Хватит!
— …Это, в свою очередь, привело к необходимости составления психологического портрета обвиняемого. Это, в свою очередь, потребовало формулировки психологических методов — следовательно, исследования психологии человека как научной дисциплины. То есть формулировки психологических законов, теорем и правил.
— О господи! — воскликнул прокурор. Продолжать он не стал, хотя у него было что сказать — собственный искусственный помощник нашептывал ему в ухо слова, которые, произнеси он их вслух, вызвали бы резкую отповедь судьи. Хотя помощник был прав, но сейчас лучше промолчать, пусть Айзек выговорится, тем более что с Долговым все и так ясно.
— Первый вывод, к которому я пришел, ваша честь: психология, как она сейчас есть, наукой не является. Не существует ни одной психологической аксиомы, нет ни одной теоремы, доказанной на строгой математической основе. Невозможно делать какие бы то ни было выводы о каком бы то ни было человеке, если пользоваться современными психологическими практиками. Это лишь частные случаи, описание поведения конкретных индивидуумов бездоказательной и предсказательной силы.
Судья вдруг обнаружил, что слушает Айзека с интересом. Более того, он несколько раз кивнул, поскольку сказанное соответствовало его собственному мнению о психологии. Наука? Не в большей степени, чем социология, а ее судья терпеть не мог. С социологами и их исследованиями он имел дело еще в те времена, когда студентом в Оксфорде изучал право. В те годы социологические исследования были в моде, в газетах чуть ли не каждый день печатали результаты опросов. По науке, конечно, по науке! Репрезентативные выборки, статистические погрешности, доверительные интервалы. Математика! Да, но эта математика, для судьи понятная не больше, чем китайская грамота, к самой науке социологи и отношения не имела. Все равно, что прицепить красивый бантик на уродливой металлической штуке, то и дело норовящей упасть.
Все так, но…
Какое отношение поносимая Айзеком психология имеет к результатам научно-технической экспертизы?
— Ваша честь… — Слова проникали не в сознание, а глубже, это была тоже какая-то психологическая практика, которой Айзек, видимо, научился сам — вряд ли Варди стал бы потакать (впрочем, кто его знает?) странным, хотя наверняка логически выверенным действиям искусственного интеллекта.
— Ваша честь, — повторил Айзек, используя известный ораторский прием привлечения внимания, — создание психологического портрета невозможно без изучения методов и практик психологии. Исследование методов и практик психологии бессмысленно без определения психологии как науки. Эта логическая цепочка заставила меня обратиться к обоснованиям психологии. Методика науковедения привела к необходимости обратиться к методам и законам других наук, не только, даже не столько так называемых гуманитарных, сколько к наукам естественным. Физике, химии и, в конечном счете, математике, хотя эта наука не относится к категории естественных, играя при этом важнейшую роль в их формировании и структуре…
— Ваша честь! — воскликнул прокурор, на которого магнетический голос Айзека не произвел впечатления. — Зачем мы это слушаем?
— Протестую! — Адвокат сказал это таким тоном, будто выполнял формальную обязанность. Если прокурор что-то заявляет, прервав легко льющуюся речь эксперта, то обязанность адвоката — заявить протест, хотя Ковельски так и не смог пока определиться: куда клонит Айзек и чем чревата для защиты его неожиданная речь. Станут ли психологические экскурсы аргументами в защиту Долгова или, наоборот, лягут дополнительными камнями в фундамент обвинения? Согласиться ли с прокурором, что Айзек отнимает у суда время, или дать Айзеку возможность высказаться? Ковельски задал этот вопрос своему «помощнику», и тот посоветовал не мешать. Защита обязана воспользоваться любой возможностью — не исключено, что логика экспертных оценок заставит Айзека смягчить общий тон заключения.
— Протест принят, — отмахнулся от обвинителя судья. — Продолжайте, Айзек.
Он посмотрел на часы. Время есть, до перерыва Айзек управится и представит заключение. Пусть доведет речь до конца.
— Ваша честь, — продолжал Айзек, на которого ни выкрик обвинителя, ни протест адвоката не произвели впечатления, — исследование любой замкнутой системы невозможно без рассмотрения этой системы извне. Математика, будучи самой логически определенной и точной наукой, формулирует этот вывод в виде двух теорем Гёделя.
— Теоремы Гёделя! — вскричал прокурор, обращаясь почему-то не к высокому суду, а к присяжным, сидевшим с окаменевшими лицами. — Вы представляете, что это за звери?
Разумеется, они не представляли, но были загипнотизированы голосом Варди и готовы были слушать — пусть и не вникая, но ведь и то, что говорил Айзек вчера, было не так уж понятно. А вывод он сделал определенный и ясный. Значит, и сегодня…
— Пусть говорит! — выкрикнул кто-то из зала, и судья стукнул по столу молоточком, призвав к тишине.
