Придя в себя, он заметил, что едет не то на телеге, не то на повозке. Справа и слева около него сидели его избавители.
Когда беглецы достигли дебаркадера станции, Долянский оправился настолько, что мог вылезти из повозки без посторонней помощи. Теперь только пришло ему на ум узнать, кто был незнакомец, так чудесно спасший его из того положения, которое казалось ему ужаснее самой смерти.
Колечкин назвался, но эта фамилия не сказала ему ровно ничего.
— Не пойдем в вокзал, — сказал Савельев, — вероятнее всего, за нами будет погоня. Надо ожидать проходного поезда вот там, да и там не совсем безопасно. На всякий случай один из нас, или я, или ты, — обратился он к Колечкину, — должен стоять на страже.
И,говоря это. все трое перешли пустынные шпалы и скрылись в довольно глубоком овраге, с двух сторон отделяющем насыпь.
Яркий месяц позволял далеко видеть, и каждый предмет бросал среди его голубого блеска длинные черные тени.
— Вы тут ждите поезда, — тихо сказал Савельев, — а я должен вернуться. Моя месть и мое искупление еще не кончены. Господин Долянский, у меня там остается графиня… Я сперва думал отложить освобождение ее на некоторое время, но теперь вижу, что это опасно… Надо возвратиться… — Я не боюсь своей гибели, мне моя жизнь мало теперь нужна, но жизнь графини необходима, чтобы отомстить нашим врагам… В Петербурге вы остановитесь в Знаменской гостинице. Если мне все удастся так, как я думаю, то я прямо с вокзала приеду туда с графиней. Но во всяком случае вы должны явиться в департамент и поторопить ревизора… ну, прощайте пока!
И, прежде чем Долянский успел возразить что-нибудь, Савельев скрылся в овраге.
В эту же минуту чугунный электрический звонок возвестил о приближении поезда.
Еще несколько минут, и трехглазый локомотив его сверкнул вдали своими яркими фонарями. Вот он стал быстро приближаться. На станции прозвонили в колокол, и беглецы наши вышли из засады, располагаясь так, чтобы возможно удобнее взобраться в ближайший вагон.
С грохотом подкатила длинная вереница вагонов и, свистя тормозами, остановилась перед платформой.
Минута — и Колечкин с Долянским очутились в вагоне третьего класса.
Еще минута, раздался третий звонок — и поезд медленно тронулся дальше.
Но оставим пока Долянского и его спутника с тем, чтобы проследить за фельдшером Савельевым.
Придя к тому месту, где стояла бричка с привязанной лошадью, он быстро вскочил в нее и полетел назад.
Лошадь бежала крупной рысью, а он все подгонял ее.
Вот опять показались башни и фронтон мрачного здания клиники. Теперь, при свете луны, очертания этого здания приняли еще более мрачный вид.
Самый свет в окнах его говорил о чем-то таинственном, дисгармонируя с окружающей тихой ночью.
— Эх! Если бы удалось! — бормотал фельдшер, продолжая понукать лошадь. — Если бы увезти сегодня и графиню, тогда месть моя была бы окончена, но этот проклятый Болотов, он сегодня ночной дежурный и с ним вместе фельдшер Крюгер. Эта немецкая шельма очень прозорлив и очень предан Кунцу, вследствие этого в женское отделение едва ли можно пробраться. Впрочем, посмотрим; что скажет Дунька. Она предана мне, как собака.
И, рассуждая так, Савельев слез с брички, привязал лошадь к ближайшему дереву и пошел по направлению к калитке, сквозь которую обычно ходили сотрудники лечебницы.
Калитка не была заперта. Это очень успокоило Савельева. Он понял, что, стало быть, не только погони, но и самой тревоги насчет исчезновения Долянского еще не было. Пройдя сад, он свернул по боковой аллее и направился к помещению кухни.
Это было совершенно отдельное каменное строение в один этаж. В одном из окон его чуть брезжил слабый огонек. Савельев подошел к окну, стукнул в стекло и стал ждать. Огонек перебежал, и вскоре около входной двери раздался легкий шум.
Тогда он тихо приблизился к ней и спросил: —Дуня, ты?
— А тут кто? — спросила толстая молодая сиделка в полосатом платье и пелеринке.
— Я, Савельев.
— А что вам?..
— В кухне никого нет?
— Никого.
— Ты дежурная, значит?
— Да.
— Постой-ка, я войду, мне надо тебе сказать два слова.
— Не пущу! — шутливо сказала сиделка, вообразив в этом посещении одну из обычных амуреток старшего фельдшера.
— Ну-ну, пусти, я по делу! — строго проговорил Савельев и переступил через порог.
— А какое такое дело? — все еще не совсем доверяя, спросила сиделка.
— Сперва потуши лампу!
— Зачем это?
Савельев молча дунул поверх стекла, и лампа погасла.
Сиделка издала слабый крик, но фельдшер, схватив ее за руку, оттащил в глубь громадной комнаты, уставленной деревянными столами плавками, на которых расставлялись обыкновенно котлы с пищей для больных.
— Ну что вам? Что вам надо, Савельев? — бормотала Дуня.
