Эдик испуганно глянул на меня:
— Но там эта тварь!
Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно и убедительно:
— Там нет никого, нам просто приглючилось от переохлаждения.
Эдик осторожно посмотрел в окно, но оно постоянно запотевало от нашего дыхания, и снаружи было черным-черно. Он не мог ничего разглядеть.
— Видишь, — сказал я, — никого там нет.
Но Эдик все еще сомневался, и тогда я сделал вид, что опять слышу звук приближающегося мотора.
— Слышишь? — Я поднял руку вверх, призывая его замолкнуть и прислушаться. — Где-то рядом оживленная трасса, там постоянно ездят машины.
Эдик прислушался, надежда загорелась в его глазах, и ему даже стало казаться, что он тоже слышит что-то сквозь завывания метели.
— Да, да, точно, кто-то едет. — Он повернулся ко мне спиной, негнущимися пальцами потянул за ручку и открыл дверь.
Я, затаив дыхание, следил за ним. Эдик сунулся было наружу, но вдруг обернулся ко мне через плечо. Сомнение и страшная догадка прозвучали в его голосе:
— А почему ты не идешь со мной?
Я подался вперед, резким толчком обеими руками в спину вытолкнул его наружу и тотчас захлопнул дверь. Он выкатился на снег кубарем, неловко поднялся и бросился к машине.
— Что ты делаешь? Пусти меня назад! Андрей! — истошно закричал он. — Андрей! Пусти меня, ну пожалуйста!
Он кричал, захлебываясь от охватившей его паники, он умолял, бил заиндевевшими руками в окна и плакал, а я молча смотрел на него и не открывал дверь. Внезапно налетел порыв ветра, со страшной силой ударил в корпус машины, так что она вся сотряслась, — как картонная коробка. Эдик пронзительно закричал. Прильнув к окну, я увидел, как он приподнялся над дорогой, будто невидимые исполинские руки схватили его за плечи. В этот момент луна выскочила из-за туч, гигантским равнодушным софитом осветив эту сцену. Я отчетливо увидел побелевшее лицо Эдика, его широко раскрытые глаза. Он вдруг обмяк, перестал кричать, словно принял неизбежное, и, глядя мне в глаза, сказал — я прочитал это по губам: «Будь ты проклят». Через мгновение нечеловеческая сила с огромной скоростью унесла его в непроглядную тьму. После этого наступила тишина, метель стихла как по команде. Девочка за окном тоже исчезла, я остался один.
Не знаю, сколько прошло времени после того, как Эдика не стало и меня нашли. Наверное, несколько часов. Я потерял счет времени. Помню только, что не страдал больше от холода. Я просто сидел оцепеневший, ничего не видя сквозь запотевшие стекла.
Спасателям, а чуть позже и следователю я говорил, что Эдик ушел искать помощь после того, как машина заглохла, как я его ни отговаривал. Я повторял эту версию столько раз, что и сам поверил в нее. Меня никто не подозревал, подобные случаи случаются не так уж редко. Если вы почитаете статистику, то сами убедитесь: зима регулярно собирает в степи свою дань.
Эдика искали несколько дней, а когда стало ясно, что надежды нет, спасательные работы прекратили. Помню, кто-то из спасателей сказал, что труп все равно найдется по весне. Но и с наступлением весны, когда растаяли все сугробы и грязными ручьями стекли по оврагам, Эдика не нашли.
С тех пор прошло уже много лет. Я давно живу в другом городе, далеко-далеко от безлюдных степей и от их беспощадных зим. В тех краях, куда я переехал, зимы короткие и теплые, иной раз мы не видим. снега до самого Нового года. Однако даже в такие бесснежные и мягкие зимы я чувствую нарастающее беспричинное беспокойство и стараюсь не покидать. пределов города. В зимние ночи я включаю свет по всей квартире, задергиваю плотно шторы и никогда не выглядываю в окна. Я боюсь того, что могу там увидеть, и никому не могу рассказать о своих страхах.
Ту злосчастную ночь я стараюсь никогда не вспоминать. Но иногда, например, когда алкоголь размывает все внутренние запреты и воскрешает остатки моей смелости, меня посещают тягостные сомнения. Я начинаю терзать себя вопросами. Ведь в ту ночь мы оба были у нее в руках, она могла отнять наши жизни в любой момент. Зачем же было толкать меня на этот мерзкий поступок? Или наша смерть от переохлаждения не была предопределена? Может, мы оба могли выжить? В чем смысл торговаться за жизни, когда они обе уже принадлежали ей? И наконец, чем же я заплатил, что явилось подлинной ценой за возможность жить дальше?
У таких бесед с самим собою есть горькая особенность: задающий вопрос уже практически знает ответ!
Василий ВОРОН
ЗАЛОЖНИКИ МЕЧТЫ
Никогда не поворачивайтесь к неизведанному спиной.
Оно непременно на нее вскарабкается.
