— Вы… — начал было Юрий Иванович.
— Давайте все разговоры оставим на потом, — не поворачивая головы, произнес Кирпичников.
Дорога вилась по лесу, выползая на большие поляны. Щебетали птицы, и не верилось, что скоро весна возьмет бразды правления в свои руки и потекут по земле шаловливые ручейки, унося куда-то вдаль прозрачные струи.
Добрались до Имаслу через час.
— Сразу же… — Юрий Иванович осекся и не стал произносить при вознице имени женщины.
— Сколько домов в деревне? — Кирпичников понял озабоченность эстонского коллеги.
— Шестнадцать.
— Так с кого мы начнем?
— Кто является здесь представителем местной власти? — Юрий Иванович обратился к вознице на эстонском.
— Как кто? — И возница назвал имя, которое Аркадий Аркадьевич не расслышал.
— Оказывается, это Якоб Кукк, — Кеёрна скосил глаза на возницу.
— Вот как! Стало быть, нам следует поговорить с ним первым. Наш хозяин знает Кукка? Скажите, пусть ведет к дому.
Якоб Кукк, мужчина лет сорока, кряжистый, как низкорослый дуб, с коротким седым бобриком, встретил гостей во дворе, куда их проводила молодая молчаливая женщина. Юрий Иванович незаметно указал жестом, мол, это и есть наша Илзе. Кирпичников кивнул, что понял, но ни словом, ни жестом не выказал интереса.
Якоб стер с усов молоко, оставшееся после питья из кувшина. Посмотрел темными недобрыми глазами на гостей. Кеёрна представил Кирпичникова. Кукк покачал головой и спросил по-эстонски:
— Что вас, господа хорошие, привело в наши края?
— Вопросы, — перевел Юрий Иванович.
— Неужели ко мне?
— В том числе.
— Как вас понимать?
— Вы слышали об убийстве Соостеров?
— Земля слухами полна.
— Может быть, и убийцу знаете? — от себя добавил Кеёрна.
— Знать-то не знаю, но дыма без огня не бывает.
— Так расскажите про огонь.
— Про огонь я бы поведал вам, господа, но, простите, это меня не касается.
— А что, если к вам кто-то таким же чередом заявится? Куда побежите вы?
— Если как к Соостерам, то мне будет без разницы, кто куда побежит.
— Философ, — сказал Кирпичников, — вам безразлично, что ваших соседей вместе с детьми, как животных на бойне, убивают?
— Наше дело сторона.
— Вы не первый, кто так говорит.
— Вот видите, — самоуверенно усмехнулся Кукк.
— Но вы забываете, что преступник ходит по земле, сладко ест, поднимает чарку за усопшие души, притом забывает, что два маленьких человечка так и не увидели жизни, что головы этих самых человечков размозжены тяжелым предметом. И его тоже, как и вас, не мучает совесть, тоже, как и вам, ему нет никакого дела, кого он отправил к праотцам, ибо этот самый убийца знает: пока на свете есть такие, как вы, ему ничто не грозит. Он уверен, что никто не сможет до него добраться, и в следующий раз он придет по вашу душу. Но тогда ваш сосед скажет, что ничего не видел, ничего не знает, да и вообще его это дело не касается, — Кирпичников не нервничал, а говорил тихим спокойным голосом, словно рассказывал приятелю занимательную историю.
Якоб прикусил губу. Хотя ему не было никакого дела до этого петроградского хлыща, да и до старого Соостера, оставшегося в должниках. Но что-то упало на сердце и начало давить, словно невидимая рука игралась с человеческим мотором, перекачивающим сотни литров пряной соленой крови.
— Вы пришли не по адресу, я не знал Айно Соостера. Наше общение было сродни «здравствуй — до свидания», только поэтому я и сказал, что мне нет дела до трагедии на мызе.
— Все мы живем не в безвоздушном пространстве, всегда что-то слышим, что-то знаем.
— А вот я ничего не знаю, тем более старый Соостер никогда не отличался дружелюбием. Он жил сам по себе, никого близко к себе не подпускал, я уж не говорю об откровенности.
— Но вы, наверное, слышали о нем и о его дочери…
— Обычная занимательная новость, о которой поговорили и тут же забыли. Люди, сидя долгими зимними вечерами у печи, выдумывают не только такие истории. Простая сплетня.
— Но ведь вы сказали, что дыма без огня не бывает.
— Здесь я вам не советчик, простите, но свечку им не держал.
— Теперь ответьте, только не надо возмущаться, я вынужден задавать этот вопрос всем живущим недалеко от мызы Соостеров.
— Давайте, — махнул рукой Якоб.
— Где вы были в ночь с тридцать первого марта на первое апреля?
— В Тапе у брата, — пожал плечами Кукк.
— Брат может это подтвердить?
— Почему нет? Подтвердит, конечно, я к нему приехал в десятом часу вечера.
— Благодарю. Может быть, кто-то из ваших родных общался с женой или дочерью Айно? Ведь женщины порой более разговорчивы, чем мы с вами?
— Илзе? — Якоб повернулся в сторону, словно его жена стояла у входной двери. — Не знаю.
— Может быть, вы позволите нам с нею поговорить?
Кукк насупился, провел ладонью по усам.
— Говорите. — Он дернул плечом и крикнул: — Илзе.
