— Вот в этом ты ошибаешься, милый друг, — сказал Кирпичников и распорядился одному из агентов принести декрет номер семь-тринадцать от двадцать шестого января тысяча девятьсот двадцать второго года. — Ты читать умеешь? Ах да, я и позабыл, что ты у нас два университетских курса прослушал.
Сотрудник вернулся с бумагой в руках. Аркадий Аркадьевич жестом указал, чтобы передал документ для чтения задержанному.
Морозов пробежал глазами один раз, потом более внимательно, потом присвистнул.
— Ну и дела!
— А ты думал.
— Как я понимаю, теперь любого можно подвести под определение «враг государства» со всеми вытекающими последствиями?
— Правильно понимаешь.
— Так…
— Да, дорогой Николай, собирается комиссия и решает согласно поданным документам, что с тобой делать — пулю в лоб пустить или лет эдак на тридцать в места не столь отдаленные отправить. И там тебе не царский комфорт каторги, а более жестокий режим, так что даю тебе, — Кирпичников посмотрел на часы, — десять минут, нет, скорее пять, на раздумывание, что мне рассказать, а что утаить. И вот от твоего рассказа будет всецело зависеть твоя же собственная судьба. Не буду отвлекать.
Аркадий Аркадьевич достал из портсигара папиросу и закурил, выпуская изо рта кольца дыма.
Меченый заговорил через три минуты.
Вначале кашлянул, словно просохло в горле, потом хриплым голосом произнес:
— Предусмотрено мне снисхождение?
— Повторюсь: все зависит от твоего интересного и поучительного рассказа.
— Что вас, Аркадий Аркадьевич, интересует?
Кирпичников отметил это «интересует».
— Меня не слишком заботит причина твоего появления в столице, о ней я догадываюсь. Мне поведай, кто навел на магазин господина Бабара?
— Индуса?
— Английского подданного.
— Когда мы прибыли в Петроград, я сразу же отправился по старым связям. Хотелось, чтобы местные обрисовали обстановку, поведали о перспективах, так сказать. Мы имели желание разом взять большой куш и отвалить в сторону. Россия, чай, велика, для всех в ней найдется дело.
— И?
— Что «и»? — хотел ответить грубо, но не получилось, вышла пародия. — Половина моих знакомцев разъехалась, половину вы пересажали, а остались… так, мелкота. В один из дней на меня вышел… — Меченый остановился и не знал, называть имя или не стоит, но, увидев сосредоточенный взгляд Кирпичникова, все-таки произнес: — Митяй Одноглазый. (Аркадий Аркадьевич не стал перебивать, а только кивнул, что, мол, знает этого кадра.) И поведал, что некий господин за хорошее вознаграждение ищет исполнителей для совершения ряда краж из богатых домов.
— Чего ж Митяй за дело не взялся?
— Я тоже об этом подумал. Митяй не тот человек, чтобы хороший куш в чужие руки отдавать. Сразу заподозрил, что здесь нечисто. Потом навел справки: и действительно, говорили, что работавшие на индуса после дел уезжали из столицы. Мол, куш хороший отхватили и в европы на отдых от трудов праведных. Но оказалось, что исполнителей больше никто и нигде не встречал. Смекаете, Аркадий Аркадьич?
— Свидетели становились ненужными.
— И как я это понял, картинка у меня сложилась, и я решил взять куш у индуса. Если он замешан в противозаконных делах, то не побежит же в поли… извиняюсь, милицию с заявлением о краже. Вот я и решился сыграть арапа и взять свое у этого Бабара.
— Расклад понятен, но почему ты полез в магазин среди белого дня?
— Не подумал, что эта иностранная гнида уголовку позовет?
— Почему? — искренне удивился Кирпичников.
— Так он же краденое скупал, так?
— Так.
— Я вот и не подумал, что индус захочет привлечь к себе внимание, ведь вы бы все равно провели обыск, так сказать, на месте преступления?
— Само собой, — подтвердил начальник уголовного розыска.
— Вот я тоже о том же. Вы ж могли найти краденое?
— Могли.
— А он, гад такой, вам сразу телефонировал, не побоялся огласки или понадеялся на покровителя.
— Бедовый ты, Морозов.
— Что есть, то есть.
— Теперь скажи, где мне найти Митяя?
— Аркадий Аркадьич, — обидчиво произнес Меченый.
— Николай, он тебя под пулю послать хотел, а ты в благородство играешь.
— Что правда, то правда, — пожевал потухшую папиросу. — На Удельной он нынче проживает. — И продиктовал адрес.
— Значит, у тебя своеобразная месть за поруганную бандитскую честь?
— Можно сказать и так.
— Почему бежал из подвала? Мог бы тихо-мирно поведать мне все, что рассказал, и гулял бы с миром. А сейчас сотрудник на тебе. Зачем?
— Черт его знает? — пожал плечами Меченый. — Меня словно под руку кто дернул… По собственной глупости.
— Глупости, — повторил за бандитом Кирпичников.
— Надеюсь, мое откровение дает мне шанс не попасть под этот декрет? — Николай поднял бумагу от колен.
— Я привык держать слово, — сказал Аркадий Аркадьевич, — ты же знаешь от своих дружков.
— Знаю, но времена меняются.
— Зато я остаюсь прежним. — Щека у начальника уголовного розыска дернулась.
