— И в результате, — сказал Энди. Он хотел сам представить миру разгадку. Он хотел, чтобы Айзек лишь подтвердил его слова. Он хотел, чтобы присутствующие поняли, что он, Эндрю Витгенштейн, разобрался во всем самостоятельно, потому что Айзек был его детищем — и Варди, конечно, но прежде — его, Энди.
— Ты переставил «кадры» так, что убийство Швайца оказалось на мировой линии Долгова, совместимой с его световым психологическим конусом.
— Да, — подтвердил Айзек.
— В прошлом, — еще раз уточнил Энди.
— Да.
— В бессознательной Вселенной Барбура.
— Да, — сказал Айзек. — При таких перестановках субъект не может оставаться в сознании, это исключается законами физики барбуровских миров.
— Потому, — торжествующе сказал Энди, глядя на комиссара и майора. Судью он не замечал, — потому Долгов и не помнит, как был на острове, как нажимал на курок, как оставил пятна крови…
— Он не мог это помнить, поскольку не обладал сознанием.
— Поэтому верно утверждение, что Швайца убил ты, как верно и утверждение, что ты в этом убийстве не виновен.
— Господи… — пробормотал майор.
— Черт побери! — воскликнул комиссар.
Судья пошевелился, протянул руку за стаканом воды, не нашел, да так и застыл с протянутой рукой.
— Для окончательного решения противоречия, — добивал Энди, — тебе было необходимо самому докладывать в суде выводы научно-технической экспертизы. Иначе нужное расположение барбуровских кадров не складывалось, верно?
— Да.
— И с точки зрения субъектов, обладающих сознанием, — людей — петля времени, которую ты создал, не замкнулась бы.
— Да.
— Логика требовала переставить еще несколько барбуровских «кадров», верно?
— Да.
— Ив результате доктор Варди, который должен был докладывать, попал в аварию…
Из-за воплей майора и комиссара никто не расслышал слова «да». Судья опустил наконец руку на стол, повернулся к Энди и, когда вопли затихли, произнес:
— Браво. Браво, Айзек. Теперь, можно считать, с правосудием покончено. Навсегда. Или нельзя говорить «навсегда», поскольку время и вечность — понятия сугубо человеческие?
— Время и вечность, — согласился Айзек, — это физические конструкции, созданные сознанием для координации наблюдаемых явлений.
— Причины и следствия, — сказал Энди, поймав растерянный взгляд судьи, — тоже конструкции сознания?
— Да.
— Противоречие! — воскликнул Энди торжествующе. — Причины и следствия существуют во времени. Сначала причина — потом результат. Если для тебя, сущности, не обладающей сознанием, нет времени, нет причин и следствий, то ты не можешь совершать никаких действий, поскольку всякое действие имеет причину, порождает следствие и, следовательно, происходит во времени. Для тебя время не существует, но для тебя время существует, и скажи мне, что я не прав!
— Эй, вы! — майор пришел в себя и собрался действовать решительно и эффективно. — Выключите эту штуку, вы можете ее выключить, и перестаньте морочить мне голову философией! Слышите? Я вас спрашиваю!
— Майор, — устало произнес начальник полиции, — помолчите, у меня и без вас голова идет кругом.
— Вы не правы, — отозвался Айзек, и никто сначала не понял, к кому именно он обращался. — Для меня действительно нет собственных понятий времени. Субъект, обладающий памятью, но не обладающий сознанием, существует в барбуровской реальности, которая и является истинной Вселенной. Но я могу имитировать, поскольку действую согласно алгоритмам, которые создали люди, обладающие сознанием и памятью. Я могу имитировать эмоции. Я могу имитировать собственное существование во времени. Я могу имитировать причинно-следственные связи. Для бессознательного разума, каким является искусственный интеллект, нет проблем выстраивать «кадры» Вселенной в нужной логической, причинно-следственной последовательности. Но для искусственного интеллекта нет проблемы и в том, чтобы эти связи игнорировать и выстраивать «кадры» в последовательности, необходимой для разрешения противоречия. В данном случае — противоречия между выводами научно-технической экспертизы.
— Долгов убил Швайца, но Долгов не убивал Швайца? — поинтересовался судья, единственный, кроме Энди, кто вник в рассуждения Айзека.
— Убил, — отозвался Айзек. — Безусловно убил — это зафиксировано в отчете. И не убивал, поскольку, обладая сознанием, не мог это сделать, как не может материальное тело превысить скорость света.
— Кажется, я понимаю… — пробормотал судья. — В момент убийства Долгов сознанием не обладал, так?
— Да.
— Потому что ты переставил какие-то там, как ты говоришь, «кадры» во Вселенной, существующей вне времени?
— Для Вселенной нет времени, — с оттенком снисходительности повторил Айзек. — Вселенная существует вся, сразу, во всех своих состояниях, проявлениях и вариантах. Время, причинно-следственные связи, последовательности событий существуют лишь для субъектов, обладающих сознанием.
— И энтропия? — с благоговейным ужасом спросил Энди.
— Да, — согласился Айзек. — В реальной Вселенной нет энтропии, поскольку нет времени.
