— Давно. Говорят, она чуть не каждый день к нему в кабинет бегала.
— А что муж? Как же он терпел?
— Фрайман? Я вас умоляю! Что может этот хлюпик против Мардасова? Где он, и где Мардасов.
— Но, выходит, все-таки не выдержал, раз убил.
— Наверно, допекло. Сколько ж можно терпеть, как твой начальник с твоей женой…
— Так она же уволилась.
— Ну, уволилась. Может, они и вне работы…
— Простите, пожалуйста, — неожиданно встряла в разговор Екатерина Андреевна, — а вы уверены, что это правда?
— Ну конечно! — обернувшись, воскликнула каланча. — Вся фирма об этом знает… А вы из какого отдела?
— Я из протокольного, — заговорщическим тоном сообщила Романова.
— У нас есть такой отдел? — удивленно спросила каланча пухлую обладательницу роскошного бюста.
— Ну, раз говорят, значит, есть, — ответила та.
— Да уж! — произнесла Екатерина Андреевна, отходя от парочки сплетниц.
— А вы куда? — спросила рыжая. — Просили же не расходиться.
— Да я на минутку. Мне надо.
— Так туда же все равно не пускают.
— А я в запасной.
— Тут что, есть запасной? — вновь обратилась с вопросом к пухлой собеседнице каланча.
— Ну, раз говорят, значит, есть, — пожав плечами, ответила та.
Капитан Завадский расхаживал по кабинету управляющего гостиницей, засунув руки в карманы слегка помятого серого в крапинку пиджака и глядя себе под ноги, а точнее, на носок одного из своих ботинок. Обувь была начищена до безупречного блеска, и лишь на носке этого самого ботинка предательски выделялась серая полоска — тоненькая и, скорее всего, постороннему взору не заметная, но взгляд Завадского, единожды уцепившись за этот дефект, причиной которому стал не вовремя попавшийся на дороге камень, о который он споткнулся, больше уже не мог от него оторваться.
За столом управляющего сидел помощник Завадского, или, как он сам предпочитал себя называть, — напарник, совсем еще молодой лейтенант Чайкин. Взъерошенный, одетый в бежевую водолазку с толстым воротом, он больше походил на студента, чем на полицейского. Напротив него, сгорбившись, приютился на краешке стула бледный и растерянный Иван Абрамович Фрайман.
— Итак, Иван Абрамович, — деловито произнес Чайкин, — вы утверждаете, что в туалете, помимо вас, была какая-то брюнетка?
— Именно.
— В черном платье?
— Да, в черном.
— А вам это не кажется странным?
— Категорически кажется. Я же говорю вам, я просто обомлел.
— И что, по-вашему, могла делать женщина в мужском туалете?
— Я не знаю.
— Женщина! В черном! — усмехнувшись, произнес Завадский. — А может, у нее еще коса была?
— Нет, косы не было, — не поняв сарказма, ответил Иван Абрамович. — У нее короткая стрижка была, где-то вот так. — Он показал рукой на уровне плеч.
Завадский, не выдержав, сел на корточки и потер пальцем царапину на ботинке. Царапина стала бледнее, но не исчезла. Стук в дверь отвлек его от мрачных мыслей о безвозвратно испорченном ботинке.
Он встал и посмотрел на Чайкина:
— Кого там еще несет?
— Я не знаю, — сказал Чайкин. — Может, что-то нашли?
— Ну, скажи, чтобы вошли, — велел Завадский, как будто сам не мог этого сказать.
— Войдите! — крикнул Чайкин.
Дверь кабинета распахнулась.
— О, нет! — воскликнул Завадский и даже прикрыл рукой глаза. На пороге, сияя своей неотразимой белоснежной улыбкой, стояла Екатерина Андреевна Романова.
— Тетя Катя? — растерянно пробормотал Чайкин.
— Какого черта? — рявкнул Завадский. — Чайкин, это ты ей сообщил?
— Нет, я просто проходила мимо, — сказала Екатерина Андреевна.
— Вот и шли бы дальше. Что вам здесь надо?
— Послушайте! — звонко, хотя и дрожащим голосом воскликнул Фрайман, даже слегка привстав. — Как вы позволяете себе разговаривать с женщиной?
— С женщиной? — Завадский чуть не поперхнулся. — Вы это называете женщиной? Это что угодно: палка в колесе, ячмень на глазу, типун на языке, заноза в пятке… но только не женщина. И вообще, какого черта вы вмешиваетесь? — огрызнулся он на вновь поспешно севшего на стул Фраймана.
— Вы еще забыли про геморрой, Завадский, — не переставая улыбаться, произнесла Романова. — А теперь потрудитесь перекрыть поток своих извечных мерзостей в мой адрес и извольте выслушать крайне важную информацию.
— Говорите, — с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, ответил Завадский.
— Это конфиденциально! — кивая на Фраймана, сказала Екатерина Андреевна и отступила за дверь.
Бормоча шепотом какие-то, вероятнее всего, очень нецензурные выражения, Завадский вышел за ней из кабинета.
— А я? — крикнул Чайкин и, вскочив из-за стола, выбежал следом.
— Ты почему подозреваемого оставил? — сердито спросил Завадский.
— Да куда он денется!
— А если в окно вылезет?
— Так ведь там решетки…
— Вы препираться будете или меня слушать? — напомнила о себе Екатерина Андреевна.
