— Не думаю, а уверен.
— Значит, убийца был знаком с Айно Соостером?
— Почему? Нс обязательно. О тайниках могла проболтаться, допустим, Вену своему или своим любовникам, или Цецелия-младшая ходила в школу и могла увидеть, как дед прячет что-то в тайнике. Да мало ли можно построить предположений…
— Допустим, Каарл Грубер, — вставил свое слово Евгений Иванцов.
— Не дает тебе. Женя, покоя исчезнувший в горниле войны Грубер, — покачал головой Громов.
— Георгий Иванович ведь говорил, что в старых тайниках кто-то копался, а новые не нашел? Грубер как раз в то время был призван в армию, а вот о новых тайниках он знать не мог. Ведь верно?
— Верно-то верно, но штука в том, что Грубер был убит…
— А кто его видел мертвым? Сколько было случаев, когда якобы погибшие возвращались целыми и невредимыми? Не один и не два…
— Но через четыре года после окончания войны? — пожал плечами все тот же Громов.
— Здесь мне вам возразить нечем, — скривил губы Иванцов.
Чтобы не терять времени, Кирпичников распорядился привести Лану Шааса. Надо было окончательно разобраться со временем: где действительно, по часам, находился деревенский ловелас в ночь с тридцать первого марта на первое апреля?
Одежду Шаасу вернули, но она стала висеть на нем, как на пугале в поле. Словно он стал меньше не только ростом, но и статью.
— Садись, — указал рукой Кирпичников на скамью по другую сторону стола, за которым сидели начальник уголовного розыска и его эстонский коллега Юрий Иванович.
Шаас опустился на краешек, намереваясь сразу же при окрике вскочить.
— Юрий Иванович, не будете так любезны распорядиться, чтобы горячего чаю подали нам.
Кеёрна молча поднялся и вышел.
Через некоторое время на столе появились стаканы с блюдцами, тарелка с кусками колотого сахара и какие-то эстонские пирожки из темной муки.
Аркадий Аркадьевич разлил по стаканам чай, поинтересовавшись у Шааса, тому покрепче или нет.
Лану безучастно сказал:
— Какой нальете.
— Вы беседуйте, — снова поднялся Юрий Иванович, — я же вас покину.
Кирпичников вскинул брови.
— Вы же просили о встрече с некоторыми интересующими вас людьми, вот я и выполняю вашу просьбу.
Начальник уголовного розыска кивнул, что понял.
— Вы пейте, Лану, пока чай горячий.
— Спасибо.
— Что-нибудь вспомнили об интересующей нас ночи?
— Я помню все. — Шаас смотрел на свои лежащие на столе руки, между которыми стоял стакан.
— Тогда не будем уподобляться детям. Вы сами расскажете?
— Что вас интересует?
— Я же сказал: вечер и ночь убийства.
Лану посмотрел на исходящий из стакана пар, потом поднял взгляд на собеседника, снова опустил и медленно начал говорить:
— Из дому я вышел около девяти, точнее не припомню. Сейчас темнеет быстро, но я удивился, что месяц так светит, словно день на дворе. Тогда расстроился, понимаете, светло. (Кирпичников не уточнял, а просто слушал.) Видно, как днем. Меня могли увидеть соседи, а у них язык, как у вас говорят, без костей. Вот я расстроился, но прежде чем ехать к Илзе, мне надо было посетить другого человека. — Лану закусил губу, потом продолжил: — В общем я поехал к…
— Вену? — то ли подсказал, то ли спросил Кирпичников.
Шаас посмотрел на Аркадия Аркадьевича.
— Как вы узнали? — он облизнул высохшие губы.
— Сопоставил факты.
— Да, я заехал к Соостерам. Вену ждала меня в сарае, мы провели с ней, наверное, с полчаса, а может, час, и я ее покинул.
— Случаем, вы ничего подозрительного не заметили?
Лану отрицательно покачал головой.
— Ничего. Уверяю вас, внимательность свою я не ослабевал ни на минуту. Боялся, что старый прохвост нас заметит, и тогда Вену не избежать побоев.
— Она рассказывала вам о домогательствах Айно?
Задержанный тяжело задышал.
— Все, что говорили окружающие, оказалось истинной правдой.
— Вам Вену поведала?
— Да, эта старая скотина брала ее силой, мне и Яниса пришлось признать своим сыном, чтобы хоть как-то отвести от них подозрения. Соостер был мерзавцем, и слава Богу, что нашелся человек, покаравший его.
Кирпичников склонил голову к правому плечу, прищурил глаза, но довольно внимательно наблюдал за лицом собеседника. Видел, как в нем менялось выражение. Так сыграть мог только гениальный артист.
— Мы были на сеновале, пока Айно не стал искать дочь. Я видел, как они ушли в дом, немного подождал и только потом поехал к Илзе.
— Все равно по времени не получается.
— Не знаю, — скривил губы Лану, — если в девять я уехал из дому, пусть пока добрался, пока прождал Вену. Ну, не знаю, прошло, наверное, с полчаса, потом с час мы провели с ней, это половина одиннадцатого или одиннадцать. Направился к Илзе.
— Вы прибыли к ней от половины первого до половины второго, так она сказала.
— Если сказала, то так и есть.
— Тогда, где вы были этот злополучный час? Именно в это самое время и были убиты Соостеры.
— Я подъехал к дому Кукка, подождал, убедился, что он в самом деле уехал, и только потом постучал в окно.
— Следовательно, вы не видели, как Якоб Кукк покинул свой дом?
— В прошлый раз я сказал неправду. Якоба я не видел.
— На лошади ехал, наверное, через лес?
— Да.
— Никого не встретил и ничего не видел?
— Клянусь жизнью своей, не видел.
— Вспоминай, где провел час?
— Не знаю, — с обидой в голосе произнес Лану, — вначале заехал на мызу Соостеров, от них к дому Кукка, и все. Я не знаю. Хоть убейте! — И сказал по слогам: — Ей-богу, не знаю.
— Но все указывает на тебя — и время, и место, и даже твои слова.
— Ну не убийца я, не убийца. Не мог я убить Вену. Это единственная женщина, которую я любил, единственная. И это была не похоть, — в глазах Лану выступили слезы, — как с другими. Те только женщины, которых хотелось приручить, а вот с Вену было не так. Да, я знал об этом старом черте Айно, но сделать ничего не мог. Я слишком слаб. — И Шаас заплакал.
Кирпичников молчал. Он давал возможность собеседнику успокоиться, не впасть в обычное истерическое состояние, присущее людям слабой воли.
— Не знаю, Аркадий Аркадьевич, где я провел злополучный час. Поверьте, не знаю.
— Хорошо, оставим время в покое. Вы, Лану, не знаете, кого Якоб Кукк навещал в Тапе?
— Отчего же? — Шаас даже позволил себе улыбнуться. — Бывал он у брата Петера, но довольно редко, в большинстве случаев навещал сестер, простите, что не могу вспомнить их фамилию.
— Улицу-то вы знаете?
— А как же? Улица Пикк, собственный дом недалеко от Второй начальной школы, если не ошибаюсь, под номером двадцать один, — он сощурил глаза, словно вспоминал, — да, точно, двадцать первый.
— Вы следили за Кукком?
— Было дело, — Лану смутился. — Жена у Якоба оказалась крепким орешком, вот и пришлось проявлять чудеса изворотливости, чтобы добиться ее расположения.
— Понятно, — серьезное выражение не сходило с лица Кирпичникова. — Как часто Кукк бывает у сестер?
— Раз-два в неделю, может быть реже, но я следил за ним только дней десять.
— Вы, Шаас, пока есть время, вспоминайте, где провели целый час в ночь убийства.
Когда Лану увели, явился Юрий Иванович с заговорщицким выражением лица. Уселся напротив Аркадия Аркадьевича, налил в стакан остывшего чая, пригубил и только потом произнес:
— Они сами искали с вами встречу.
— Кто? — Кирпичников не отошел еще мыслями от разговора с Шаасом.
— Ну, о ком вы просили, — удивился эстонец.
— Господи, — опешил начальник петроградского уголовного розыска, — у меня вылетело из головы. Простите, ради бога. Как я понимаю, смогу встретиться с одним из лесной братии?
— Да, если вы соизволите, то можно устроить встречу сегодня.
— Каким образом? — в голосе Аркадия Аркадьевича слышались нотки удивления.
— Долго рассказывать, — сказал Юрий Иванович, но, увидев укоризненный взгляд собеседника, хотел было рассказать, но Кирпичников его опередил:
— Ваши тайны пусть ими и остаются. Где намечается встреча?
— Главный придет сюда к нам.
— Не боится, что его арестуем?
— Нет, — обеспокоился эстонец и добавил с обидой: — Я дал через моего человека честное слово, что никто не посягнет на его свободу.
— Вот это правильно, преступники должны нам доверять, поэтому и у нас появляются обязанности — не лгать преступникам. Иной раз это спасает жизни.
Аркадий Аркадьевич не ожидал и даже не заметил, когда в доме появился незнакомец. Кирпичников предполагал увидеть крестьянского вида господина в поношенных сапогах и не очень чистой одежде. Но был крайне удивлен, когда перед ним появился стройный высокий, довольно молодой человек в элегантном темно-синем костюме, белоснежной рубашке и профессионально завязанном галстуке. В правой руке незнакомец держал трость, при входе в дом левой снял шляпу.
— Здравствуйте, господа, — произнес он голосом, в котором слышался едва уловимый акцент. Обвел присутствующих взглядом, с лица не сходила улыбка, которая сбрасывала несколько лет. Тонкие щеголеватые усики оккупировали верхнюю губу. — Мне назначена аудиенция с господином Кирпичниковым.
Аркадий Аркадьевич выступил вперед.
— Это я.
Незнакомец смерил взглядом начальника петроградского розыска.
— Если вы будете не против, то мне хотелось бы с вами побеседовать, как говорится, тет-а-тет. Сегодня прекрасная погода.
— Погода хорошая, но вот у вас туфли не для местных дорог. Молодой человек посмотрел на свою обувь.
— Обувь для того и нужна, чтобы периодически ее менять.
— Хорошо.
Громов сделал движение, чтобы пойти с начальником, но тот указал жестом оставаться всем на местах, что, мол, все хорошо.
Погода действительно походила на летнюю, хотя иногда порывы холодного ветра налетали и напоминали о том, что на улице только вступил в свои права апрель.
Спустились с крыльца на молодую зеленеющую траву.