— Иначе и быть не может…
— Да! Насколько я мог до сих пор убедиться, мой брат похож на меня поразительно.
— Только не теперь, — засмеялся обрюзгший человек, — теперь ты похож на него, как и я.
Красавец сверкнул небрежно-иронической улыбкой. Собеседниками были Алешка Колечкин и Андрюшка Курицын.
Последний проживал в этих номерах по паспорту дворянина Ивана Станиславовича Карицкого, услужливо доставленного ему какими-то путями Алексеем Колечкиным.
Карицкий, в котором так трудно было узнать прежнего Андрюшку Курицына, наряду с поддельными баками, усами, париком и видом на жительство, приобрел много и внешнего лоску, в восприятии которого обнаружил дарования почти сверхъестественные.
На глазах Алексея Колечкина совершалось чудо. Приятель его с каждым днем отделялся от своего прошедшего типа на громадные расстояния, как будто что-то природное сказывалось в нем.
Так, созревшая бабочка, разбив свой кокон, высоко взвивается в голубое небо, а он, низко упавший куда-нибудь в густую траву, уже, конечно, не имеете нею более ничего общего.
Для героя нашего давно уже перестало быть тайной его настоящее происхождение, и это обстоятельство только усугубило в нем его решимость на неслыханное дело, окрыляя его планы и действия жаждою мести и по отношению к нему, к этому старому жуиру, и к счастливчику брату, гордо сверкающему пред ним своей сытой непорочностью… В мрачных глазах юноши при одном произнесении его имени вспыхивали зловещие огоньки.
— Ну, положим, — продолжал Колечкин, — мы его… того… спихнем. Но как же ты справишься с мамзелью Петровой, со старухой графиней да, наконец, и с самим графом?..
Опять едкая улыбка искривила лицо Андрюшки.
— С графом? — повторил он. — С графом не будет стоить никакого труда.
— Как это так?
— Эго мое дело…
— Которое меня не касается?
— Да! — надменно ответил Курицын.
Колечкин недружелюбно поглядел на своего приятеля.
— Однако, Андрюшка, ты делаешься горд, как настоящий граф…
— Я и есть настоящий…
— Ну, положим, не настоящий, но, во всяком случае, очень хорошо подделанный.
— Я не люблю таких шуток, Алексей!
— Виноват! — иронически произнес Колечкин. — Прости, пожалуйста, но мне очень странно твое поведение относительно меня с некоторых пор. Кажется, мы с тобой приятели закадычные, между которыми никаких счетов и комедий не должно бы было существовать, а между прочим, они существуют… Эх, брат Андрюшка! Если ты уж и теперь начинаешь заноситься, то что же будет, когда все твои планы осуществятся?
— Что будет, ты спрашиваешь? Будет то, что должно быть. Колечкин взглянул в глаза приятеля и, вздрогнув, опустил их. Его вдруг охватил ужас, после того как мгновенная мысль озарила значение этого взгляда. Он вспомнил убийство на лодке!
Курицын, казалось, понял, что произошло в душе приятеля, и вдруг громко захохотал.
— Ты у меня будешь старшим камердинером! — еле выговорил он сквозь смех. — Экая ты дурья голова, я тебе скажу, чем бы дело делать, а он, как баба, гадает о будущем… По-моему, брат, будущее всегда в руках настоящего, это верно. Есть, конечно, кисляи вроде тебя, у которых и сапоги с ног валятся, в то время когда они вздумают сделать шаг, но я, брат, не из таких, и глупых разговоров не люблю больше всего.
Колечкин, однако, сидел пасмурный, как ночь. По лицу его пробегали странные тени. Казалось, он напряженно соображал что-то.
— Ну, чего ты уши повесил? Думаешь, пока нужен ты мне — ладно, а как будешь не нужен, и того!.. Так, что ли?.. Эх ты, дурак, дурак после этого!.. Видишь, я с тобой совсем откровенен! Ты знаешь меня, я тебя знаю… что ж нам скрываться?..
«Да, — подумал Колечкин, — я, брат, тебя хорошо знаю». И еще более помрачнел, но, однако, вскоре сообразил что-то и весело поднял голову:
— Да ты, брат, так говоришь таинственно, что поневоле черт знает какая мысль в голову полезет.
— Дурак!
— Вот только от тебя и услышишь.
— Покаты будешь дураком, я при всем желании не могу ничего тебе сказать более утешительного.
— Ну а в этом деле, стало быть, я тебе не нужен?
— В каком?
— Да насчет молодого графа.
— Конечно, нужен!.. Кто же его заманит. Ты ведь знаешь, что нужен ты мне так же, как нужна правая рука, а чего ты ломаешься, выпытываешь меня!.. И верь мне, все это напрасно. Если я захочу что скрыть, то из меня никакая сила не выпытает! А ты вот лучше подумай насчет заманки и в накладе не останешься. А когда все это дело устроится, то ты будешь обеспечен на всю жизнь. Без меня ты ведь пропал бы, с твоим характером, как собака, а если ты будешь верен мне, повторяю, будешь богачом. Ну, вспомни, пожалуйста, что ты был несколько месяцев назад: пьяный, оборванный, без гроша в кармане, а теперь на тебе превосходный костюм, в бумажнике у тебя денежки. Совсем человеком стал.
— Это правда, — тихо отвечал Колечкин и в глубине души даже осознал, что это правда.
