Игорь МОСКВИН
ДЕЛО О СЕМЕЙНОМ УБИЙЦЕ
Часть перваяДело о дерзком ограблении
Три мирных года сказались на государстве. Теперь не надо было провозглашать патриотические лозунги, выкрикивая на митингах или печатая в газетах: все сейчас плохо от того, что нужно для победы над германскими противниками. Да и Германия перестала существовать, осталось одно название. Восточная часть — Померания, Саксония, Тюрингия, Бавария — отошла Российской республике, и раздел проходил по западным границам земель, остальная часть отошла Франции, как внесшей больший вклад в ведение войны и стодневное стремительное наступление восемнадцатого года.
Генерал от инфантерии Игнатьев, который пять лет тому назад имел чин полковника и в дни Февральской революции едва не стал жертвой разгоряченной толпы из-за служения в жандармском управлении, сделался влиятельным человеком государства. Созданная им в конце семнадцатого года Всероссийская чрезвычайная комиссия была переименована в Комиссию государственной безопасности с обширными полномочиями и имела в каждом комиссариате, начиная с самых нижних и заканчивая министерствами, своих людей. Николай Константинович оказался в роли серого кардинала.
Керенский должен был выступить на митинге перед рабочими завода Михельсона. Он прибыл на завод без охраны. Пламенная речь Александра Федоровича на митинге закончилась словами: «Умрем или победим!» Он опереточно выбросил правую руку вверх, левую держал, в подражание Наполеону, за обшлагом жилетки. Когда оратор покинул завод и уже хотел сесть в автомобиль, к нему подошла женщина с какой-то жалобой или для его отвлечения. В этот момент другая, стоявшая рядом, замешкалась, но все-таки сумела выхватить из муфты пистолет и сделать три выстрела. Потом попыталась скрыться, пока люди застыли в нерешительности и только шофер Керенского кинулся в погоню за неизвестной, однако через некоторое время остановилась сама, бросила револьвер на землю и была доставлена в Государственную безопасность.
Александр Федорович сразу после покушения находился без сознания. Врачи, обследовавшие его, обнаружили у него опасное ранение в шею пол челюстью, кровь попала в легкое. Вторая пуля угодила ему в руку, а третья — в женщину, разговаривавшую с Керенским в минуту, когда прозвучали выстрелы.
Быстро установили, что неизвестная является бывшей анархисткой Фанни Каплан, до революции причастной к покушению на киевского генерал-губернатора. За свое преступление получила срок и в Сибири присоединилась к эсерам. По собственному признанию, Каплан симпатизировала режиму Комуча и лидеру эсеров Чернову, а Керенского решила убить в качестве мести:
«Я застрелила Керенского, потому что считаю его предателем. Из-за того что он долго живет, наступление социализма откладывается на десятилетия».
Игнатьев приложил громадные усилия, чтобы ни в одной из газет не появилось даже маленькой заметки о покушении. Когда победа над Германией так близка, населению незачем знать о такого рода инцидентах.
Карьера полковника пошла в гору, влияние на выздоравливающего Верховного Правителя стало настолько велико, что все распоряжения Игнатьева приказано было выполнять беспрекословно и без обсуждений.
К двадцать второму году Керенский удалился в Царское Село и оттуда правил Россией. Теперь никто не мог сказать, что он подражает Николаю 11, после победы над Германией создавшему партию, насчитывавшую немало членов и сочувствующих.
Николай Александрович Романов был первым претендентом на недавно освободившееся кресло Председателя Правительства. Керенский оставался Верховным Правителем, имеющим право отменять принятые правительством и Учредительным собранием законы, как человек, под руководством которого была завершена самая кровопролитная война в мире.
В начале года приказом Военного Министра Николай Константинович получил чин генерала от инфантерии. На прием к нему стало не попасть. Власть портит, а неограниченная — тем более. Если раньше Игнатьев приглашал к себе начальников департаментов, высоких милицейских чинов, то теперь стал общаться с ними посредством письменных указаний, и через преграду в виде адъютанта пробиться было невозможно. К тому же здоровье Керенского начало ухудшаться, он не мог подняться с кресла и часами предавался одному ему ведомым мечтаниям или размышлениям. Зато Николай Константинович начал подумывать о том, как ему удержаться у власти, ведь с внезапной кончиной Верховного Правителя может оборваться его столь удачно начавшаяся после затишья Февральской революции карьера. Придет новая метла, отодвинет в сторону старые кадры и на их место поставит своих.
Вокруг Игнатьева сформировался кружок единомышленников. Демократия демократией, а власть должна находиться в твердых и жестких руках. Хотел генерал от инфантерии поставить начальника Петроградского уголовного розыска Аркадия Аркадьевича Кирпичникова заведовать Всероссийским департаментом, но тот отказался, сославшись на то, что, пока преступность не искоренена, дел хватает в столице.