— Вот что, слушай!.. — строго сказал Савельев. — Ты девушка честная, я тебя знаю… И я к тебе не для дурачества какого пришел, а коротко говорю тебе такое дело: если ты уговоришь Агафью сменить ее сегодня, сейчас же, тобою и поможешь мне обделать одно дельце, то можешь быть уверена, что я не поскуплюсь… За деньгами у меня дело не станет, а может быть, и еще за кое-чем другим, чего ты добиваешься от меня… Жениться я тоже не прочь, только ты должна сперва показать мне по-настоящему, что любишь меня. Слыхала? Дело это для меня очень важное. Поэтому ты должна сейчас пойти во второе отделение и сменить Агафью. Пришли ее сюда, а потом… Ты знаешь графиню?
— Знаю, — тихо ответила девушка, уже совершенно серьезным тоном.
— Ну вот. Ты должна сходить к Манекену и взять у него ключи от цейхгауза. Там возьми то платье, в котором привезли графиню, и принеси мне наверх.
— А если Манекен не даст?
— Скажи, что я велел. Вот возьми этот ключ и покажи ему. Это у нас с ним условный знак, на случай если я что приказываю. Слышишь?
— Хорошо.
— Ну ступай!.. Я пойду тоже в здание. Кухню не запирай, потому что сюда должна сейчас прийти вместо тебя Агафья…
Накинув платок, Дуняша быстро перебежала двор и скрылась в крыльце главного здания.
Савельев остался ее ожидать под большим кустом бузины, внутри которого лепилась старая скамья.
Кругом было совершенно беззвучно. Тихая звездная ночь покоилась над живописно уснувшей природой.
Спал и мрачный дом со своими тускло освещенными окнами.
Савельеву пришлось ожидать довольно долго. В конце концов он стал даже беспокоиться не только за успех предпринятого дела, но и за собственную безопасность. Но вот тихо стукнула дверь подъезда, и в темном жерле ее показалась женская фигура.
Это была Дуняша.
— Ну что? — кинулся к ней Савельев. — Сделала?
— Какое сделала!.. И жид и немец — оба бегают как угорелые… Сумасшедший доктор этот новый-то убежал… Вы уходите отсюда, а то сейчас будут обыскивать сад… слышите… вон сюда бегут…
Дуняша указала вверх по лестнице, откуда действительно несся неясный гул…
— Прощайте! Я побегу в кухню…
Савельев тоже хотел уйти через другой подъезд, но вдруг Дуняша схватила его за руку:
— А насчет графини вот что я узнала: ее сейчас же переведут в «кашетку».
— В «кашетку»?! — повторил Савельев, и вдруг лицо его озарилось улыбкой удачи. — Это хорошо, — пробормотал он.
«Кашеткою» в сумасшедшем доме называлась одна из комнат в пустующей северной башне.
И действительно, субъект, попавший в эту комнату, мог считаться так хорошо спрятанным, что самые тщательные поиски не могли бы привести ни к чему. Только служащие в больнице, и то не все, знали местонахождение этого ужасного уголка. В него вел единственный ход из подвального коридора, в конце которого была заржавленная чугунная дверь; громадный ключ от нее находился всегда у Кунца.
Отворив ее, посетитель вступал тотчас же на первую ступеньку винтовой, тоже чугунной, лестницы. Она слабо освещалась местами из крошечных круглых окошечек или, вернее, дыр в толстой стене, сквозь которые едва мог пройти свободно кулак.
Наверху лестница упиралась во вторую чугунную дверь, за которой была круглая комната, имевшая поверху ряд таких же дырообразных окошечек, которые освещали и лестницу.
Попав сюда, надо было считать всякую связь с миром порванной. Самый отчаянный крик ни одним отзвуком своим не вылетал за эти ужасные стены.
Чему прежде назначалось это помещение, за неимением сведений, догадаться было положительно невозможно.
Шум сверху лестницы быстро приблизился. Савельев с самым беспечным видом пошел навстречу людям, спешившим вниз.
— Кто там?! Кто там?! Держи! — раздалось несколько голосов.
— Кого держать?! — захохотал Савельев. — Что за шум?
На первой же площадке он столкнулся с целой группой. Тут были и Кунц, и Шнейдер, и Болотов, и Манекен, и другие сторожа.
— Вы где были, Савельев? — строго спросил его Кунц.
— В кухне, а что?..
— Как что?! Больной убежал!..
— Какой? Когда? — с притворным ужасом спросил фельдшер.
— Долянский, доктор… Надо искать его!.. — кипятился Кунц. — Пойдемте в сад все, все, и вы идите!.. Да фонарей надо!..
Когда вся ватага кинулась за фонарями в подвал, Кунц, в присутствии Шнейдера, схватил Савельева за руку и пробормотал:
— Тут что-то нечисто, Савельев, и я уже приказал двоим верным людям перевести графиню в «кашетку»… Эта гениальная мысль мелькнула мне в самую критическую минуту… Теперь мы можем сказать, что она убежала, тому, кому следует, а другой стороне скажем, что с ней теперь всякие счеты кончены. Сегодня ночью ты снесешь ей туда «микстуру»… Слышишь?
— Хорошо, — ответил Савельев, — за ключом, значит, прийти к вам на квартиру?
— Да-да. Но куда же, однако, девался Долянский? — пробормотал Шнейдер, фиксируя взглядом то Савельева, то Кунца. — Надо сделать самый обстоятельный обыск, иначе нельзя оставить это дело.
В это время из подвала вышла с зажженными фонарями в руках ватага сторожей под предводительством Болотова.