Я. Одна буква и одно слово, в котором заключен весь человек. Все его чаяния, все привычки и неприязнь к чему-то, его любовь и надежда. Его стремления в будущем и память прошлого. Его родственники, его друзья и недруги, раздражающие соседи и хорошие знакомые. Коллеги и приятели, любимые вещи и еда, хобби и что-то еще — то, что принято скрывать даже от самых близких людей. Все то, что мы тщательно храним или то, что пытаемся всеми силами забыть. Отними все это — и…
Я открыл глаза и увидел идеально белый потолок. Я попытался понять, как сюда попал, но тут же обнаружил, что ничего не могу вспомнить. Даже не только то, как здесь оказался, но и кто я такой вообще. Как меня зовут и откуда, собственно, я взялся. Кто мои мама и папа, есть ли у меня дети. Моя память была точно такой же, как белый потолок.
Я сел и огляделся.
Это была комната, несомненно, медицинского назначения.
— Медицинского, — сказал я, чтобы проверить, умею ли говорить.
Я сидел на кушетке, застеленной белой клеенкой. Собственно, белым здесь было все. У стены стоял белый шкаф с застекленными дверками, за которыми поблескивали никелированные медицинские штучки. Позади меня стоял белый стол и белое же кресло. Впереди белая дверь и такая же справа от~ нее, тоже белая. У изголовья кушетки поместилась белая тумба с укрепленным на ней никелированным корытцем, застеленным белой тканью. Даже одежда на мне, похожая на комбинезон, была светлого оттенка. На груди слева красовалась вышитая эмблема: игрушечная ракета с надписью «Dream-2» в круге, образованном другой надписью — «Mission Ariadne». И только я успел все это рассмотреть, как дверь неслышно отъехала в сторону и в комнату вошел ангел.
Им была девушка, тоже во всем белом, — на ней был такой же комбинезон, как и на мне, и я почувствовал легкое разочарование из-за невозможности увидеть ее ноги.
— Очнулись? — улыбнулась она. — Вот и славно!
— Кажется, это не моя одежда…
Более идиотской фразы для знакомства найти было трудно, но я, кажется, справился.
— Да, пришлось вас переодеть. Карантин, знаете ли. — Девушка прошла к столу, нажала кнопку и сказала в торчащую из столешницы кольчатую кобру микрофонной стойки: — Капитан, наш подкидыш пришел в себя.
Из недр стола донесся голос: «Иду».
Девушка обернулась ко мне:
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо чувствую. Вот только… Я ничего не помню. Где я?
Девушка не успела ответить; В комнату ворвался пиратский капитан. Нет, у него не было деревянного протеза вместо ноги и треуголки на голове — это был дядька лет пятидесяти, одетый в точно такой же комбинезон, что и мы с девушкой, но назвать его так меня побудил попугай на его правом плече. Попугай был большой, яркий и хохлатый. И равнодушный, чего нельзя было сказать о капитане. У капитана и у девушки-ангела на комбинезонах имелась уже известная мне эмблема с надписью «Mission Ariadne».
Капитан строго посмотрел на меня и резко спросил:
— Как ваше имя?
— Я не помню. Где я нахожусь?
— Не помните, как вас зовут? — Капитан, как ни странно, не удивился.
— Я вообще ничего не помню — ни того, кто я, ни как меня зовут, ничего. Что это за место? Пиратское судно?
— А вы шутник, — хмуро заметил капитан.
— А вы? — Я стал злиться. Какого черта, собственно? Человеку, потерявшему память, устраивают допрос! Это то же самое, что орать в кротовью нору: «Кто там?»
Капитан рассматривал меня, как экспонат в музее, — снисходительно, но пристально.
— Зачем вам эта птица? — спросил я. — И где ваша деревянная нога?
— Эта птица — мой питомец. — Капитан пропустил мой второй вопрос мимо ушей. — А вот чей вы?
В этой фразе явственно читалось «Чьих будешь?», но я решил перестать собачиться и просто повторил, стараясь говорить тихо:
— Я ничего не помню.
— Совсем ничего? — Капитан не сдавался. Попугай на его плече принялся чистить перья.
— Совсем ничего! И даже если вы еще раз меня спросите, моя память вряд ли прояснится.
— Возможно, — вмешалась девушка, — ваша амнезия связана с травмой головы. У вас голова болит?
— Ничего подобного.
— И вы не испытываете тошноту? Головокружение?
— Нет, со мной все в порядке.
Капитан пожевал губами, с сомнением меня разглядывая. Я повернулся к нему:
— Могу я теперь узнать, кто вы такой и где я нахожусь?
— Вы находитесь на орбитальной станции «Dream-2», — холодно ответил он.
Как человек, потерявший память, я, наверное, был готов услышать все что угодно, но это сообщение меня обескуражило.
— Орбитальной? И… как я сюда попал?
Капитан, продолжая сверлить меня взглядом, ответил:
— Вы были обнаружены в спасательной капсуле.
— Только этого мне не хватало… — пробормотал я, на что капитан немедленно отозвался:
— То же самое я могу сказать о себе и экипаже.
— А вы не слишком приветливы, капитан, — заметил я. — Сомневаюсь, что я сделал вам что-то плохое, если совсем недавно здесь появился.
Капитан вздохнул.
— Ладно. Пока можете быть свободны. Анна проведет для вас экскурсию по станции. Потом зайдете ко мне.
Ангела звали Анна!
Капитан собрался было уходить, но вспомнил о чем-то:
— Да, и вот еще что. Необходимо как-то вас назвать. Не именовать же вас в самом деле подкидышем! К тому же это может вызывать ненужные ассоциации у экипажа.