— Не имеешь права, — пролепетал непослушным языком Сысой.
— А тебе кто давал право убивать? — зловеще выдохнул Григорий и выстрелил Сысою в лоб. Казненный, не издав ни звука, сполз по стене на пол.
— Коб, Пантелея утопи в ванной. Пусть прочувствует, что испытала его жертва.
— Слушаюсь, хозяин.
Пантелей, поняв наконец, что все здесь происходит всерьез, с неописуемым ужасом глядя на Коба, охрипшим голосом попросил Григория:
— Пощади, господин следователь, я тебе отдам все, что у меня есть — четыре миллиона баксов.
— Извини, Пантелей, не продаюсь, не из вашей породы, — покачал головой Григорий. — Кончай с ним, Коб!
В следующий момент Коб схватил Пантелея поперек туловища, словно детскую куклу, и исчез с ним в ванной комнате. Вскоре оттуда до Григория донеслось характерное бульканье, какое бывает, когда на поверхность воды выходят воздушные пузыри. Через несколько минут Коб вышел из ванной комнаты и бесстрастно доложил:
— Приговор приведен в исполнение, хозяин.
Григорий удовлетворенно кивнул, а двое бандитов, оставшиеся в живых, почти одновременно бросились перед ним на колени.
— Прости! — завопили они.
— Не убивай! — взмолился Зуб.
— Дай шанс искупить грехи! — простонал шофер. — Клянусь, что больше ничего общего с уголовниками иметь не буду!
Но на Григория просьбы бандитов подействовали примерно так же, что и жужжание двух мух, пролетевших в метре от него. Следователь Григорий Филиппов был теперь другим человеком. Он стал наконец, как того хотел Поло, справедливым судьей и беспощадным палачом, истым служителем Черного Квадрата, непримиримым борцом с криминальным беспределом в России.
— Зуб, а тебя я приговариваю к кастрации! — сурово произнес Григорий. — Впредь не будешь насиловать девушек. Коб, приведи приговор в исполнение!
Чуть не потерявший от страха рассудок, Зуб хотел было закричать, но не успел. Коб одной рукой зажал ему рот, а второй, схватив через брюки за нужное место, сдавил его с такой мощной силой, какую можно сравнить разве с силой слесарных тисков. Зуб от невыносимо резкой боли дернулся в судорогах и, выпучив глаза, потерял сознание.
— Коб, ты не убил его? — осведомился Григорий. — Ведь мы должны быть справедливы. Наказание должно быть адекватным преступлению.
— Нет, хозяин, через час он очнется и уже никогда не сможет насиловать женщин, — с прежней бесстрастностью ответило человекоподобное существо. — Если же в его преступном сердце сохранится тяга к слабому полу, то ему останется попроситься на службу евнухом в гарем к какому-нибудь новому султану.
Водитель Флинта с расширенными от ужаса зрачками отполз в угол прихожей.
— А ты встань и не дрожи, — бросил ему Григорий. — В отношении тебя я пока не буду выносить приговор. Для тебя имеется работа.
— Я все сделаю, что прикажете, — пролепетал Гонщик пересохшими губами. — Прикажете прикончить Флинта, и я это сделаю.
— Этого как раз и не нужно, — возразил Григорий. — Ты привезешь его сюда. Флинт ведь сам желал встретиться со мной. Зачем же лишать его такого удовольствия.
— Но как я заставлю его поехать к вам? — севшим голосом спросил шофер. — Флинт из тех боссов, которые ничего не боятся, даже смерти.
— С тобой поедет Коб, — Григорий, к большому огорчению Гонщика, кивнул на своего верного помощника. — С ним ты будешь в полной безопасности. Твоя задача — проводить Коба к своему боссу. И не вздумай по глупости пуститься в бега. Тогда ты уж действительно долго не проживешь. Коб настигнет тебя в любом месте. Понял?
— Усек, — шофер вытер носовым платком потное лицо. — Меня не устраивает перспектива стать мертвецом. Я мечтаю только об одном — слинять из банды Флинта и стать профессиональным гонщиком. Можете мне верить.
— Что ж, твоя судьба в твоих руках, — философски заметил Григорий и приказал: — Отнеси с Кобом в свою машину трупы казненных и эту кастрированную свинью! Пусть босс позаботится о своих подчиненных.
Через некоторое время, оставшись в квартире один, Григорий тщательно закрыл дверь на все запоры и быстро прошел в комнату. У него родилась блестящая идея.
18
С этого момента ритм жизни Григория изменился, стал более стремительным, а сам он — жестче и целеустремленнее. Теперь он уже нисколько не сомневался в том, что делает и что намеревается делать. Цель ясна — искоренение преступности до основания. Троих наказал, придет черед и остальных. Сколько бы их ни было. Десятки, сотни, тысячи… Хоть миллионы. Никому никакой пощады. Зуб за зуб, око за око. Черный квадрат со всеми справится. Это тебе не наши правоохранительные органы. Космос! Сила!
Сел в кресло, в руки газету. Ага, вот они, авторитеты, воры в законе, выскользнувшие из камер ивановского СИЗО: «Боб, Якут, Хрящ — из Краснодара, Гордей, Солист, Бурбон, Флинт — из Москвы, Казимир — из Питера, Нестор — из Нижнего Новгорода, Давид, Влас, Калистрат — из Тольятти, Исай, Адам, Никон — из Тюмени, Фим, Отелло — из Хабаровского края, Клинтон, Большой Коля и Сударь — из Ростова-на-Дону, Рыбак, Зубр и Чарли — из Приморья…» Григорий отбросил газету, и зловещая усмешка скользнула по его поджатым губам. «Ничего, от него они не уйдут, — зло подумал Григорий. — Черный квадрат настигнет их в любом месте России. Стоит только приказать ему. Основное — уничтожить главарей преступных сообществ. А без них банды распадутся». Но в этом была главная ошибка Григория…
Вынув из-за шкафа свернутую в рулон старую административную карту России, он повесил ее над столом и, отыскав город Краснодар, проговорил вслух:
— Черный квадрат, хочу видеть краснодарских воров в законе Боба, Якута и Хряща, но не всех сразу, а по очереди. Интересно, чем каждый из них сейчас занимается?