Между тем здоровье Керенского не улучшалось…
Трещина в отношениях между генералом Игнатьевым и начальником уголовного розыска Кирпичниковым начала появляться летом двадцатого года. Тогда Всероссийская чрезвычайная комиссия напала на след подпольной организации, в которую входили в основном представители научной и творческой интеллигенции. Возглавлял этот безобидный кружок сын известного русского юриста Николая Степановича Таганцева — Владимир.
В один из июньских дней Николай Константинович настоял на присутствии Аркадия Аркадьевича при обыске в квартире бывшего члена Государственного Совета, почетного председателя Русской группы криминалистов Таганцева. Это было четыре часа позора, когда Кирпичников не знал, куда себя девать от удивленного взгляда Николая Степановича, вопрошающего: «А при чем здесь, милостивый государь, сыскная полиция?»
Это была очередная попытка заставить уголовный розыск заниматься не только преступниками, но и заговорщиками и политическими противниками. От дальнейшего ведения дела «преступной организации» Владимира Таганцева Аркадий Аркадьевич категорически отказался. Генерал хотя и был незлопамятным, но, однако, обиду на начальника уголовного розыска затаил — все-таки признавал профессионализм Кирпичникова. Заменить в двадцатом году, да и в двадцать первом было некем.
Потом стало не до начальника столичного сыска…
Звонок раздался в двенадцатом часу, когда солнце заглянуло в окно и пришлось закрыть шторы. Аркадий Аркадьевич писал очередной отчет в Департамент милиции. Взволнованный голос с иностранным акцентом (Кирпичников так и не смог уловить каким) чуть ли не кричал в трубку. Начальник уголовного розыска поморщился.
— Меня грабят. Что делает ваша полиция…
— Милиция, — поправил кричащего Аркадий Аркадьевич.
— Какая разница? — чуть ли не плакал звонивший. — Полиция, милиция, меня от названия грабить не перестанут, тем более я — английский подданный.
— Господин… — Кирпичников сделал паузу.
— Бабар, — дополнил потерпевший.
— Господин Бабар, теперь успокойтесь, вдохните глубоко несколько раз…
— Какое, к черту, спокойствие? Мой магазин грабят какие-то люди, они меня разорят. Приезжайте скорее, иначе…
— Адрес, — перебил словоохочего господина Кирпичников.
— Что? — переспросил не понявший господин Бабар.
— Я спрашиваю адрес вашего магазина.
— Я… это… Гончарная… ой, господи… Гончарная, двадцать девять, — после некоторого замешательства сказал звонивший.
— Наблюдайте, но не вмешивайтесь, если вам дорога жизнь. Мы выезжаем.
— А если они скроются?
— У них есть авто или пролетка?
— Не знаю…
— Вам не видно? — процедил сквозь зубы начальник уголовного розыска.
В трубке телефонного аппарата послышался стук, через несколько мгновений тот же голос произнес:
— У входа стоит какая-то телега, и вожжи держит крестьянского вида человек.
Кирпичников положил телефонную трубку на аппарат и через несколько секунд был в комнате уголовных агентов.
— Взять оружие, — распорядился он, — через минуту выезжаем на Гончарную, там ограбление магазина.
Добрались довольно быстро. Надо отдать должное генералу Игнатьеву, он понял: чтобы бороться с преступниками или нарушителями политического спокойствия, департаменты и отделы должны получать самое лучшее, поэтому в гараже уголовного розыска появились новенькие авто «Руссо-Балт К-18» с пятидесятисильным мотором, способным развивать сто двенадцать километров в час. Всегда в достатке имелось топливо.
Почти неделю Николай Морозов по кличке «Меченый», почесывая красный шрам на правой щеке, наблюдал за магазином подданного иностранного государства господина Бабара. Добыча обещала быть солидной. На Меченого вышел старый питерский вор Митяй Одноглазый и по секрету рассказал, что появился один хороший заказчик, платит настолько щедро, что не надо думать, куда сбывать краденое. Только и делов — залезть в указанные дома и взять по списку, что требуется. Потом от кого-то услышал, что этот заказчик потихонечку скупает не только золото и бриллианты, но и картины старых мастеров. На слово Николай никому не верил, вот и взялся самолично проверить — правду сказал Митяй или, как всегда, преувеличил. Увидят копейку — толкуют о рубле, услышат звон — говорят, что золотой дождь. Прежде чем идти на рисковое дело, надо самому убедиться, стоит рисковать за гроши или за хороший куш. Поэтому проследил за Митяем и отметил, что тот встречался с неким господином Бабаром, хозяином магазина на Гончарной.
Неделя не прошла даром. Морозов начал от удовольствия потирать руки. Подслушанные слова незнакомца оказались правдой. В подвал магазина свозилось много завернутых в холстину предметов, очертаниями похожих на картины. Но не это интересовало Меченого, приходили личности, проверяющиеся, не следит ли кто за ними. Среди приходящих мелькнуло несколько знакомых лиц, занимающихся скупкой золотых вещей и драгоценных камней.