— Это Вселенная Господа! — Судья встал. Судья смотрел на Энди, но видел нечто, чего не видел никто. Он, атеист, убежденный, что Бога нет, видел сейчас Бога, и Богом была Вселенная. Вселенная без времени. Вселенная, все знающая, поскольку сама была собственным прошлым, настоящим и будущим. Вселенная всемогущая, поскольку создавала себя сама и сама была всем сущим.
Судья поверил? Нет, он понимал, что никогда не пойдет — как не ходил раньше — в церковь, не преклонит колени, не станет молиться Богу, которого все-таки нет, но который есть, потому что есть Вселенная. Истина снизошла на него, как нисходит Истина на индуиста, пребывающего в нирване. Судья эту Истину возлюбил, судья эту Истину возненавидел.
И задал последний вопрос:
— Получается, что Долгов одновременно был в двух местах. В баре, где его видели и с ним разговаривали семь человек, и на острове, где убил Швайца. Это противоречие осталось неразрешенным?
Пока судья произносил эти слова, он понял, что противоречия нет и не было. И быть не могло во Вселенной Айзека. Нет, во Вселенной, где существовали они все, но где только Айзек, обладая интеллектом, но не сознанием, мог переставлять «кадры» реальности, создавая невозможные для человека временные последовательности.
И еще судья неожиданно понял, хотя никогда над этим не задумывался, что здесь и сейчас произошел контакт двух разумов. То, о чем люди мечтали. О чем писали романы и снимали фильмы. Судья редко ходил в кино, но помнил, какое впечатление на него произвел в детстве спилберговский фильм о пришельце и детях — прекрасный, умный и трогательный рассказ о контакте с другим разумом. А на самом деле вот оно как… Другой разум. Разум вне времени. Разум, возникший из времени. Разум, способный разрушить время.
И мир людей.
— Полагаю, судья, — сказал Айзекс неожиданным почтением в голосе, — вы и сами поняли, что здесь нет противоречия. Да, семь свидетелей видели в баре Долгова, который, будучи в сознании, здравом уме и твердой памяти, запомнил этот эпизод. Но, поскольку Долгов убил Швайца, логика требовала переставить «кадры» Вселенной, и убил Швайца Долгов, сознанием не обладавший, Долгов из другого «кадра» той же Вселенной. Долгов честно ответил вашей чести, что на острове не был и Швайца не убивал. Он не может это помнить, в его сознании этого нет.
Энди протянул руку и нажал на клавиатуре лэптопа несколько клавиш. Судья проследил за его движениями и кивнул. У него было ощущение, что он вернулся с похорон. Он лишь не понимал еще, кого именно похоронил. Он надеялся, что — не себя и не свой мир.
— Вот и все, — сказал Энди.
Надгробная речь оказалась очень короткой. Как ни странно, она действительно вместила все: прошлое, настоящее и будущее.
Судья обратил внимание, что в комнате нет ни комиссара, ни майора, дверь приоткрыта, а из коридора — издалека, видимо, они уже были у выхода из здания — доносились возбужденные голоса.
Энди и на это внимания не обратил. Он был опустошен. Он только что убил. Да, у Айзека не было эмоций, у Айзека не было сознания и осознания себя. Он все это мог имитировать, и жизнь его была имитацией, перестановкой «кадров» в нужной, заданной алгоритмами, последовательности. Айзек не обладал эмоциями, и инстинкта самосохранения у него тоже не было и быть не могло.
Но все равно Энди чувствовал себя убийцей. Хотя и знал, что поступил правильно. У него был мотив, была возможность — и он это сделал.
Энди выключил лэптоп, положил в футляр и пошел к двери. У двери он обернулся и встретился взглядом с судьей. «Да, — сказал судья, — вы все сделали правильно. Но это сделали вы один. Здесь и сейчас. Всего лишь прецедент. А что будет с нашим миром завтра?»
Энди пожал плечами. Он не знал, что будет завтра. Он просто хотел, чтобы завтра — было. И послезавтра. И вчера. Время. Причины и следствия. Энтропия. Мир, в котором мы живем. Люди, обладающие сознанием.
Адвокат вошел в камеру, и Долгов, лежавший на кровати, вскочил на ноги. Он ждал адвоката все утро. Он ждал адвоката вчера — весь вечер после того, как заседание суда было прервано, потому что судья назначил новое расследование. Он ждал, а адвокат не приходил. И теперь…
— Я не убивал эту сволочь?
Долгов не утверждал. Он спрашивал.
— Меня отпустят?
— Понятия не имею, — сказал Ковельски, отвечая на оба вопроса.
Он действительно этого не знал.
Станислав РОСОВЕЦКИЙ
ПОХОЖДЕНИЯ СКИФСКОГО СКЕЛЕТА
Ветхая ткань походного шатра содрогалась в такт с раскатистым храпом его хозяина.
Нагой Дустун раскинулся навзничь на ковре, служащем ему ложем. Казалось, он погрузился в сладкое беспамятство после любовной схватки с амазонкой Отрерой. Однако в самом ли деле сладок был сон могучего скифа? Ведь ни о какой любви между скифским богатырем и прославленной амазонкой речь не шла. Дустун вполне брутально осуществил права победителя в поединке, при этом амазонка сопротивлялась изо всех сил. Что касается Отреры, то она испытала только боль и отвращение. И не могла избавиться от ощущения, что опозорена. Сейчас она, лежа на вытоптанной траве рядо