиных глаз. Кобры, слегка покачиваясь в метре от него, расправляли свои роскошные капюшоны, готовясь к атаке. В любую секунду они могли нанести смертельный укус. У Григория кровь застыла в жилах. Из всего, что он пережил за последнее время, это был самый страшный момент. Он хорошо знал, что в таких случаях нельзя шевелиться. Удар змеи будет стремительный и неотразимый. После него не прожить и пяти минут.
Обливаясь потом, он простоял, не шелохнувшись, с минуту уставившись в немигающие змеиные глазки. Кобры, казалось, выбирали, в какую часть его тела вонзить свои смертельные жала. И вдруг эта угроза смертью напомнила Григорию о его защите. «Зеленая аура, я в опасности!» — произнес он мысленно, не веря в то, что может быть спасен. Но комнату туг же стал заливать изумрудный зеленый свет. Этот свет подействовал на змей, словно волшебная флейта факира. Складывая капюшоны, они стали уменьшаться в росте, сворачиваясь в кольца. Когда их головы послушно легли на пол, о