— Голову жены хозяина мызы убийца пробил в семи местах, но по осмотру и всем приметам могу точно сказать, что первый удар оказался смертельным, а вот остальные нанесены то ли со зла, то ли из мести. Прошу прошения, но не мне это гадать, я только оперирую фактами.
— Значит, остальные удары нанесены уже мертвой женщине?
— Совершенно верно.
— Мог знать преступник, что бьет по мертвому телу? — спросил Громов.
— Не исключаю такой возможности. Интереснее обстоят дела с дочерью хозяина.
— С Вену, — тихо сказал Юрий Иванович.
— Что? — спросил недопонявший слов эстонца доктор.
— Ее звали Вену.
— Благодарю, Юрий Иванович, за подсказку. Надеюсь, завтра я никого не перепутаю. Так вот о чем это я? Ах да, интереснее обстоят дела с Вену: она вначале была задушена преступником, а уж потом он нанес ей девять ударов киркой.
— Глубоких? — поинтересовался Иванцов, у которого с лица не сходила бледность.
— Если, Женя, хочешь узнать с какой силой, то да, убийца с усилием выдергивал кирку из головы жертвы.
— Я понял, — все так же тихо прошептал Евгений.
— Далее. — Дмитрий Львович опять посмотрел в бумагу, закусил верхнюю губу и продолжил: — Следующая — Мария Баум. Ей по височной части головы с правой стороны был нанесен удар чем-то тяжелым. Чем — мне установить не удалось, но предположительно — железной дубиной или трубой.
— Почему железной?
— В ране я обнаружил частицы ржавого железа. Я попрошу уважаемого Георгия Ивановича обратить при завтрашнем осмотре пристальное внимание на что-либо подобное.
— Более никаких ран на теле Баум не нашли?
— Отчего же? Когда Мария упала лицом вниз, преступник нанес два удара по затылку.
— А мальчик?
— Янис?
— Да.
— Он не почувствовал никакой боли, убит во сне одним ударом кирки.
— И последний в списке — хозяин, — напомнил Аркадий Аркадьевич.
— Правая половина лица снесена режущим орудием, типа сабли, и более ни одной отметины преступник не оставил.
— Может быть, секирой с широким округлым лезвием. Такие у нас применялись раньше для обработки больших плоских поверхностей брусов и балок. Может, такой? — подал голос Юрий Иванович. Его немного поташнивало от кровавых подробностей. Кружилась голова, и начал подергиваться левый глаз.
— Возможно, — задумчиво произнес Дмитрий Львович, — тогда убийца должен обладать недюжинной силой.
— Видимо, — Аркадий Аркадьевич барабанил пальцами по поверхности стола, — а может, и нет, хотя… — Недоговорив, начальник уголовного розыска умолк, немного помолчал и продолжил: — Разные орудия убийства не наводят на определенные мысли?
— Преступник был не один? — озвучил мучивший всех вопрос Иванцов.
— Как тебе, Евгений, кажется — один он был или не один? — на помощь Кирпичникову пришел Громов.
— Исходя из полученных сведений, преступников могло быть двое. Поясню почему. Во-первых, способы убийства. В одних случаях кирка, в других — удушение…
— Ты не забывай про секиру и железную дубинку. По твоей логике, преступников получается четверо? — прозвучал то ли вопрос, то ли утверждение эксперта Георгия Ивановича.
— Ну… — только и сумел сказать Евгений и умолк.
— Георгий Иванович, что вы об этом думаете? — повернул голову к Салькову Кирпичников.
— Я затрудняюсь что-то категорически утверждать. Завтра взгляну надело с позиций полученных сведений. Но сейчас, — он развел в стороны руки, — простите. Мнение выскажу завтра.
— Дмитрий Львович, что можете сказать вы?
— Когда я исследовал трупы, — начал Вербицкий медленно, казалось, прислушиваясь к каждому сказанному собой же слову, — то тоже задавал себе вопрос: одной ли рукой нанесены раны, одной ли рукой убиты Соостеры — или бандой? Сопоставил рост жертв, высоту потолков, в какой момент нанесены смертельные удары. В ту минуту, когда они стояли? Сидели? И пришел к выводу, что все-таки убийца был один.
— Но орудия разные?
— Совершенно верно, разные. У преступника не было цели убить всех, что-то его встревожило, ведь до трагического вечера он спокойно жил на чердаке, наблюдал за жизнью семейства, но потом произошло что-то, разозлившее убийцу. Он схватил кирку…
— Но позвольте, — тихо сказал Евгений, — зачем преступнику обматывать полотенцем ручку кирки?
— Ты прав, незачем, если он собрался убить кого-то конкретного. Именно поэтому взял первое попавшееся под руку орудие.
Им оказалась кирка. Преступник знал, что на ручке останутся отпечатки пальцев, поэтому обернул полотенцем. Здесь ему хватило сообразительности, а вот о том, что оставил множество следов на чердаке, он не сообразил.
— Что-то не вяжется, — сказал Громов.
— Что именно? — спросил Дмитрий Львович.
— Не знаю, как объяснить, — Сергей Павлович провел большим и указательным пальцами по усам, — но не нравится мне ваше построение, вроде бы оно логичное, но не нравится. — Вербицкий пожал плечами, а Громов продолжил: — А если тот, с чердака, только свидетель, а убивал кто-то другой?