Через несколько минут появилась женщина. Стройная, низкого роста, волосы убраны под платок, так что невозможно понять, какого они цвета. Настороженный вид выдавал потаенный страх, от чего лоб пересекла одна-единственная морщинка, но надо отдать должное, женщина отличалась какой-то изысканной недеревенской красотой, словно была перенесена в крестьянский дом с дворянского бала. Илзе вытирала руки полотенцем — видно, занималась по хозяйству.
— Илзе, — обратился к ней Якоб, — господа из полиции хотят с тобою потолковать о Соостерах.
У женщины покраснели щеки.
— Позволите нам поговорить с вашей женой наедине?
— Еще чего, — возмутился Якоб.
Кирпичников склонился к уху Юрия Ивановича.
— Переведите ему, что женщина всегда боится мужа и поэтому ничего толком поведать не сможет, а вот в отсутствие оного не станет ничего скрывать.
Кукк выслушал тихий перевод уже на свое ухо, ухмыльнулся и вышел.
— Здравствуйте, Илзе! — поздоровался Кирпичников после того, как за Якобом закрылась дверь.
Женщина что-то пробормотала в ответ, и лицо ее густо покрылось алой краской.
— У меня к вам несколько вопросов. Вы сможете на них ответить?
Илзе дернула плечами.
— Вы знали Вену Соостер?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Хорошо. — Аркадий Аркадьевич подошел ближе, вслед за ним подошел Юрий Иванович. — Вы знаете Лану Шааса?
Илзе метнула испуганный взгляд сперва на начальника уголовного розыска, потом на переводчика.
— Он был здесь в ночь с тридцать первого марта на первое апреля?
— Не знаю я никого, — тихо ответила женщина и метнула испуганный взгляд на дверь, ожидая, что она сейчас распахнется и на пороге появится муж.
— Значит, его у вас не было?
— Тихо, — теперь уже прошипела рассерженная женщина; все так же бросая взгляды на дверь, — не знаю я его и знать не хочу.
Пришлось обойти все дома и в каждом спросить о Соостерах. Ничего нового не узнали, зато спрятали истинную цель визита в деревню Имаслу во избежание лишних толкований.
Назад возвращались затемно. Устали и поэтому почти весь путь молчали, разглядывая едва проступающие сквозь сгущавшуюся ночную тьму деревья, солдатами застывшие вдоль дороги. Один раз Кирпичников достал портсигар, вынул папироску и зажег спичку, но тут же погасил и положил все обратно в карман. Больше не стал курить, хотя возникло большое желание. Только уже въезжая на хозяйский двор, спросил у Юрия Ивановича:
— Уж не ваши ли лесные разбойнички следили за нами обратной дорогой?
Эстонский коллега уставился на петроградского гостя.
— Какие разбойники?
— Видимо те, о которых вы мне ранее говорили. Неужели не видели, Юрий Иванович?
— Честно говоря, не обратил внимания. Это когда вы папиросу зажечь хотели?
— Совершенно верно, — улыбнулся Аркадий Аркадьевич.
— И вы так спокойно об этом говорите?
— Но вы же сами сказали, что бед от них нет.
— Ну вы даете, — выдохнул Кеёрна и покачал головой.
— Вернемся, Юрий Иванович, к нашим баранам. Что скажете про дорогую Илзе?
— Не знаю, но мне кажется, говорит неправду.
— Следовательно, вы делаете вывод, что она опасается мужа?
— Да.
— Я тоже так мыслю, но меня смущает другое.
— И что же, разрешите проявить любопытство?
— Соостеры убиты вечером, когда собирались почивать, так?
— Так.
— В котором часу у вас в обычае укладываться почивать?
— Зимой пораньше, в остальное время чуть попозже, но где-то около девяти — десяти часов.
— Не припомните, хотя… — задумался Кирпичников, — я сам спрошу. Давайте нашего задержанного для дальнейшей беседы.
Послышался далекий звук работающего мотора, через минуту он громко чихнул и умолк.
— Я полагаю, Громов? — в голосе Аркадия Аркадьевича звучало то ли утверждение, то вопрос.
— Видимо, — сухо сказал Юрий Иванович.
И вправду раздался голос, и на пороге возник Сергей Павлович, устало провел рукой по лицу. Во взгляде не было ничего — ни победы, ни поражения, одна сплошная пустота.
— На щите или со щитом? — спросил начальник уголовного розыска.
— Ни то ни другое, — махнул рукой петроградский агент.
— Давай поподробнее.
— Подробнее так подробнее, — вздохнул Громов и вкратце рассказал о проведенных беседах.
— Говоришь, в котором часу господин Шаас покинул жену?
— Без четверти девять.
— Без четверти, говоришь? — Кирпичников повернул голову к Юрию Ивановичу: — Сколько времени ушло бы у Шааса, чтобы добраться от своего дома до деревни Имаслу?
— Если пешком, то, видимо, час. Все-таки на улице темно и кроме месяца никакого света, а если на лошади — полагаю, четверть часа.
— Соостеров убил и перед сном, это девять или десять часов, — задумчиво произнес Кирпичников и потер пальцами щеку. — Мы не знаем, в котором часу Лану приехал к женщине, тем более что муж оной уехал в Тапу тоже в девять.
— Вы полагаете… — начал Юрий Иванович, но был перебит Аркадием Аркадьевичем: