— Э, нет! Господин Кукк, в свете открывшихся новых обстоятельств я могу со всей уверенностью утверждать, что вы, любезный Якоб, были у мызы Соостеров в час убийства, — сухо проговорил Кирпичников.
— Да я… но там… как… — Плечи Кукка поникли, сам сгорбился, как столетний старик, и что-то лопотал то на эстонском, то на русском языках.
Сыскные агенты терпеливо ждали, пока истерическое состояние сменится нормальным, когда можно будет поговорить.
— Юрий Иванович, будьте любезны, попросите у хозяйки стакан воды.
Принесенную жидкость Аркадий Аркадьевич плеснул в лицо хозяина, вмиг обретшего удивленный вид.
— Теперь вы готовы к разговору?
— Да, — тихо ответил Якоб, сверкая глазами, — готов.
— Так что же произошло тридцать первого марта?
Кукк вытер ладонью лицо, опять тяжело вздохнул.
— Выехав из дому, я направился, — у мужчины дернулся кадык, — не в Тапу, как сказал жене, а к этому самому Шаасу. Я знал, что он должен приехать на ночь к Илзе.
— Кто вам об этом сказал?
— Получилось так, что я подслушал их разговор. А перед этим сказал, что поеду в город к брату, вот они и решили воспользоваться моим отсутствием. — Якоб скрежетнул зубами. — Начал следить за ним, а он поехал не к моему дому, а на мызу Соостеров. Там я видел, как они с Вену миловались на сеновале. Честно скажу, что тогда мог убить этих двоих, но в меня что-то вошло, и я каменной статуей наблюдал за их ласками. Где-то через час они расстались, и Шаас поехал к моему дому, долго там высматривал и только потом решился постучать в окно.
— Значит, он не видел, как вы уехали?
— Не мог он видеть, я же за его спиной был.
— Скажите, когда вы направились после встречи Шааса с Вену к вам домой, ничего подозрительного не видели или никого не встречали?
— Тогда я был занят другими мыслями, хотя в один момент не мог избавиться от ощущения, что кто-то за нами следил. Но я подумал, что мне от страха показалось.
— Сейчас вы думаете иначе?
— Да, ведь когда этот Шаас покинул глупую дочь Айно, она была жива. Вот я и думаю, не убийца ли встретился мне?
— Значит, кто-то все-таки попался по дороге?
— Я больше склоняюсь к тому, что мне показалось.
— Почему вы не разобрались дома с Шаасом после того, как он вошел к вам в дом?
— Не знаю, я сразу же уехал в город.
— К сестрам Таурайте?
— Вы и это знаете? — Якоб поднял глаза на Кирпичникова.
— Все знать невозможно, — философски заметил Аркадий Аркадьевич, — но пытаться нужно. Вы помните мужа Вену Соостер?
— Каарла?
— Да, его.
— Смутно, — скривил губы Кукк, — да и видел я его всего несколько раз.
— Больше не встречали?
— Нет, — покачал головой хозяин, — как сгинул в пучине боев, так я его и не видел.
— Следовательно, добавить ничего не можете? Якоб пожал плечами и стер со лба холодный пот.
Когда вышли во двор, Юрий Иванович спросил:
— Арестовываем?
— Зачем? — удивился Кирпичников.
— Но видно же, что он чего-то недоговаривает. Темнит, как говорят у вас.
— Он просто, с одной стороны, напуган, а с другой — его гложет то, что выбрал такую жену.
— Он последним видел Соостеров.
— Последним их видел убийца, портрет которого, возможно, мы имеем.
— Каарла Грубера?
— Может быть. Да, нам здесь больше делать нечего, можем возвращаться.
— Или все-таки арестовать?
Кирпичников красноречиво посмотрел на эстонца.
В большой комнате присутствовали петроградские уголовные агенты и два эстонских представителя местной полиции: Юрий Иванович и Тыну. Аркадий Аркадьевич обвел взглядом присутствующих. Кто сидел, кто стоял, но все с вниманием смотрели на начальника, ждали, что он скажет. Но вначале он раздал фотографические карточки.
— Господа! Дознание хоть и черепашьим шагом, но все же движется вперед. С ранее подозреваемого Лану Шааса и с Якоба Кукка сняты подозрения, круг становится меньше. В поле нашего внимания, благодаря Юрию Ивановичу, попал незнакомец, который появился в местных краях перед Рождеством. Теперь этот человек исчез, и возникли подозрения, что это и есть Каарл Грубер, хотя имеется много сомнений в том, что мы будем иметь дело именно с ним. У мужчины — мы с вами будем называть его Грубером, пока не докажем обратного, — есть мотив для убийства. Во-первых, он мог узнать, что его тесть совратил свою дочь и та родила от него сына; во-вторых, он имел возможность следить за мызой и видеть, что там происходит; в-третьих, он отсутствовал почти четыре года и, даже если пребывал в плену, мог возвратиться гораздо раньше. И из плена можно было несколько раз в месяц отправлять родным открытки. Что не давало ему это сделать? Что могло его задержать? Не думаю, чтобы он искал лучшей доли в чужих краях, хотя тогда при возвращении ему не было бы никакого дела до того факта, как вели себя его жена и тесть.
