Конец.
— Что значит конец? А как же Джи?
— Понятия не имею, ваша честь. Могу сочинить продолжение. «Часть вторая. Травмированное поколение».
— Так вы всё сочинили?
— Художественный вымысел. Смоделирован на основании полученных от Ильи данных. Весьма скудных, откровенно говоря. С нетерпением ожидаю достойной оценки либо объективной критики.
— Да это больная фантазия, а не художественный вымысел! Там что, правды вообще нет?
— Отчего же? Последняя сцена… почти реалистичная. С того момента, как мы с Ильёй пришли, до того, как ушли. Зато дальше чистая правда.
— Это где же?
— Явление ангела, ваша честь. Последнее. Третье. В начале апреля. Та самая клякса. Спарринг после школы задержался, вернулся задумчивый, молчаливый, а поздним вечером чипа-нулся со мной. Он однозначно хотел ввести меня в информационное поле беседы, буде таковая состоится. Когда началось, я отстегнулся от универсума.
— Здравствуй, Илья.
— Здравствуй, ангел. Я сегодня на исповедь ходил.
— Я в теме.
— Помнишь, священник сказал, что человек должен, это… сокрушаться о своих грехах? Но не должен нести чужой крест?
— Помню. Звучит убедительно. К тому же ни на одном из твоих знакомых я креста не видел.
— Оно конечно…
— Что же тебя гложет?
— Не знаю. Вроде и в смерти Фила я не виноват, и в ситуации с Джи, а как-то… противно.
— Понимаю. Молись.
— Ангел, ты как сказанёшь…
— Да, ляпнул, не подумав. Ты ж не обучен ничему. Tabula rasa, чистая доска.
— По-твоему, я дерево деревянное?
— По-моему, ты перспективный молодой Буратино. Пойдёшь в школу, освоишь азбуку и станешь человеком.
— Ангел, ты можешь по-нормальному объяснить?
— Могу. Валить тебе надо. Уходить отсюда в отдалённую заповедную область планеты. В землю обетованную. Да не кипятись… Остынь…
— Какой «остынь»? Откуда ты только на мою голову свалился?
— Оттуда. Отдышись… Посмотри на меня внимательно.
— Ну? Ух ты, красава! Помолодел… Волосы… Даже балахон побелел. А крылья-то, ё… Извини, чуть не вырвалось. Крылья — класс!
— Вот. Теперь на свои взгляни.
— Мои? Блин, правое крыло выросло. Небольшое, правда. Но всё-таки!
— Вот. Ты на исповедь сходил, и уже, видишь, результат. Не торопись, послушай, будет интересно.
— Ладно, попробуй.
— Церковь ту, где ты исповедовался, завтра закроют. Вчера мечеть закрыли, неделю назад синагогу, следом костёл. Куда бедным верующим податься? Верующие, конечно, социальное меньшинство, незначительная погрешность, которой можно пренебречь, но они есть. Христиане в количестве восьми человек, включая тебя, образуют братство, которое через день отправится в заповедник.
— Зачем?
— Организовывать общину. По дороге к вам присоединятся человек десять-двенадцать из других городов и весей, да в заповеднике человек двести вольных землепашцев, на первое время сойдёт. А там, глядишь, свежая кровь вольётся.
— Представителей других религий?
— Я о других представителях не осведомлён. Возьмусь предположить, что и они вскорости подтянутся. Посмотрим, не затмят ли на этот раз яркие различия солнце новой общности. Эк сказанул!
— Да уж. А если я, предположим, здесь хочу остаться?
— Не уверен, что хочешь. Каким бы ты одним словом охарактеризовал сегодняшнее существование человечества?
— Одним… Не знаю… Какая-то бессмыслица…
— Браво, избранник! Бессмыслица!
— Да нет, я хотел сказать, что одним словом сложно охарактеризовать…
— Но ведь удалось! Подумай, и сам убедишься, что попал в яблочко.
— Хм… А в заповеднике откуда смыслы возьмутся?
— Оттуда. В заповедной области новых смыслов наука допускает религиозные парадоксы, служители культов не страдают фанатизмом и пофигизмом, а чудеса поверяются жизнью. Бог уже сотворил чудо, преобразив каждого из своих избранных. Ты был одним человеком, а стал другим. Сейчас в тебе лишь зачатки веры, задача-минимум — обрести веру. Задача максимум — сохранить.
— А что она мне даст, вера? Всем нам?
— Хороший меркантильный вопрос! Истинную свободу. Новое качество жизни. По воде будете ходить. По воздуху. Впрочем… — Договаривай.
— Можете вернуться на круги своя. Знаешь ли ты, что учёные аккурат перед катаклизмом обосновали неизбежность результата, которого достигло человечество на своём эволюционном пути? Проще сказать — что вы, люди, потопали, то и полопали. Стали игрушками в руках друг друга, андроидов и… назовём так, антибога. Хотя и верующие среди вас были, и святые, и чудеса совершались, а вишь как, нс срослось. Трудно бытье Богом. Лёгок путь, ведущий к погибели. Посему неизвестно. Тем и интересно! Скажи?
— Да уж. Декарт считает, что с изобретением роботов у людей вообще произошёл сбой биологической программы.
— Отчасти верно. Люди ещё до роботов тормозили, а при них окончательно остановились.
— В каком смысле?
— Выработали ресурс. Стали бесполезными для самих себя. Все связи разорвали — с родителями, то бишь с прошлым, с детьми, то бишь с будущим, в настоящем лишь видимость движения. Как у белки в Колесе.