— Теоремы австрийского математика Гёделя, — невозмутимо продолжал Айзек, — относятся к арифметике, определяя для этой науки границы логически возможного…
Арифметика! Сложение-вычитание-умножение-деление. Лица присяжных прояснились.
— Метод индукции позволяет произвести аналогичные действия не только в области классической арифметики. Аналогии в науке играют важную роль…
Айзек сделал паузу, как опытный оратор — нужно было, чтобы аудитория зафиксировала в сознании произнесенную фразу, и фраза была произнесена с усилением, как мелодия телефонного звонка, сначала тихая, становится громче с каждой нотой, пока наконец не завладеет вниманием.
«Где он набрался этой премудрости? — подумал судья. — Где, где… Они же учатся сами, впитывают все, что может пригодиться, и, наверно, даже все, что пригодиться не сможет. С памятью у них точно нет проблем. А с пониманием? С умением использовать информацию в нужное время в нужном месте?»
— Мне пришлось расширить круг экспертных оценок за счет решения более общей задачи — установить аксиомы психологической науки, вывести теоремы, доказать их.
— Он что, — громко спросил кто-то из зала, — собрался заделаться психологом? Теоремы психологии? Их не существует, он же сам сказал!
Судья узнал голос Таубера, полицейского психолога, молодого и активного, пятый год работавшего с задержанными, заключенными и осужденными. Поговаривали, что Таубер, окончивший факультет психологии в Колумбийском университете, устроился в полицию, чтобы собрать материал для докторской диссертации, а став доктором, непременно уйдет в чистую науку, от чего полицейским психологам, оказавшимся на время в подчинении этого выскочки, станет наконец легче работать.
Айзек тоже услышал реплику и отреагировал мгновенно:
— Да, законов и теорем психологии не существовало до того, как мне пришлось их вывести и доказать, поскольку иначе я не смог бы ответить на общий вопрос экспертизы.
— Ха! — Таубер не мог упустить случая вступить в дискуссию и продемонстрировать превосходство человеческого интеллекта над искусственным. — И это удалось? То, что люди не смогли сделать за тысячи лет?
— Господин Таубер! — прервал судья речь, которая, если Таубера не остановить, продолжалась бы вечно: полицейский психолог умел держать внимание аудитории, в чем судья не раз убеждался. — Вы мешаете ходу судебного заседания! Если будет назначен перекрестный допрос, суд вас непременно вызовет.
— Прошу прощения, ваша честь, — не смутился Таубер. — То, что говорит этот… э-э… Айзек, попросту смешно. Он, видите ли, доказал! И как вам это удалось? Какими материалами вы пользовались?
В вопрос Таубер вложил всю иронию, на какую был способен. Любой живой противник счел бы вопрос издевательским. Айзек ответил быстро, четко и однозначно:
— Я воспользовался банком данных Психологического общества Соединенных Штатов, электронным архивом Библиотеки Конгресса и полным интернет-архивом журналов по психологии и психиатрии от тысяча девятьсот тридцать восьмого года по сегодняшний день.
Шум в зале нарастал, журналисты набирали на планшетах и лэптопах сообщения в редакции и выставляли свои комментарии в интернет. Судья постучал по столу, судебный пристав потребовал тишины в зале («В противном случае заседание будет продолжено в закрытом режиме»).
— Меня освободят? — неожиданно, будто очнувшись, громко спросил Долгов. Адвокат положил ладонь ему на плечо, призывая к молчанию. — Я не убивал эту сволочь!
Не получив ответа, Долгов что-то пробормотал, как показалось судье, по-русски и вновь погрузился в непонимающее молчание, опустив голову на грудь.
— Продолжайте, — сказал судья.
И Айзек продолжил:
— Первая теорема звучит так: «Если замкнутая психологическая система непротиворечива, то в ней существует минимум одна психологическая ситуация, не имеющая причинно-следственных связей с другими психологическими ситуациями, возможными в данной системе».
— Что?
Спросил кто-то из присяжных. Судье показалось, что одновременно прозвучали три или четыре голоса. Он и сам задал бы этот вопрос, сформулировав более пространно, но решил не прерывать Айзека и не позволять это делать никому другому. Теоремы теоремами, логика логикой, психология психологией — сейчас важно услышать наконец окончательное заключение научно-технической экспертизы.
Айзек, конечно, расслышал «вопрос из зала» и, будучи существом логичным, эмоциям не поддающимся, просто повторил формулировку:
— Если замкнутая психологическая система непротиворечива, то в ней существует минимум одна психологическая ситуация, не имеющая причинно-следственных связей с другими психологическими ситуациями, возможными в данной системе. Иными словами, человек время от времени совершает поступки, не имеющие причинной связи с психологической ситуацией.
— Открыл Америку, — пробурчал прокурор, но судья даже молоточком стучать не стал. В общем-то, да, по части непредсказуемых поступков человек даст сто очков вперед любому примату или инопланетному разуму, если таковой существует.