— И чего же ты раньше молчал?! — заорал парень.
Я пожал плечами:
— А вы знаете, где мы находимся?
Он неохотно согласился:
— Да, ты прав. Даже приблизительно не представляю. Завтра попробуем найти хоть какой-нибудь ориентир по этой твоей карте, лады?
Я кивнул.
— А теперь надо поспать. Мы ляжем первые, а ты сторожи.
— Сторожить? Но зачем это?! Я все время сплю один.
— Но теперь-то ты не один… Так безопаснее, я знаю. И не переживай, скоро я тебя сменю.
Что я мог возразить? Только кивнул и вышел на улицу.
Где-то в рюкзаке осталось немного печенья — наверное, последнее. Ну и черт с ним. Кушать-то хочется. Может, мне стоит уйти вперед сейчас, пока они спят? Когда проснутся, пусть сами со всем разбираются — в конце концов, я ничего им не должен. В конце концов, каждый здесь сам за себя. Все равно я не хочу идти с ними дальше. Как только мы определимся с направлением и доберемся до какого-нибудь населенного пункта, мы разойдемся — это как пить дать. Они мне никто и никогда не станут «кем-то», и я не хочу тратить на них свое время и свою еду. Да и они, я просто уверен, тоже ничего такого не хотят. Они уже есть другу друга, и больше им никто не нужен.
Так зачем я все еще здесь сижу?
Ну почему я тогда не ушел? Почему? У меня ничего не осталось. Ничего.
Как я мог им поверить? Почему? За что?
Я не знаю, как смогу теперь выжить. Они украли у меня все: мой рюкзак с вещами, мою воду. До сих пор не могу поверить, что это случилось. Случилось со мной.
Мне надо об этом написать, рассказать кому-то. Может быть, потом кто-то прочитает мои записи и… и я не знаю что. Сделает выводы? Пожалеет меня? Не знаю, чего я хочу, но это и неважно. Я просто хочу об этом написать.
Тогда я не понял, зачем нужны были все эти ночные дежурства, но теперь понимаю. Они хотели заставить меня потерять бдительность, и это у них получилось.
Наверное, не прошло и двух часов с тех пор, как они уснули, а парень уже вышел мне на смену.
— Давай, — сказал он и тронул меня за плечо, — иди, теперь твоя очередь.
Я послушно прошел за прилавок и лег рядом с девчонкой. Я лежал совсем близко, но не дотрагивался до нее, хотя спать в обнимку гораздо теплее. Я лежал и смотрел на ее бледное лицо, и мне казалось, что я и правда ее где-то видел.
Вскоре я заснул, и мне снова ничего не снилось.
А когда открыл глаза, ни одного из них рядом со мной уже не было. Но в тот, самый первый момент, я не подумал ничего дурного. Решил: наверное, они на улице, завтракают.
Но на улице никого не оказалось, да и утро было далеко не раннее, а ведь они собирались выйти на рассвете. Я обежал вокруг здания, прошел немного вперед, но везде было так тихо и пусто, что мне стало страшно. Я вспомнил про рюкзак, и тут мне скрутило живот. Метнулся обратно, заглянул за прилавок — пусто. Как и следовало ожидать. Ничего. Ни-че-го. Они исчезли, парень и беременная девушка, и вместе с ними исчезли и мой рюкзак, и моя пятилитровая бутылка воды. Осталась только эта дурацкая картонка, на которой я сплю. У меня задрожали руки и так быстро заколотилось сердце, что я испугался сердечного приступа. Как зомби, я вышел на улицу и снова сел на ступеньки.
У меня всегда было что-то, на что можно опереться. Какой-то путь, какой-то выход. Еда или вода. Маникюрные ножницы. Запасные носки. Была какая-то надежда. Но вместе с рюкзаком и моими вещами они унесли… как будто они унесли меня прежнего. Я долго сдерживался, чтобы не зареветь, но не сдержался. Впервые за все время я плакал. Плакал, как девчонка. У меня не осталось больше сил. Ничего не осталось.
Нет, я, конечно, не надеюсь, что они вернутся, и даже и не думаю о том, чтобы догнать их. Они обманули меня, вот и весь разговор. Ради чего? Я все думаю об этом, но никак не могу найти ответ. Я ведь мог бы и так отдать им тот дорожный атлас, если бы они только захотели. Поделился бы с ними водой. Вот и все. А кроме этого, ничего ценного и нужного у меня больше нет. Не-бы-ло. Так почему?
Поганцы! Сволочи! Разве так можно поступать с людьми?!
Я не могу двинуться с места. На меня накатила такая усталость, что я физически не могу встать, не могу заставить себя подняться на ноги, я как будто прирос к ступеням. Наверное, никогда больше не смогу никуда пойти. Так и останусь здесь умирать. Почему бы и нет? Я так устал от этой дороги, устал от скитаний, устал от самого себя. Все, что мне нужно, — это сон. Спасительный сон, который забрал бы меня с собой навсегда.
Я так и не понял, почему вдруг передумал. Может, не хотел, чтобы меня нашли вот таким: окоченевшим, умершим в мучениях от недостатка воды и еды, а. может… нет, я и правда не знаю…
Я просто встал и пошел вперед, хотя было уже поздно, и я знал, что ночь застанет меня в пути. Но я все равно пошел, зная, что, какой бы холодной ни была ночь и каким бы обессиленным я ни был, я буду идти, передвигать ноги, потому что если вдруг прилягу поспать, то к утру от моего существования останется одни окоченевший труп. Куда в таком случае денется моя душа?