Завадский и Чайкин синхронно повернулись к ней. Во взгляде Чайкина сквозило жгучее любопытство. Завадский же свою заинтересованность умело скрывал, но Екатерина Андреевна знала его уже не первый год.
— Я так понимаю, что это и есть тот самый Фрайман? — понизив голос, произнесла Екатерина Андреевна и, не дождавшись ответа, продолжила: — Так вот, имеются сведения, полученные из достоверных источников.
— Из каких? — нетерпеливо перебил Чайкин.
— От коллег по работе этого бедолаги. Согласно этим сведениям, жена Фраймана была любовницей Мардасова.
Завадский бросил взгляд на Чайкина:
— Ты же опрашивал свидетелей. Почему я об этом узнаю не от тебя?
— Ну… — Чайкин замялся. — Я не… Никто ничего подобного не говорил. Может… Наверное…
— «Может», «наверное», — передразнил Завадский и снова обратил свой взор на Романову.
— Вы, Александр Александрович, зря так на Андрюшу, он же еще молодой мальчик.
— Он не мальчик, он сотрудник полиции. Или прикажете мне вас взять к себе в отдел вместо него?
— Я с вами работать ни за какие коврижки не стану, Завадский. Вы хам и грубиян, к тому же лишенный чувства такта и терпения.
— Зачем же вы тогда сюда заявились?
— Из чувства долга, — не моргнув глазом, ответила Екатерина Андреевна. — Узнала важную информацию и поспешила сообщить. В первую очередь Андрею, между прочим. То есть лейтенанту Чайкину, а не вам, Завадский, заметьте. Поскольку вы, ко всему прочему, еще напрочь лишены благородства. Итак, — продолжила она, теперь демонстративно повернувшись к внучатому племяннику, чем заставила Завадского заскрежетать зубами, — по всей видимости, Мардасов каким-то образом принудил жену Фраймана к интимной близости, об этом вся фирма знала и активно обсуждала в кулуарах. Так что, как видишь, у Фраймана, если он настоящий мужчина, был весьма откровенный мотив убить опозорившего его жену начальника. Хотя внешне он совсем не похож на душегуба.
— Это все? — сурово спросил Завадский.
— Пока да.
— Попрошу вас этим и ограничиться и больше не вмешиваться в расследование.
— Благодарный человек расценил бы это как помощь, а не как вмешательство. Но я не осуждаю вас. Как сказал Хосе Балу: «Благодарность — это прекрасный цветок, растущий из глубины души». А поскольку у вас, Завадский, нет души, то и вырасти там ничего не может.
— Избавьте меня от ваших нотаций и дайте нам работать, — сквозь зубы процедил Завадский, затаскивая Чайкина обратно в кабинет и закрывая дверь.
Едва Екатерина Андреевна, хмыкнув и дернув плечиком, повернулась, чтобы зашагать прочь, дверь снова приоткрылась.
— Гм! И спасибо за информацию, — нехотя прохрипел Завадский и снова скрылся в кабинете.
Екатерина Андреевна улыбнулась своей фирменной улыбкой, делающей ее сразу на несколько лет моложе:
— «Признательность — есть бремя, а всякое бремя для того и создано, чтобы его сбросить»[1].
Фрайман испуганно посмотрел на вернувшихся в кабинет полицейских, выражение лиц которых не сулило ничего хорошего. Чайкин снова сел за стол и раскрыл блокнот. Завадский опять принялся мерить комнату шагами, о чем-то напряженно размышляя.
Проходя мимо замершего в ожидании Фраймана, он резко остановился и устремил на подозреваемого буравящий взгляд колючих серых глаз:
— А может, не было никакой брюнетки?
— Да как же не было! — воскликнул Фрайман. — Я совершенно категорически видел ее, — он повернулся к Чайкину, — вот прямо как вас.
— При этом ни лица ее, ни чего бы то ни было вы не разглядели? — уточнил Чайкин.
— Да господи ж ты, боже мой! Я же объяснил вам: я был в это время без очков.
— Очень удобно! — хмыкнув, буркнул Завадский, продолжая расхаживать по кабинету. — Ничего не видел, ничего не знаю.
— Да, а у нас налицо труп, — поддакнул Чайкин.
— Саныч! — В комнату заглянул криминалист, невысокого роста коренастый небритый мужчина с чемоданчиком в руке. — Я закончил.
— Ну и? — поинтересовался Завадский.
— Пока ничего определенного сказать не могу, но на шее у покойного обнаружено маленькое пятно, похоже на след от укола.
— Ты хочешь сказать, что его могли… — Завадский жестом изобразил, как втыкает себе в шею шприц.
— На себе не показывай, — сказал криминалист. — Ну, в общем, такая вероятность существует. Посмотрим, что скажет патологоанатом. Ладно, бывайте.
— Любопытно, — произнес Завадский. — И чем же вы его укололи? — Он резко повернулся к Фрайману и, нагнувшись, пристально посмотрел ему в глаза.
— Я категорически возражаю против таких инсинуаций! — возмущенно взвизгнул Фрайман и попытался встать.
Но Завадский схватил его за плечо и усадил на место.
— Сан Саныч, а может… — попытался вставить Чайкин.
— Не может! — резко ответил капитан и вновь пристально посмотрел Фрайману в глаза. — Вы же главный бухгалтер, так? — Он снова стал ходить по комнате.
— Так. Но какое это имеет отношение…