— А как же мой дар? Ты сказал, что я буду свободен только тогда, когда кто-то добровольно отдаст за меня свою душу. И почему я не умер?
— Ты свободен. И ты не умер. Тебя выкупили. Прощай.
— Поло! Подожди!
Ответа не последовало. Григорий в палате был один.
Гриша стоял один на могиле своей мамы и не мог поверить, что все так закончилось.
— Мама, мама! Единственный мой родной человек! Меня даже не было рядом. Я не держал твою морщинистую родную руку, когда тебя не стало. Я не был последним, кого ты видела в этом мире. Я гонялся за призраками и страдал от мании величия. А должен был быть рядом с тобой. И это единственное место на земле, где я должен был быть. А ведь твоим последним желанием наверняка было видеть своего сына…
— И она видела. Мы позволили ей это.
— Поло! Ты? Ты же ушел навсегда!
— Я нарушил свое обещание ради твоей матери.
— Ради моей мамы? О чем ты говоришь?
— Помнишь, я сказал тебе, что тебя выкупили? Твоя мать добровольно отдала свою душу за твою. Это благодаря ей ты сейчас свободен и не умер, когда нажал на курок. Оружие дало осечку. В тот момент твоя мама молилась за тебя, и мы поговорили с ней. Ваш мир существует до сих пор только потому, что в нем есть люди, готовые отдать за кого-то свою жизнь. Твоя мама приходила к тебе, когда ты был в больнице, и ты тоже видел ее.
— Боже мой! Да, я видел ее, но я думал, что мне показалось в бреду… Бедная моя мама, я убил тебя. Зачем мне жизнь такой ценой?
— Помнишь, я говорил тебе, что каждому человеку будет дана возможность осознать, чего он стоил в своей жизни? Тебе придется жить. Придется жить, чтобы осознать все, что ты сделал правильно и неправильно, почувствовать многократно боль от всего плохого, что ты совершил, пережить муки совести и боль от потери родного человека, которому пришлось пожертвовать своей жизнью ради твоей. И дано тебе будет уйти только тогда, когда всей этой боли будет уже достаточно, чтобы искупить твои грехи. И это твое наказание, и оно воистину справедливо, потому как ты сам себе его назначил.
После длительного расследования состоялся суд над Григорием Филипповым. Он многократно откладывался и до сих пор еще не закончился Поговаривают, что из-за противоречивости мнений светил в различных областях наук это необычное дело, вероятнее всего, будет закрыто…
Виктория НИКИТАЕВА
ПТЕНЦЫ РАВНОДЕНСТВИЯ
Город играл красками. Это были краски поздней осени с примесью ветра, холода и сырости. Старый и увядший город запутался в проводах и грязных гирляндах. Кристина поежилась и поплотнее закуталась в куртку — такую, как ей нравились, — матовую, черную снаружи и с белым флисом внутри. Одна кроссовка зачерпнула воды из лужи, оказавшейся неожиданно глубокой. Худощавое тело девушки дрожало в такт ударам слышной издалека музыки, темные струи ее волос цвета упавшей на город ночи — иссиня-черные — плясали на потоках ветра взбалмошную ламбаду.
Надо было спрятаться. Как можно скорее. Туда, где ее не станут искать. Туда, где можно отсидеться, пока происходит повсеместная эвакуация. И туда, где, наконец, можно было согреться. Улица раскрыла неуютные объятия тем отпрыскам техногенной эпохи, кто не захотел подчиниться требованиям системы. Кристина не верила, что эвакуация — это выход. Толпы людей искали путь из города, чтобы спастись от техногенного вируса, заставляющего клетки тела мутировать. Но были и такие, кто жаждал изменений, — романтики, мечтатели, экстремалы. Ребята, которые надеялись, что от мутаций за спиной вырастут крылья, а не злокачественная опухоль. Были еще и такие, чья кровь по какой-то причине имела иммунитет. Им было сложнее всего, потому что никто не мог гарантировать безопасности тому, кто может послужить целям науки.
Эпидемия накрыла город крылом темного ворона. Сначала, как обычно это случается при массовых болезнях, власти скрывали от людей пришедшую опасность. Ее скрывали за светящимися вывесками и рекламными плакатами в технотеатр, где механические клоуны крутились на сцене со скрежетом шестеренок, где бумажные птицы свисали на веревках из-под купола прямо над головами увлеченных глазастых детей. Опасность прятали за ежедневными утренними передачами о пользе обогащенных витаминами завтраков, показываемыми на больших экранах. Ее умело скрывали за демонстрациями сенсорных телефонов нового поколения. Но однажды небо озарила вспышка — вирус, запущенный в сеть хакерами-террористами, вырвался за ее пределы и попал в мир. Никто не знал, какой была истинная цель. Люди вдохнули отравленную пыль, и яркие экраны города поблекли. Весть о срочной эвакуации обрушилась страшным эфирным парашютом. Люди в панике собирали вещи и направлялись к городским воротам. Там командование раскинуло штаб. Военные, вооруженные так, словно завтра — война. Длинные бараки для регистрации населения. Чтобы выпустили за пределы — следовало сдать кровь, успешно пройти гемотест. Отрицательный — он кричал на всю округу об отсутствии мутации, и человека эвакуировали прочь от техногенного вируса, подальше от зараженного города. Положительный — означал билет в изолятор, в котором пациент находился круглые сутки под присмотром военных врачей. Но как поступили бы военные с тем, у кого выявился иммунитет?
