Судья, а также прокурор, адвокат и все присутствующие в зале — увидели на демонстрационном экране фотографию участка кожи: невзрачный клочок, будто срезанный с пальца острым ножом. Ничего особенного, но многие отвернулись, как, впрочем, было на любом процессе, где на обозрение выставлялось нечто не очень эстетическое, часто шокирующее, но необходимое для судебной процедуры.
— Указанный срез кожи принадлежит жертве, срез сделан с поверхности шеи в области…
На экране появилась фотография шеи, видно было, откуда был сделан срез. Судья поспешил нажать клавишу ввода на своем лэптопе, фотография была приобщена к делу, и Айзек принялся перечислять физико-химические свойства образца, перешел к биологическим, знакомый голос сыпал научными терминами, наверняка с большой точностью определявшими структуру и более глубинные характеристики «вещественного доказательства номер один». Судья машинально кивал, он привык к дотошности Варди, но, похоже, Айзек превзошел хозяина — или Варди, давая показания, опускал ненужные, по его мнению, научные подробности, которые ему в ухо в это время наговаривал Айзек.
«Вот уж действительно дорвался», — выражало лицо судьи. Если каждую пылинку, найденную на месте преступления и представленную на экспертизу, Айзек будет анализировать с такой дотошностью, то, пожалуй, до вечера с показаниями не управиться. С одной стороны, это хорошо — ни у прокуратуры, ни у защиты не возникнет сомнений в правильности и профессиональном качестве экспертизы, можно будет обойтись без перекрестного допроса. С другой стороны, время… А что время?
— Экспертизе был задан вопрос: принадлежит ли пятнышко крови на представленном лоскутке кожи жертве и, если не принадлежит, возможно ли установить, кто оставил эту кровь на шее жертвы?
Жертве, кому еще? — подумал судья. Зачем надо было тратить время и деньги налогоплательщиков на экспертизу, результат которой очевиден? То есть, конечно, эксперт-криминалист, отправивший образец в лабораторию, все сделал правильно — но судья знал, как перестраховываются сейчас полицейские. Больше половины собранного ими материала обычно не имеет к делу отношения, что экспертиза и подтверждает. Современные методы исследований разлагающе действуют на детективов. Собирай все, в лаборатории разберутся! И в результате судье не раз приходилось отклонять представленные вещественные доказательства.
«Вот, кстати, еще один минус работы с искусственными интеллектами, — подумал Бейкер, слушая журчащий голос. — Доктор Варди тщательно отбирал то, что представлял в качестве доказательств, лишнее отсеивал, а эта машина, похоже, будет докладывать о каждой пылинке, доставленной в лабораторию. И не придерешься, не остановишь словесную вязь — все по протоколу».
— Заключение, сделанное на основе полного генетического анализа материала…
Неужели Варди пошел и на это? Полный анализ! Может, он хотел узнать, кто был дедушкой убитого?
— …Найденный на шее жертвы, — голос Варди неожиданно приобрел суровость, зазвучали металлические нотки, судья удивленно поднял взгляд на Энди, пытаясь понять, не он ли перевел голосовую программу в иной режим словоизвержения. Программист сидел, наклонившись к экрану лэптопа, вся его поза будто говорила: «Не позволю вмешиваться. Айзек говорит— все слушают».
И Айзек сказал, не изменив ни тембра голоса, ни звучавшего в голосе металла:
— С вероятностью девяносто девять и девятьсот девяносто четыре тысячных процентов, что составляет по физической шкале стандартных отклонений величину четыре сигма, то есть дает полную уверенность в полученном результате, образец крови, полученный с поверхности кожи жертвы…
Доберется он когда-нибудь до конца фразы? И так понятно, что…
— …Принадлежит обвиняемому, Владимиру Долгову, — поставил наконец точку Айзек, и зал ахнул.
Обвиняемый, расслабленно смотревший в потолок, подскочил, будто укушенный тарантулом, и смог выстрелить только одно слово и один бессмысленный возглас:
— Э-э… Что?!
Адвокат дернул Долгова за рукав, тот пошатнулся и рухнул на свое место, как подрубленный дуб, продолжая бормотать что-то под нос.
Ковельски встал и резко сказал:
— Протестую, ваша честь!
— Против чего? — осведомился судья.
— Нарушен процессуальный кодекс, ваша честь. Так называемое доказательство, представленное экспертной машиной, защите неизвестно, оно не входило в представленное защите для ознакомления полицейское досье.
— То есть, — подал голос Парвелл, даже не потрудившись встать, — защита возражает не по сути предоставленной улики, а только по процедурному поводу?
Ковельски стоял лицом к судье и сделал вид, что не слышит реплики прокурора. Судья, в свою очередь, бросил на атторнея раздраженный взгляд, пожевал губами, будто пережевывал новую информацию.
— Ваша честь, — неожиданно громко и не к месту заявил Айзек, еще более нарушив естественный ход заседания, поскольку после заявленного адвокатом протеста свидетель не имел права продолжать речь, прежде чем судья не объявит свое решение.