— В твоем предположении, Сергей Павлович, есть определенный резон, — Кирпичников начал протирать стекла очков, — его мы отметать не будем, проверим как одну из рабочих версий. Мы с вами рассматривали, что найдено, что узнано за сегодняшний день, но нет внятного мотива. Вот Юрий Иванович познакомит нас с тем, к каким выводам пришла эстонская полиция. И позвольте мне поблагодарить господина Кеёрну за то, что все представленные документы переведены на русский язык.
Эстонец посмотрел на начальника петроградского уголовного розыска и медленно произнес:
— Мы думали, что в ваших силах прийти к тем же выводам, что сделали мы, хотя… новый, то есть свежий взгляд на замыленные вещи гораздо лучше.
— Юрий Иванович, приезжая на новое место преступления, мы никогда не отбрасываем то, что сделано агентами уголовного розыска. Это просто глупо, ведь вы больше нас знаете местные обычаи, взаимоотношения людей, вам местные жители могут рассказать то, что не осмелятся сообщить приезжим. Так что вы не совсем правы, считая нас всезнайками. Без вас нам труднее вести дознание.
— Благодарю, — Кеёрна приложил руку к груди. — Теперь о наших земных делах. Когда мы ехали из города на мызу, я же вам рассказывал…
— Простите, Юрий Иванович, но дорога была не слишком легкой, и поэтому некоторые проспали весь путь и не слышали ваших слов.
— Хорошо. Наши крестьяне — традиционных христианских взглядов и поэтому не слишком жаловали семью Соостеров, считая их грешниками. Я говорил, что виной тому противоестественная связь отца с дочерью.
— Это установленный факт?
— Прежняя горничная сбежала от Соостеров, якобы застав отца с дочерью в непотребном виде на сеновале.
— Другие свидетели были?
— Не знаю, — честно ответил эстонец.
— Как к такому относилась жена Айно?
— Цецелия? Забитая женщина, подчинявшаяся всем причудам мужа.
— Тиран, — пробурчал Евгений.
— Ну, не тиран, а больше самодур, — подсказал Юрию Ивановичу Громов.
— Кроме того, Айно же приписывали отцовство мальчика Яниса, хотя в документах его отцом был записан Лану Шаас, это второй подозреваемый.
— Как этот попал в отцы?
— У Вену, дочери Айно, была с ним несколько лет назад связь.
— Этот Лану холост?
— Нет, женат.
— Вы опрашивали его жену? — поинтересовался Кирпичников.
— Вот она и заявила, что муж пришел почти под утро. Объяснить, где находился, он отказался, хотя ни на одежде, ни на сапогах не обнаружено ни пятнышка крови.
— Этот Шаас арестован?
— Нет, да и куда он может сбежать? Только в лес. А третий подозреваемый условен.
— Как это понять? — опять подал голос Громов.
— Каарл Грубер — муж Вену — был призван в армию в пятнадцатом году, и с тех пор его никто не видел и о нем не приходило никаких бумаг.
— Каких?
— О том, что погиб. Он как в воду канул. Но мы не списывали его со счетов скорее по… как это, по инерции.
— Грубер, как я понимаю, отец Цецелии-младшей.
— Совершенно верно.
— Вы не проверяли сведения о нем в Военном министерстве?
— К сожалению, не успели. Но кроме перечисленных, в подозреваемых банда бывших солдат, воевавших за германцев.
— Четыре года после войны прошло, неужели их до сих пор не изловили? — удивился все тот же Громов.
— Они не причиняют нам большого беспокойства. Никого не грабят, не убивают, крестьян беспокоят, если можно так сказать, по мелочи.
— Следовательно, их мы можем отмести из-за миролюбивости? — улыбнулся Сергей Павлович.
— Можно сказать и так, — не принял иронического шутливого тона Юрий Иванович.
— Сегодня, господа, был слишком длинный день. — Кирпичников положил ладони на стол, затем резко поднялся. — Всем отдыхать.
Аркадий Аркадьевич стоял у окна и курил папиросу. Луна лениво подмигивала из-за бегущих, казавшихся черными облаков или туч. Тьма поглотила мызу, только за спиною тускло светилась стеклянная груша лампочки. Время текло медленно и размеренно, сон пропал. Еще с минуту назад хотелось положить голову на мягкую подушку в вышитой грубыми стежками наволочке. И вот остался один в небольшой комнате, а сонливости как и не бывало.
Начальник уголовного розыска прищуривал левый глаз, почему-то папиросный дым поднимался именно по нему.
Кирпичников думал о том, что завтра предстоит увидеть тела убитых Соостеров и их горничной, раны с запекшимися, почерневшими рваными краями и, может быть, открытые беззащитные глаза детей. Хотя Янис спал, а Цецелия, дочь Вену, видела убийцу, смотрела ему в лицо и закрывала маленькой ладошкой рану, чтобы кровь текла не таким быстрым ручьем. У нее была перерезана яремная вена. Злость не поднималась волной, как происходило раньше. Аркадий Аркадьевич не ожесточился, не отстранился от чужой боли, просто верх взяли профессионализм и желание как можно быстрей найти преступника. Конечно, такой изверг заслуживал суровой смерти, но надо, чтобы каждый занимался своим делом. Сыщик, если он настоящий, должен ловить преступников и передавать в руки правосудия, прокурор — грамотно готовить документы со всеми доказательствами, а судья обязан судить по закону, не мстя жизнь за жизнь, но так, чтобы кто-то другой не посмел даже подумать о лишении жизни другого человека.