— Да, — кивнул капитан. — Наши правила и распорядок. Итак, вы на орбитальной станции «Dream-2». Как вы могли убедиться, она невелика. В данный момент у нас аварийная ситуация — повреждена солнечная батарея, отчего мы не можем проводить большую часть наших исследований. Также для экономии каждую ночь — бортовое время с десяти до шести часов — мы отключаем гравитацию. Все члены экипажа за пять минут до указанного времени обязаны находиться пристегнутыми в своих постелях. Из-за означенных проблем мы не можем связаться с нашим кораблем. По графику он будет здесь лишь через месяц. Ваша дальнейшая судьба будет решена тогда же. А теперь… — Капитан пристально на меня посмотрел: — Вы по-прежнему настаиваете, что ничего не помните?
— Я не настаиваю, — вздохнул я устало. — Я просто не помню.
Капитан криво усмехнулся.
Не знаю, видел ли я в своей жизни настоящих капитанов — морских, военных в соответствующем звании, космических, но этот почему-то действительно напоминал капитана. У него была коротко стриженная шевелюра абсолютно седых волос, аккуратная бородка и усы. Лицо, пожалуй, мужественное. Взгляд внимательный, изучающий. У меня в голове жил стереотип, которому он соответствовал: мне показалось, что именно так и должен выглядеть, скажем, капитан дальнего плавания. Ему бы фуражку с кокардой, где сверкает якорь, перекрученный канатом, или что там на морских кокардах изображают, — и был бы готов образ просоленного ветрами морского волка. Однако мне наш капитан не очень понравился. Да, он был похож на капитана, но это был все-таки не мой капитан. Ну его к черту.
Капитан снова заговорил:
— В таком случае я должен сообщить вам еще об одном обстоятельстве. Ваша спасательная капсула, по сути, столкнулась с нашей станцией.
— То есть, иными словами, в повреждениях вашей станции виновата моя капсула? — Мне показалось, я понял, отчего капитан был так суров со мной.
— Нет, — продолжал он сверлить меня взглядом. — Я о другом. Поскольку ни наша станция, ни ваша капсула не имели возможности маневрировать, то вероятность их столкновения ничтожна мала. По сути, такой вероятности вообще нет! И поэтому я думаю, что ваше нахождение у нас на борту кем-то спланировано. — Он сделал значительную паузу. — Что вы можете на это сказать?
Это была крепкая оплеуха. Я растерялся.
— Мне нечего сказать вам, капитан. Все это действительно очень странно.
Капитан, продолжая буравить меня взглядом, поднялся с кресла.
— А ну-ка следуйте за мной.
Мы вышли из отсека. Попугай уселся поудобнее на плече капитана. Коридор заканчивался двустворчатыми дверьми. За ними громоздились какие-то железные шкафы по обе стороны прохода, затем две двери справа и слева. Но мы прошли дальше и уперлись в новую дверь. На ней располагался предупреждающий восклицательный знак и надпись «DANGER. VACUUM». Капитан покрутил колесо сбоку от двери и толкнул ее рукой.
Мы оказались в тесном помещении, которое занимал сигарообразный объект с поднятым обтекателем, под которым располагалось узкое ложе. Капитан сделал приглашающий жест рукой:
— Мы нашли вас здесь. Узнаёте что-нибудь?
Я отрицательно покачал головой:
— Увы, капитан. Вижу эту штуковину впервые.
— Что ж, вы должны еще кое-что знать, господин подкидыш, — сказал он с вызовом. — Я вам не доверяю.
Я смог в ответ лишь развести руками.
— Можете быть свободны, — заявил капитан, а его дурацкий попугай громко добавил: «К чер-р-р-ртовой матери!»
И они покинули шлюзовую камеру.
Тому, кто потерял память, да еще вдобавок узнал столько нового за один день, было бы неплохо провалиться прямо сквозь слои обшивки станции и бесследно кануть в космическом пространстве. Вместо этого я тупо таращился на спасательную капсулу. Даже Анне было стыдно попадаться на глаза. Кто я на самом деле? Засланный агент внеземной цивилизации? Неудачник? Или, наоборот, счастливчик, которому удалось спастись от смерти в капсуле, катапультированной из обреченного корабля?
Я вышел из шлюза, добрел до каюты с номером два и вошел внутрь. Этот отсек ничем не отличался от отсека толстого китайца: все то же самое, только стол обычный, без всяких экранов. На нем лежали тюбики с едой, пачка галет и бутыль с ярко-синим напитком. Иллюминатора в отсеке не было: вероятно, на орбитальных станциях он являлся редкостью, достойной лишь кают-компании. Еще здесь была дверь, ведущая в крошечный санузел. Посетив его не только с ознакомительной целью, я вернулся в каюту и принялся изучать космическую еду. Грибной суп сильно меня разочаровал. Однако выбирать было не из чего, пришлось насильно выдавить в себя это произведение неизвестных кулинаров, заесть галетами и выпить бутыль синего киселя со вкусом черничной жевательной резинки.
Настроение было прескверным, под стать еде. Мне даже не хотелось видеть Анну. Однако и киснуть в одиночестве, переваривая жуткий обед, тоже было перспективой незавидной. И я решил навестить толстяка.