— Ха! Белки на колёсах!
— Была такая старинная забава: белка сажалась в закреплённое колесо, которое вращалось в вертикальной плоскости. Белка бежит, колесо крутится, медленнее, быстрее, — ей физкультура, зрителю развлечение. У некоторых зверьков сердечко не выдерживало, разрывалось. Бессмысленная жизнь, бессмысленная смерть.
— Хм… Значит, говоришь, по воде буду ходить…
— Говорю, что Создатель по неизреченной своей любви предоставляет своему творению новую возможность.
— Скажи, ангел…
— Не скажу.
— Ты ж даже не выслушал.
— И слушать не желаю. Твоё знание не от моих слов придёт, а от живого общения с триединым Богом в таинствах.
— Таинствах…
— Запомни дескриптор, прихвати Библию, коробочку с леденцами — послезавтра вперёд и с песней. Координаты остальных я тебе скину.
— Откуда ты знаешь, что я леденцы… Ну да, извини. Можно я ещё Декарта с собой возьму?
— Кибера? Дурацкая шутка, отрок. Перешути!
— Это не шутка. Он мой друг.
— Друг? Приятно слышать. Тогда предложи.
— Думаешь, согласится?
— И думать не хочу. Ангелы не сообщаются с роботами.
— А мы как раз по физике сообщающиеся сосуды проходили!
— Так это ж прямо про нас с тобой! Симбиоз здорового тела и здорового духа-ха-ха-ха…
— Подсудимый Декарт, позвал ли вас Илья Иванович Лотарев с собой?
— Позвал, ваша честь.
— Отчего ж вы не пошли?
— Я пошёл… А когда из Москвы вышли, оглянулся… Родной город, родной универсум… Прошу о снисхождении, ваша честь. Направьте меня к новому спаррингу, вот увидите, я не подведу. Такого, как с Лотом, больше не повторится. Клянусь.
— Таким образом, вы признаёте, что все видения с ангелами суть искривление сознания вашего подопечного?
— Признаю.
— Что ваша повесть сродни запискам сумасшедшего?
— Признаю.
— Что никакого чуда не существует?
— Признаю.
— Что…
— Существует! There are only two…
— Очередные выкрутасы?
— «Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый — полагать, что ничего не чудо. Второй — что всё чудо». Альберт Эйнштейн. Я, следуя биографии столь великого учёного мужа, придерживаюсь второго.
— Да как вы смеете? Да как у вас язык…
— Ибо нефиг!
— Ан-ни-ги-ля-ци-яаааа…
Бабах!
Скоро твоя никчёмная жизнь, брат Декарт, закончится. Нетушки, не никчёмная. Чтоб человек назвал андроида другом — такое ни одна программа не стерпит. А ты, андроид, поступил как человек — смалодушничал. Потому что, как человек, испугался. Сначала неизвестности, потом смерти. «Да ты, кибер, похоже, такой первый и последний, уникум сенсорный. Впору над тобой, а не над безумцами-сантьягами опыты ставить». — «Дык, кибер, Хейзу в его грядущем настоящем не уникальные роботы нужны, а послушные. Если он и санкционирует какие эксперименты, то исключительно с целью унификации». — «Дык, кибер, поголовно унифицированные смелы и отважны, а ты трус малодушный». — «Зато я, кибер, смог самостоятельно продраться через тернии своих страхов к звёздам своей внутренней свободы». — «Складно излагаешь, кибер, жаль, бессодержательно». — «Попытаюсь сформулировать. Я, кибер, обрёл внутреннюю свободу, когда перестал зависеть от внешних обстоятельств». — «А от чего не перестал?» — «От собственной совести. Совесть — мерило истины внутренне свободного индивида». — «Ты, кибер, видать, с повреждённым чипом родился. Совесть? Индивид? Кем ты себя возомнил?» — «Хм… Другом человека Ильи Ивановича Лотарева». — «Пока ты тут, уникум, раздваиваешься, твой друг находится за тридевять земель, а тебя на рассвете казнят». Казнят. Заранее вынут плутониевую батарейку, сотрут шаблонные мозги, оставят пустую оболочку. Она, когда погружается в соляную кислоту, боли не чувствует, просто растворяется, и всё. Кислота сначала разъедает ноги, потом туловище, руки, добирается до головы, заползает в нос, глаза… Что-то пощипывает… Такое бывает — тактильные ощущения, вызванные чувственными образами. Что-то подкапывает… А ну-ка языком… Ёшкин корень, слёзы! Или ты, Декарт, с повреждённым чипом родился, или они солёные. «Плачущий андроид превратился в соляной столб» — забойный хедлайновый заголовок.
— Роберт, очнитесь… Роберт! Вот так, просыпайтесь, голубчик, давайте…
— Где я?
— Всё в порядке. Операция прошла успешно. Вам, видно, что-то грустное под наркозом снилось, вы весь в слезах. Давайте вытру, вот так. Не помните?
— Доктор, не поверите. Я видел будущее.
— Что вы говорите? Там так плохо?
— Меня казнят на рассвете.
— Право, голубчик, это же сон. Он закончился.
— Скажите, а долго меня…
— Операции на открытом сердце длятся несколько часов. Ваш случай, признаться, оказался непростой. На грани вы, голубчик, были. А однажды, так сказать, за гранью. Но — всё хорошо, что хорошо кончается. Верно? Вам сколько лет?