Я знал, что мне придется начать все снова. Снова искать еду, воду, сменную одежду, запасные ботинки, какую-нибудь сумку, чтобы все это можно было туда убрать. Мне придется опять ползать по грязному липкому полу какого-нибудь магазина, то и дело вляпываясь в чье-нибудь дерьмо.
Но я больше не буду думать об этой беременной девчонке. И о том парне. И о том, как нагло они врали мне прямо в глаза. Ведь если бы мы и правда учились с ней в одной школе, она бы не смогла поступить со мной так! Мне так отчаянно хотелось верить ей, что я и поверил. Повелся, как дурак. Что ж, сам виноват.
Как же холодно! Я промерз до костей. Но если сгруппироваться и сидеть так, как я сижу сейчас, становится более-менее терпимо. Разве что пальцы все равно холодные, и мне трудно выводить буквы.
Меня снова начал донимать кашель. Приступы становятся продолжительнее, и это сильно тревожит. Приходится часто и надолго останавливаться, чтобы прокашляться и подождать, когда приступ пройдет. Горло саднит и все время хочется пить. Этой ночью я был уверен, что утро начнется уже без меня. Порой это действительно казалось спасением. Лечь и заснуть навсегда. Тогда не будет больше этих страданий, этой борьбы, этих изнурительно-горьких воспоминаний о прежней жизни. Иногда передо мной, словно призраки, вставали люди из нее. Мне казалось, что вот рядом идет мой отец, моя мать, мой брат, мои приятели, красивая девочка, которая нравилась мне в школе. Я видел их так явно и реально, что мне казалось, будто я уже умер. Они шли рядом со мной, иногда сменяя друг друга, а иногда — все вместе. Они не пытались заговорить со мной, они просто шли рядом мрачными тенями. Моими мрачными тенями.
Спасение пришло неожиданно, на рассвете. На обочине дороге я вдруг увидел указатель, который согнуло и наполовину вдавило в землю. Я не мог прочитать название населенного пункта, но стрелка и надпись «200 м» все еще были видны.
Я пока не осматривал всю деревню и не знаю, сохранилось ли здесь хоть что-нибудь, кроме этого дома, который стоял в самом начале улицы. Точнее, сам-то дом разрушен, калитка раскурочена, вместо забора торчат кособокие столбы с облупившейся краской, по всему саду валяются обломки черепицы и осколки стекол, и только в самой его глубине стоит сарай, мое спасение. Здесь можно ненадолго прилечь: сил у меня больше не осталось, и сейчас я не могу двинуться с места даже ради еды или воды. Надеюсь, когда я проснусь, мне станет немного лучше. Надеюсь, что я все-таки проснусь.
Наверное, спал я долго, потому что, когда открыл глаза, была уже ночь. Но звезды и луна светили ярко, и этого было достаточно, чтобы осмотреться.
Начал я с сарая, в котором спал. Только теперь я обнаружил здесь дощатый пол, который, казалось, хранил еще человеческое присутствие, и тут же на полу — яблоки. Они неплохо сохранились, и, несмотря на подгнившие бока, их все еще можно есть — едали и хуже. Я слопал целое яблоко за раз, и желудок, конечно, тут же воспротивился этому: меня вывернуло яблоком обратно. Хорошо хоть успел выбраться из сарая. От желудочного сока, которым меня выворачивало, во рту стало горько. Во рту и в горле от жажды все набухло, и я даже не мог сглотнуть слюну. Я огляделся. И вдруг прямо на стене сарайки, в которой я только что сидел, увидел умывальник. Он съехал и покосился вместе со стеной, крышка была выдернута, но все же… я заглянул туда и чуть не заплакал. Несмотря на то что внутри все поржавело, там была вода! Я присел на корточки, наклонил умывальник к себе, зажмурил глаза и большими глотками выпил все, что там было. Вода отдавала ржавчиной и воняла, но мне было наплевать. Потом я вернулся в сарай, сел на пол по-турецки и стал есть яблоки, но на этот раз медленно, старательно пережевывая каждый кусочек. Я смотрел на заросший опустевший сад и в лунном свете видел чей-то разрушенный дом, чью-то загубленную жизнь, такую же загубленную, как и все наши жизни. Яблоки — не ахти какая еда, но вместе с водой мне удалось наполнить желудок и убедить себя в сытости. Я снова устроился на полу, не забыв подстелить под себя любимую картонку, завернулся в какое-то полусгнившее тряпье, обнаруженное в углу, и быстро заснул. Может быть, мне это снилось, а может быть, сквозь сон я приоткрывал глаза и видел вишневое дерево с поломанными ветвями, куст черной смородины, на котором никакой смородины не было и в помине, и мне чудилось, что откуда-то доносится запах костра и жареного мяса.
У некоторых домов есть стены, у некоторых — и стены, и крыша. Дома, конечно, покосились: без окон, без дверей, но хотя бы еще стоят на земле.
Находиться здесь вообще-то не рекомендуется, но ничего другого мне нс остается. Приходится — правда, так осторожно и внимательно, как только возможно, — бродить по комнатам. Дом может рухнуть в любой момент, и это опасно для жизни. Но часть домов, огородов и ям я уже исследовал — и пока живой.