Хотя со времени перестрелки у магазина господина Бабара прошло всего ничего, каких-то несколько часов, но Митяю донесли, когда он сидел в облюбованном им трактире «Севастополь» на Скобелевском проспекте. Вначале Одноглазый побагровел, испытывая приступ раздражения, но потом отошел.
«Все, что ни идет, все к лучшему, — подумал он. — От индуса денег за посредничество и от… — о втором Митяй старался не думать, одним вором больше, одним меньше, кто заметит? — получено достаточно, поэтому можно уйти на покой, тем паче что встречались в строго оговоренные часы и в строго оговоренном месте. Меня не найти, уеду в Москву или Киев, куплю там домик и заживу кум королю, сват министру. А Меченый? — обожгло изнутри. — Не дай бог, обо мне расскажет. Что я о нем? Там же всех уголовка положила. Сказали же, что всех. Тем лучше».
За шестьдесят лет Митяй повидал многое, дважды был прикован к тачке на уральских рудниках, смотрел на чистое небо сквозь тюремную решетку. Но это было по молодости, когда сносило голову от чувства вседозволенности. В нынешние дни все по-иному. Лет двадцать Одноглазый жил в довольстве и покое, никто его не тревожил — ни сыскная полиция, ни уголовная милиция, ни свои братья-бандиты. Посредник и есть посредник, свел нужных людей, получил свой процент — и всех делов. А договорились они или нет— это его не касалось. И на что были нацелены их устремления — не касалось тем более. Попалась одна паршивая овца — Меченый, и весь расклад сбил одним махом. А может быть, это к лучшему? Митяй провел рукой по седым коротко стриженным волосам, потом коснулся щеки, по которой проходил тонкий, едва заметный шрам, пересекавший глазницу со стеклянным, неживым глазом.
Митяй допил чай, пригладил бороду и сжал губы.
«Может быть, стоит уехать сегодня? С другой стороны, куда спешить? Пока сыскные допросят, пока шевелиться будут, я соберусь, и меня только знали».
Одноглазый решил не торопить события, но все-таки отправился домой.
И не успел ступить в дверь, как словно из ниоткуда появились два молодца с пистолетами в руках.
— Дмитрий Иваныч Рогожкин, — не спросил, а сказал утвердительно тот, что постарше. На задержание Митяя Кирпичников отрядил порядком уставшего от обыска Громова. Но стоило, пока горячо, получить нужные сведения и завершить так удачно начавшееся дело.
— Я, стало быть, — сглотнул слюну Митяй и тут же понял, что пришел нежданный-негаданный час.
— Прошу проехать с нами.
С Одноглазого схлынуло первое потрясение, и он, вскинув вверх брови, наглым тоном произнес, угадывая в незнакомцах работников уголовного розыска:
— А если я не испытываю никакого желания совершать прогулки, притом с незнакомыми мне господами?
— Почему с незнакомыми? — в тон Митяю ответил Сергей Павлович. — Моя фамилия Громов, я занимаю должность начальника первой бригады уголовного розыска. — По мелькнувшему угольку в оставшемся целым глазу агент понял, что имя Одноглазому известно так, что последний стал ростом пониже и фигурой пожиже.
— Сергей Палыч?
— Вот видишь, Дмитрий Иваныч, а говоришь, что я тебе незнаком.
— Земля слухами полна.
— Тогда знаешь, что проехать придется.
— Ну что ж, подчиняюсь полицейскому… простите, милицейскому диктату.
— Пусть будет так.
— Доложите Аркадию Аркадьевичу, — сказал Громов дежурному по уголовному розыску, — что Митяя Одноглазого привезли.
Рогожкин обиженно засопел.
— Не Митяя, а Дмитрия Иваныча Рогожкина, — поправил он начальника первой бригады.
— Так и доложите: Дмитрия Ивановича Рогожкина, известного в определенных кругах, как Митяй Одноглазый.
Бандит рассерженно отвернул лицо в сторону.
— Кстати, где Кирпичников?
— На допросе, — ответил дежурный и не стал уточнять на чьем.
После того как Меченого под конвоем отправили в камеру, настала очередь разговора с Митяем. Господин Бабар за прошедшие часы ожидания измаялся, и если поначалу грозился всеми смертными казнями, то под конец устал и притих. Мирно посапывал в одной из камер, словно ничего особенного в уходящий день не случилось.
Митяя привели сразу, но так, чтобы он ни в коридоре, ни в тамбуре, ни в камере не смог даже мельком увидеть Меченого.
Аркадий Аркадьевич устал от одного бандита, от перестрелки в магазине, от задержания Николая Морозова. Голова немного побаливала от излияний Меченого. Хотелось все бросить и запереться в темное помещение — не думать, а только смотреть сквозь непроницаемую темень.
В камеру допросов заглянул один из агентов.
— Аркадий Аркадьевич, Рогожкин на допрос доставлен.
Кирпичников сощурил глаза, явно не понимая, о ком идет речь.
— Рогожкин, по прозвищу Митяй Одноглазый. Начальник уголовного розыска кивнул, мол, вводи. Дмитрий Иванович, не доходя до металлического табурета, остановился и осмотрел проницательным взглядом камеру.
— Я не совсем понимаю, — начал Митяй, но, увидев глаза Кирпичникова, осекся на полуслове.