Сотрудники молчали, только Женя Иванцов ерзал на стуле. Видимо, хотел что-то спросить или сказать, но не мог перебить начальника. Так и сидел, как на гвоздях: посмотрит на карточку, потом на лист бумаги в руке, пошевелит губами. И снова всмотрится в портрет Каарла Грубера, прочитает написанное на бумаге. Покачает головой и взглянет на Кирпичникова. Но тот то ли делал вид, что не замечает метаний Иванцова, то ли действительно ничего не видел.
— Какие будут дополнения к тому, что я сказал?
— Аркадий Аркадьевич, — голос Жени прозвучал глухо, он сказал «простите» и прокашлялся. — Извините. Вот я уже несколько минут смотрю на портрет, который запечатлен на фотографической карточке, и читаю словесное описание. Так вот, у меня складывается впечатление, что это два разных человека. И форма бровей, и губы, и уши, ну, ладно лицо, человек мог опрощать на казенных харчах, но все остальное… На карточке не виден рост Грубера, но ведь он явно ниже невесты, а Вену Соостер, как я знаю из отчета доктора, не выделялась высокой статью. Значит, нам дан словесный портрет не Каарла.
Часть третьяДело о подмене
— Что ж, Евгений, — улыбнулся Аркадий Аркадьевич, — я ждал, кто первым заметит, что фотографическая карточка Каарла Грубера не имеет отношения к словесному портрету. Позволь отметить твое чутье. Наверное, к каждому из нас закрадывалась эта мысль, но мы не решались произнести ее вслух.
— Вы полагаете, что вместо Грубера приехал в наши края незнакомец? — вмешался Юрий Иванович.
— Факты говорят сами за себя, но… — Кирпичников указал пальцем на эстонца, — мы доподлинно не знаем, кто был на чердаке мызы: Грубер или чужак, портрет которого мы имеем. Были ли они вдвоем или только один незнакомец?
— Нет, не так, — сказал опершийся о подоконник Громов, — не так. Если бы Грубер появился здесь, то наверняка предстал бы перед родными. Зачем ему прятаться на чердаке и наблюдать за Соостерами? Не вижу причины. А вот незнакомец — другое дело, его никто никогда не видел, и явиться он мог, ну, попроситься на ночлег. Вот у него были и возможность, и причина наблюдать за семьей.
— С какой целью? — вставил Юрий Иванович.
Сергей Павлович пожал плечами.
— Ну, допустим, он узнал, что старший Соостер во время войны получил, украл, награбил, нашел… ну, я не знаю, много денег, золота, и поэтому незнакомец искал несколько дней тайники…
— Там не такие большие деньги были, — подал голос Сальков, — чтобы из-за них целую семью с детьми положить рядком.
— Георгий Иванович, я не умаляю вашего профессионализма, но может быть, еще не найден основной тайник? — Громов смотрел на эксперта, тот обиженно отвернулся.
— Не получается, — покачал головой доктор.
— Что?
— Откуда мог знать незнакомец о тайнике? От Грубера — только о старых делах, но о новых, когда в эти края пришли германцы, муж Вену знать не мог. Мы не обнаружили ни одного письма или открытки, адресованных жене после пятнадцатого года. Каарл знать о делах старого Соостера не мог, а значит, не мог и рассказать незнакомцу. Хотя я проверил отпечатки пальцев у всех из семьи, и оказалось, что в тайниках имелись еще одни. Их хозяина я пока определить не смог. Вот если будет кандидатура, то пожалуйста.
— Вы сопоставили отпечатки Шааса и Кукка?
— Нет, это не они.
— Значит, кое-что мы все-таки имеем?
— Кое-что. Вот если бы, — с надеждой в голосе Георгий Иванович обратил взор к Юрию Ивановичу, — Грубер проходил по какому-нибудь уголовному делу и в полиции Эстонии сохранились бы старые царские архивы, вот тогда бы…
— К сожалению, Грубер не был замешан ни в каких противоправных делах, — ответил эстонец.
— А в политических?
— И в них.
— Хорошо, господа, продолжим. Может быть, человек, которого мы называем незнакомцем, участвовал в делах старшего Соостера и пришел за своей долей?
— Но почему он тогда не выпытал у Айно, где находятся тайники, а убил его первым?
— Не знаю, — ответил Громов.
— Вот то-то. Гадаем на кофейной гуще, а преступник, может быть, в столице, в Москве или Киеве прохлаждается, — тихо произнес Аркадий Аркадьевич. — Значит, завтра, господа хорошие, разбиваем мызу на участки и ищем, словно иголку потеряли. Каждый клочок земли, каждый камень, каждое валяющееся бревно. Наверное, помните дело Соломона Ицкова? А?
Дело было знаменитым, знали, что Соломон громил сейфы, как семечки щелкал, но ни меток, ни отпечатков не оставлял, < даже стружку уносил и выбрасывал по дороге домой, запутывая следы. Но знали точно, что добычу хранит дома. Не один раз перерывали все, разбирали пол, чуть крышу в доме не снесли, но ничего. Ицков только посмеивался, пока одному из агентов уголовного розыска не пришла мыль заняться бревнами во дворе. Вот в них и были выдолблены и оборудованы укромные места, где знаменитый взломщик хранил добычу.
— Бревна? — спросил Иванцов, выказывая свою осведомленность.
— Они, родимые. — Указательный палец Аркадия Аркадьевича остановился на Евгении. — Завтра с самого утра мы этим и займемся.