Кристине было страшно. В сумраке зараженной городской ночи сквозь ее белую кожу проступали синие вены. Они были не просто синими, а издавали свечение. Это могло означать только то, что организм ее являлся по какой-то непонятной девушке причине носителем страшной беды. Свернув за угол Эйт-стрит, девушка перешла на бег. Если ее поймают и сдадут в лабораторию, то выкачают всю кровь на поиски лекарства — Кристина была убеждена в этом. О другом исходе не стоило строить иллюзий, ведь что значит жизнь одного человека или даже десятка на фоне спасения нации. Хорошо, что родители не дожили до этого дня. А опекуны, с которыми последние три года она жила в пригороде, конечно же. давно забыли о девушке и спасали собственные жизни.
Начинался дождь — не такой, как обычно поливает с неба, а острый, словно его программный код тоже изменили на невидимом уровне. Может ли быть так, что через дождь ее отследят? Технологии скакнули далеко вперед, и вряд ли стоило чему-то удивляться. Кристина перешла на бег, волосы ее намокли и прядями липли к лицу и куртке. Пробегая около очередной подсвеченной витрины магазина одежды и аксессуаров, девушка натолкнулась на человека и вскрикнула.
— Кристина, это ты! Слава Богу, я нашел тебя! — Марк выглядел не просто взбудораженным, а скорее сумасшедшим — как пациент, сбежавший из психбольницы. Серое пальто его плохо защищало от влаги, и такие же темные, как у девушки, волосы, всклоченные кверху, придавали парню дурацкий вид.
— Что ты здесь делаешь? — девушка оттолкнула его от себя обеими руками. — Ты же знаешь, неявка на регистрацию незаконна! Тебя упекут в карцер!
— А разве к тебе это не относится? — Марк снова сделал несколько шагов навстречу и теперь стоял почти вплотную к Кристине. — Ты же знаешь, без тебя не уйду.
— Марк, оставь эти глупости! — теперь уже всерьез негодовала Кристина. Приемный брат не только совершал ошибку, но и ставил ее саму, Кристину, под удар. Очевидно было, что Сара и Джек, приемные родители, махнут рукой на девушку, которую приютили, но то, что они оставят сына умирать в проклятом городе, — это уже было нереальным. Кристина вдруг осознала, что, возможно, уже в этот самый момент по следу Марка идет поисковый отряд, и пришла в ужас.
— Как ты могла сбежать? Мы места себе не находили, и мама с папой в ужасе, мы уже были около ворот, на регистрации, и именно тогда я понял, что не могу оставить тебя здесь умирать! И я сбежал! Кристина, как ты могла исчезнуть, не предупредив меня, и куда вообще ты собиралась идти и зачем?
— Марк, милый Марк! — На ее бледном лице выделялись огромные серо-голубые глаза. Он был так юн и так чист в своих помыслах — это то, что было бесценным. Даже тут, на фоне серой витрины дождя, с проблесками и вспышками от экранов, казалось, этот шестнадцатилетний мальчик излучал сияние.
Когда только Кристина вошла в их дом впервые, тот страх и то смятение, что испытывала она всю дорогу с социальным работником до приемной семьи, исчезли, как только она встретилась взглядом с Марком. Будучи старше его всего на год, Кристина без труда нашла с приемным братом общий язык. Тогда ей было четырнадцать лет, а ему — тринадцать. В мире крутых технологий и продвинутых игр, в мире шумных подростков и скверных привычек, он был настоящим, без встроенного, как у многих сверстников, процессора в мозг; он смотрел на мир без розовых очков и всегда мог дать Кристине дельный совет; он очень любил читать. И теперь, когда городу пришел в прямом смысле конец, этот мальчик не захотел просто пройти барьер — ворота в сторону свободы, он сбежал, рискуя быть названным преступником и попасть под подозрение, сбежал для того, чтобы найти девушку, которую однажды назвал сестрой.
Издалека влажное полотно дороги вдруг озарил свет фар — это, несомненно, ездили военные патрули; машина приближалась настолько быстро, что речь шла о секундах. Кристина оцепенела лишь на мгновение, а потом резко схватила брата за рукав пальто и затянула вместе с собой в нишу в стене около магазина — оставался небольшой шанс, что их не заметят и промчатся дальше. Другой рукой девушка закрыла рот Марка, оставив виду лишь возмущенные его большущие глаза.
— Что это было? Объясни мне на милость! — Марк наконец отдернул ее руку от лица. Они были так близко друг к другу, что Кристина чувствовала на себе его дыхание. Каждую минуту он, пока находился в городе, очень сильно рисковал. Если еще вчера врачи с уверенностью сказали, что с кровью юноши все в порядке, то с каждым часом риск заразиться возрастал. — Почему ты так поступаешь, Кристина?!
И вдруг огни улицы померкли, видимо, кто-то отключил все электричество на ночь. Теперь дождь лился чуть слышно, и мокрый асфальт не отражал огней небоскребов. В темноте вены на запястье Кристины светились нежно-голубым свечением. Марк осекся и молча схватился за голову. Осознание ударило папкой-шокером военного патруля. Марк не сразу понял, что это был настоящий удар, и тело его содрогнулось от боли — он закрыл собой Кристину. Патруль не проехал мимо — их заметили и за ними вернулись.