Вскоре на карте, на месте Краснодара, появилось черное квадратное пятно с гранями, размером примерно сантиметров пятнадцать. На глазах это пятно начало светлеть и через некоторое время превратилось в матовое окошечко, похожее на телевизионный экранчик. Две-три секунды спустя в нем замелькали какие-то люди. Но вот кадр остановился, и взору Григория предстал роскошный зал казино, игровой столик и, крупным планом, улыбающееся лицо упитанного, лет пятидесяти пяти мужчины с дымящейся сигарой в руке. Темные густые волосы его блестели и были уложены аккуратными волнами. Во рту сверкали золотые коронки. Одет он был в белый костюм с искоркой. Мужчина неспешно о чем-то переговаривался с партнерами и, похоже, был в самом прекрасном расположении духа. Вот он достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку стодолларовых купюр, отсчитал из нее десять штук и небрежно бросил на столик в кучу долларов.
— Значит, развлекаешься, Боб, — зло проговорил Григорий, впившись взглядом в холеное лицо вора в законе. — С такой легкостью выбрасывать из кармана по тысяче долларов может человек, у которого денег куры не клюют. И, конечно же, ты их не заработал у станка, а твои бандиты отняли их у кого-то. Но ты хорошо одеваешься, хорошо кушаешь и хорошо отдыхаешь. Из всего этого напрашивается вывод: вредный ты для общества человек. А поэтому… — Григорий на минуту задумался. Ему вдруг захотелось сделать приятный подарок своему покровителю — Поло: «Может быть, первого не убивать, а отправить на перевоспитание на Тридцать восьмую планету? Но возможно ли в таком возрасте перевоспитать вора в законе? Конечно же нет. Он, поди, за все свои прожитые годы ни дня не работал на государство и общество. Ладно, не хотел работать на земле, пусть поработает на инопланетян. Отправляю к Поло. А позже поинтересуюсь, что из этого получилось».
Довольный неожиданным оригинальным решением, Григорий произнес вслух:
— Черный квадрат, перенеси краснодарского вора в законе Боба на Тридцать восьмую планету в подчинение Поло. На перевоспитание.
Только он это произнес, как Боб, на глазах изумленных посетителей казино, схватился за сердце и рухнул на пол как подкошенный. Присутствующие в зале продолжали пребывать в немой сцене еще несколько секунд, не в состоянии переварить происшедшее. Несколько человек вскочили с мест и начали суетливо метаться надлежащим на полу телом. С Бобом было покончено.
— Прекрасно, — удовлетворенно вымолвил Григорий. — Теперь, Черный квадрат, покажи мне Якута. Чем занят вор в законе?
На экране замелькали какие-то неразборчивые кадры, но вскоре картинка установилась. Григорий присмотрелся. Ущербный месяц над красивым загородным домиком в деревянных кружевах и ветках плюща. Роскошная спальня. Крупным планом — лицо спящего чернявого мужчины лет сорока. Густые черные волосы, аккуратные черные усики. Спит безмятежно на спине. Сбоку примостилась смазливая блондиночка лет двадцати. Кадр меняется. Двор. Подъезжает «Мерседес» цвета мокрого асфальта с темными тонированными стеклами. Из машины выходят трое рослых мужчин в черных костюмах. Они бесцеремонно вытаскивают из автомобиля низкорослого толстячка в темных брюках и светлой сорочке, порванной натруди. Руки у толстячка за спиной, в наручниках. В руках одного из троих черный кейс. Звонят в дверь. Ждут. Опять звонят. Кадр меняется. Просыпается чернявый с усиками. На лице недовольство — побеспокоили ночью. Глаза раскосые. Оттого, возможно, и кличка «Якут». Надевает халат, идет к двери и сразу открывает ее. Похоже, никого не боится. Прибывшие что-то докладывают. После короткого раздумья Якут машет куда-то во двор. Все идут среди деревьев в ту сторону, куда он указал. Подошли к железной двери бетонного треугольника. Якут открыл дверь, щелкнул в стене выключателем. Стало светло. Спустились по ступенькам в глубокий подвал. Якут открыл железную дверь и включил свет. Все пятеро вошли в комнату. У одной стены невысокий стеллаж с никелированными хирургическими инструментами, у другой — три массивных кресла в метре друг от друга. Неужто комната пыток? Так оно и есть. С толстячка снимают наручники и принудительно усаживают в среднее кресло. Только он коснулся сиденья, как у кресла сработал какой-то механизм, и руки толстячка оказались прихваченными железными браслетами к подлокотникам, а шею прижал к спинке металлический ошейник. Мужчины открыли кейс и показали Якуту. Кейс пустой, лишь на дне его следы какого-то белого порошка. Якут разгневан и что-то говорит мужчинам. Через минуту возле прикованного к креслу толстячка устанавливают какую-то горелку. Якут и толстячок крупным планом. По испуганному лицу толстячка струится пот. Якут тычет ему пальцем в лицо и что-то энергично говорит. «Видимо, допрашивает, — подумал Григорий, — в чем-то этот мужичок, на