Выйдя в коридор, я двинулся наискосок к двери номер восемь, но остановился. Рядом была дверь, где, по словам Анны, обитал таинственный инопланетянин. На ней была цифра один. Я потоптался на месте, раздумывая, не познакомиться ли с ним. Памятуя о том, что он нелюдим и замкнут, я решил сначала расспросить о нем китайца и продолжил путь.
По Тунь по-прежнему нависал над своим столом-экраном и ловко вертел кубик. Увидев меня, он как-то чересчур обрадовался:
— A-а, Виктол! Оцень холосо, заходи-заходи!
— Не помешаю? — Я присел в кресло рядом с рабочим местом По Туня.
— Дазе не говоли! — замахал кубиком тот, но я снова уловил на его лице небольшое замешательство.
— То есть, говорить нельзя? — решил пошутить я, но китаец, кажется, обиделся:
— Фигула лечи! — наставительно произнес он, вознеся руку с кубиком вверх и оттопырив указательный палец в потолок. — Лабота много, собеседник мало-мало! Говоли-говоли!
— Что вы делаете, По Тунь? — Я принялся рассматривать мешанину показаний на его огромном мониторе, но он снова замахал руками:
— Говоли мне «ты», позалуста! Не надо «вы».
— Хорошо. Так что у тебя за работа?
— О! — Похоже, размахивать руками у китайцев было принято по любому поводу. — Это метеологицеская калта планета Алиадна!
Теперь стало хорошо заметно, что По Тунь волнуется.
— И как там с погодой? — кивнул я на цветные завихрения. По Тунь деланно засмеялся:
— Везде оцень лазный, Виктол! — Он провернул на своем кубике несколько комбинаций, заставив его на секунду обрести свои естественные цвета, и ткнул толстым пальцем в какую-то фиолетовую загогулину на экране: — Тут циклон, оцень ветлено и сколо будет доздь. — Палец ползал по карте, и карта двигалась вместе с ним. — Тут ясно и солнце, тут метель и молоз.
— Всё как на Земле? — постарался я вникнуть в цветные спагетти на экране. И снова сквозь жир на лице китайца проступил страх, но тут же исчез.
— Совсем как у нас! — закивал По Тунь, передвинул карту далеко влево и гордо показал на появившиеся там косматые кляксы. — Тут вообсе как Амелика — толнадо и смелци! Узас!
— А как называется здешнее солнце? — спросил я.
Наблюдать за китайцем было занятно: он реагировал простодушно и эмоционально, как ребенок. Но что же его пугало? Тем временем он попытался выпучить свои узкие глаза, отчего щелки превратились в щели, и тоном профессора сказал:
— Нет названия, Виктол! — Кубик вкусно захрустел в его руках, разлетаясь цветным хаосом. — Есть номел: HD 14413.
— Получается, мы сами можем дать ему имя? — предположил я и немедленно был вознагражден целой бурей эмоций.
— О, Виктол, это моя мецта! — По Тунь даже забыл о своем кубике. — Я узе плидумал имя, дазе много! Вот, наплимел: Золотой Длакон! — Он поднял руки на уровень плеч, растопырил пальцы и постарался придать своему лицу одновременно пугающее и величественное выражение. Я не стал его разочаровывать и вдохновенно всплеснул руками. — А вот есё: Золотой Лотос! — Талантливый китаец немного поменял положение кистей рук, развернув их ладонями в сторону потолка, что, вероятно, должно было символизировать лепестки водоплавающего цветка. — Или так: Золотой…
— Я понял! — вскинул я руки тоже, сдаваясь. — Пусть это будет твоей небольшой тайной, По Тунь! А то вдруг я невольно присвою твои идеи.
Китаец удивленно опустил руки и снова захрустел кубиком. Чтобы он, не дай бог, не обиделся, я немедленно спросил:
— А как ты попал в космос, По Тунь?
Испуг, казалось бы, основательно забытый, снова отразился на лице китайца, но был смят приторной улыбкой:
— Это была мецта, Виктол! Пости такая зе, как я сейцяс, но есё больсе. Я долго сол к этой мецте! И меня пл иняли! Я лаботал на Малсе. Там главитасия мало-мало, вот я и стал боль-сой и толстый. Хотели списать на Землю, но я сказал: «Нет космос — нет меня!» И меня оставили. Так я попал сюда, на Длимту!
По Тунь, как мне показалось, произнес эту речь специально для меня, демонстрируя свои убеждения и желание и дальше трудиться в космосе. Но тут же его лицо как-то болезненно скривилось, он уставился на свой кубик и заорал во всю глотку:
— Айлон! Отвёлтку!!!
Я подскочил в кресле от неожиданности:
— Что ты делаешь, По Тунь?! Зачем кричишь?
Толстяк, с отвращением рассматривая кубик, вздохнул:
— Совсем сталый кубик, совсем плохой.
Тем временем дверь отъехала в сторону и в отсек ввалилась давешняя вешалка. Айрой приблизился к китайцу и протянул ему палку-манипулятор. На ней лежала средних размеров крестовая отвертка. По Тунь схватил ее, отковырял у кубика посередине белый квадратик, обнажив винт, и быстро подтянул его. Затем, не глядя, вернул инструмент Айрону и снова захрустел кубиком.
— Так луцсе! — объявил он удовлетворенно.
Робот ловко развернулся и стремительно вывалился за дверь. Я внутренне сжался, ожидая услышать грохот упавших кастрюль, но в коридоре было тихо.
— Скажи, По Тунь, что делает на станции Айрон? — спросил я.