— Ну вот, видишь ли!.. А если ты хочешь забираться во все тайники моих соображений, это напрасно! Твое дело — исполнять в полной уверенности, что я теперь дорожу твоей шкурой наравне со своей, если не больше. Да и, конечно, больше. Свою шкуру я ставлю теперь на кон. Была не была!.. Или выиграю, или все потеряю. А твою шкуру я не могу так поставить, я. должен ее оберегать, как банкомет карту, которую держит в руках и которая должна принести ему выигрыш. Понял ты меня? Понял. Ну и прекрасно. Стало быть, с сегодняшнего дня я избавлен от твоих разных расспросов, вовсе не ведущих к цели. Ты ведь в пьяном виде очень речист, да и во сне имеешь скверную привычку бредить в откровенном тоне.
— Ты почем это знаешь?
— О, братец, я знаю все, что мне нужно знать… Моя игра слишком велика, чтобы я не пометил некоторых карт в ее колоде… Все это я говорю вот к чему. Ты должен обратить все свое внимание на моего братца Павлушу… Все эти три дня ты должен следить за ним по ночам, так как, на худой конец, будут следить за тобой сыскные агенты, в случае если мы проиграем нашу ставку… Ты должен выбрать удобный пункт для заманки и известить меня, когда все будет готово. А я пока буду делать то, что считаю еще более важным. Понял?
— Понял, — отвечал Колечкин, опять проникаясь чувством уважения к своему приятелю и опять начиная мечтать на самые радужные темы.
— Ну и прекрасно! Если понял, то, стало быть, ты через пять минут, — Курицын посмотрел на карманные часы, — уйдешь отсюда и разузнаешь, куда направился мой братец по освобождении своем, и дашь мне знать об этом завтра утром.
— Если же бы представилось что-нибудь и сегодня, то я готов каждую минуту дня и ночи…
— Сегодня я буду у Флирта.
— Экий ты черт! — вставая, сказал Колечкин. — Теперь я окончательно убежден, что с тобой не пропадешь.
Курицын самодовольно улыбнулся, с ленивой небрежностью протянул руку через стол, и приятели расстались.
Разные есть субъекты в Петербурге! Например, взять хоть этого господина Флирта. У него небольшой каменный домик-особняк, у него свои лошади, прекрасный повар, тройка лакеев, много бронзы, много серебра и подъезд охраняется галунным швейцаром.
Флирт — брюнет, немного еврейского типа, но боже упаси намекнуть ему об этом небольшом сходстве с субъектом гонимого племени; он придет если не в бешенство (он очень политичный и милый человек), то в страшный азарт. Вытащит лист со своим родословным древом и докажет вам, как дважды два, совершенно противное. Но природа, та самая природа, которую огнем не выжжешь, несмотря на все эти доказательства, оставит вас в сомнении.
Господин Флирт нигде не служит, родового не имеет, у него все благоприобретенное, но все такое изящное и бонтонное, что вовсе нельзя было бы и подумать, что он существует исключительно на средства, доставляемые ему «игрой», происходящей у него ежедневно по вечерам. Со стороны кажется, что добрые приятели собираются к нему поболтать и перекинуться в картишки, а на самом деле тут ведется крупнейшая игра, среди которой тают и вырастают целые состояния. Сам Флирт играет очень редко, хотя удивительно счастливо, но зато проигравшийся, как говорится, «в пух» может смело надеяться занять у него под проценты ту или другую сумму.
Потом у Флирта есть доходы, карточный и покушный, то есть известный процент с выигрыша.
По уходе Колечкина Курицын быстро переоделся и через несколько минут уже сидел на извозчике. Он ехал к Флирту, но не игра прельщала его в этот раз; ему сообщили, что вечером приедет туда «когда-то знаменитый игрок граф Иероним Иванович Радищев».
Около подъезда стояло несколько карет.
Сквозь зеркальные окна виднелся швейцар, скучно фланирующий около вешалки, загроможденной шинелями, шубами и пальто.
Сверкали огни газовых рожков и несколько ламп. На мокрой панели отражались их световые пятна.
Андрюшка вошел в подъезд, с видом человека давно знакомого.
Швейцар бросился снимать с него пальто. Затем он поднялся по широкой лестнице, устланной красным ковром, и вступил в зал, убранный по последним требованиям моды и роскоши. Гигантские пальмы упирались листьями в потолок, мелкая золоченая мебель стояла по стенам красивыми группами.
Несколько человек сидели кое-где и оживленно беседовали.
Господин Флирт, толстенький лысый субъекте очень бойкими и плутоватыми глазками, переходил от одной группы к другой, смеясь и пожимая руки.
Увидев выходящего Андрюшку, он бросился к нему навстречу.
— Господин Карицкий!.. Дорогой Иван Станиславович!.. Мое почтение, очень, очень рад…
Андрюшка фамильярно пожал ему руку и спросил:
— Еще не собирались?
— Нет, уже есть кое-кто… Но крупного чего-нибудь не предвидится…
— А граф?..
— Да вот разве что он приедет! — Флирт прищурился. — Да и то сказать вам по правде, граф, этот знаменитый понтер уже не тот нынче! Впрочем, говорят, он где-то разжился крупной суммой и обещал быть… А слыхали вы историю, которая теперь занимает весь Петербург?