— Ваша честь, — тем не менее продолжал Айзек, — результат экспертизы, обозначенный номером один, получен после того, как основные результаты были представлены полиции, рассмотрены следствием и признаны достаточными для возбуждения уголовного дела по обвинению Владимира Долгова в убийстве первой степени. В случае получения дополнительных экспертных данных, согласно пункту пятому параграфа восемьдесят три уголовно-процессуального кодекса штата Нью-Джерси, дополнительные сведения могут быть представлены в ходе судебного разбирательства. В случае принятия судом этой информации, она становится официально приобщенной к делу и передается для изучения представителям защиты и обвинения.
В голосе Айзека ясно было слышно удовлетворение, и эта чисто человеческая эмоция поразила судью даже больше, чем нарушение, которое на самом деле — Айзек был прав — и нарушением-то не было. Да, получены новые улики, не представленные ранее, эксперт о них доложил, все в рамках закона. Судья имеет право прервать слушания, дав сторонам время ознакомиться с новым обстоятельством, но может и продолжить заседание, а новые улики защита и обвинение смогут изучать после нынешнего заседания и перед следующим.
Произнеся длинную фразу, никем не остановленный Айзек замолчал, и в наступившей тишине многим показалось, что они слышат его громкое прерывистое дыхание. Конечно, это была иллюзия — звуки, похожие на вздохи, издавал кондиционер. Вздохи давно стали привычными и не воспринимались сознанием, но сейчас будто изменилась реальность, и судья услышал то, на что не обращал внимания прежде. Скрип чьих-то туфель. Жаркое перешептывание в одном из последних рядов, где сидели журналисты. Приглушенные звуки с улицы — неопределимые, но до неразличимости знакомые…
И что-то еще тревожило судью. Прокурор смотрел, едва заметно, но определенно улыбаясь — новая улика, если будет принята судом, означала, что дело обвинением фактически выиграно. Адвокат смотрел на судью, призывая того, как минимум, сделать перерыв и позволить защите ознакомиться с уликой, которой, если хотя бы на минуту поверить Долгову, не могло существовать в природе.
— Эндрю Витгенштейн, — тихо произнес судья, которого сейчас интересовала не улика и не видимое нарушение хода процесса, а нечто более эфемерное, но чрезвычайно, тем не менее, значительное, — подойдите, пожалуйста, ко мне.
Программист, нажав на клавиатуре несколько клавиш, направился к кафедре и остановился на расстоянии двух метров — он не знал, как близко можно приближаться к судье и не нарушит ли он еще какое-нибудь правило.
— Ближе подойдите! — буркнул Бейкер, и Энди сделал два нерешительных шага, оказавшись так близко к судье, что тот смог говорить шепотом, чтобы его не расслышали даже в первых рядах.
— Мне, возможно, показалось, — заговорил судья, — но в голосе Айзека звучали эмоции. Я много раз слышал голоса, сформированные компьютером. Это… ну, вы понимаете. А здесь… Он что, умеет чувствовать? У него есть собственные эмоции?
— Нет, ваша честь. — На этот вопрос Энди мог ответить однозначно. — У искусственных интеллектов нет и быть не может эмоций. Машины не умеют чувствовать, и пока нет даже намеков на то, что это когда-нибудь произойдет.
— Мне показалось? — с сомнением произнес судья.
— Ну… Нет, не показалось. То есть я хочу сказать, что Айзек не имеет собственных чувств и эмоций, но может имитировать и то, и другое, если найдет — сугубо, разумеется, рационально, — что некая выраженная эмоция в данный момент уместна с точки зрения человеческого восприятия.
— Рационально? Имитация эмоции? — недоверчиво спросил судья.
— Ваша честь, в процессе обучения Айзек изучил более трех миллионов звуковых спектров голоса доктора Варди…
— Зачем? — перебил судья. — Зачем это нужно? Бесполезная трата денег!
— Ну… — смутился Энди. — Это необходимый этап обучения. Чрезвычайно помогает при взаимодействии с… Совершенно разное восприятие и, соответственно, отношения между человеком и… гм… компьютером.
Судья посмотрел в зал. Присяжные сидели, вытянув шеи, и пытались расслышать хоть слово из разговора судьи с программистом. Прокурор, читая на экране текст, прислушивался к голосу в наушнике, и тихо, но с неким, как показалось судье, злорадством улыбался углами рта. Адвокат на судью не смотрел, взгляд его блуждал, и о чем думал Ковельски, догадаться было легко: только что озвученное экспертное заключение делало позицию его подзащитного полностью провальной. Долгов, в сторону которого судья тоже бросил взгляд, сидел прямо, будто проглотил палку, и на лице его застыло выражение изумления, смешанного со страхом. Конечно, он не ожидал ничего подобного. Конечно, он сейчас мысленно проклинал своего адвоката, не сумевшего заранее получить из полиции всю информацию. А если получил бы? Что это изменило бы?
— А компьютерные помощники прокурора и защитника, — спросил судья, — они тоже?..
— Естественно, — закивал Энди. — Я думал… то есть не я… но… разве вы никогда не говорили с ними о таких вещах?