— Войдите! — заорал я.
Дверь немедленно отъехала в сторону, и на пороге показался Айрон с подносом. В полутьме было плохо видно, что он несет. Я хлопнул в ладоши, и в отсеке стало светло. Лишь только я увидел бутыль с синим киселем, как мне захотелось, чтобы свет снова погас, но я решил не баловать андроида аплодисментами. Он выложил на стол полагающуюся мне порцию космической жратвы и уже был у двери, когда меня осенило..
— Подождите, Айрон!
Он развернулся и ждал продолжения, держа поднос с пайками.
— У вас есть небольшое зеркало? — спросил я с надеждой.
Робот поставил поднос на пол и, выпрямившись, протянул мне руку. Жест напоминал движение, когда требуют денег за оказанную услугу, но на стальной ладони лежало маленькое круглое зеркальце. Я поспешно его схватил и тряхнул головой.
— Спасибо, Айрон. Я верну вам потом.
Андроид поднял поднос, молча развернулся и был таков.
Я поспешил в санузел — там над умывальником висело зеркало. Кое-как примерившись, заглянул себе за ухо. Волосы прикрывали то место, где был таинственный предмет. Я отодвинул их и сразу увидел небольшой шрам, кое-как стянутый черной нитью. Конец нити торчал рядом, и я рискнул потянуть за него. Шов разъехался. Я испугался, что зафонтанирую кровью, но крови оказалось немного. По крайней мере пока. Я нащупал зловещий предмет и, собравшись с духом, принялся двигать его к разрезу. На удивление легко он вылез наружу и упал на пол. Я придавил слабо кровоточившую ранку пальцем, присел на корточки и принялся рассматривать находку.
Предмет, похожий на пулю, кажется, был металлическим. Я поднялся, промыл его в струе воды и поднес поближе к глазам. Стало понятно, что это контейнер, так как его делил пополам тонкий поясок. Я ухватил цилиндрик пальцами с обеих сторон и попытался покрутить. Контейнер тотчас поддался, и я быстро его развинтил. В нем оказалась тщательно скрученная полоска бумаги. Развернув ее, я прочитал написанное от руки печатными буквами: «ОСТАНОВИ ЧУЖОГО. ОН ОПАСЕН!»
То, что представлялось мне нелепой шуткой о подкидыше, оказывалось правдой. Правдой, на которую я не мог повлиять, не мог спрятаться от нее, не мог забыть. Единственное, как я мог поступить с этой правдой, — препарировать ее и сделать достоянием общественности. Но не просто рассказать об этом («Ребята, прикиньте, среди нас есть чужой!»), но выявить врага и нейтрализовать его.
Кто же я на самом деле? Талантливый разведчик в стане неприятеля? Специалист по внеземным цивилизациям, оказавшийся в чуждой среде? А может быть, обычный дурачок, которого выбрали просто потому, что больше некого было выбрать?
И тут я вспомнил испуг толстяка. Что это было? Страх разоблачения? То же знание, которым наделили и меня при помощи записки? Все это предстояло обдумать.
Пока же я насильно затолкал в себя тюбик какого-то супа и сжевал галету. Снова запил водой из умывальника. Проверил, не идет ли за ухом кровь: она не шла. Спрятал записку обратно в контейнер и сунул его в карман. И тогда уже вышел в коридор.
Он по-прежнему был пуст. Все потенциальные «чужие» сидели по своим отсекам и, надо полагать, строили зловещие планы. Мне предстояла разведка, допрос, сбор данных — называть это можно было как угодно. С кого же начать? Ноги сами понесли меня в медицинский отсек. Перед тем как войти, я постоял в кают-компании у иллюминатора.
Я вглядывался то в планету, то в черноту над ней, пытаясь разглядеть, может быть, какие-то сигналы, предназначенные мне, и только мне. Я не удивился бы, если бы увидел транспарант с надписями: «МЫ С ТОБОЙ!», «НЕ ПОДКАЧАЙ!», но ничего подобного не наблюдалось. Не было вообще никаких сигналов: ни таинственных перемигиваний из космоса или с планеты, ни орбитальных станций с сигнальными флажками, ни одиноких космонавтов, парящих в пустоте и ободряюще машущих рукой, — ничего. Я был один на один с неведомым противником. Я не знал, как и о чем говорить с Анной. И тут вспомнил: Анна говорила про карантин и еще про то, что меня переодевали. Стало быть, она меня осматривала. Найти крошечный контейнер за ухом было, конечно, не так просто, но все-таки у меня забрезжила надежда, что «чужой» — не Анна.
Кое-как ободренный, я подошел к медотсеку, и дверь немедленно открылась. Анна снова что-то читала за столом.
— Привет, — нелепо помахал я рукой.
— Здравствуйте, Виктор, — улыбнулась она.
— Я заметил, что у вас всегда открыто.
— Это медицинский отсек. Он должен быть всегда доступен для потенциальных пациентов. У вас жалобы на здоровье?
«Если только на психическое», — подумал я и ответил:
— Нет, все в порядке. Я хотел вас спросить… Давно вы на этой станции?
Анна, как мне показалось, смутилась, словно я задал неприличный вопрос.
— Что-то около месяца.
— Вы что, не уверены в этом?
Она пожала плечами:
— Рутина, наверное, сказывается. Каждый новый день похож на предыдущие. А почему вы спросили?
— Для человека, потерявшего память, это естественно — задавать вопросы. Да и для новичка тоже. — Я постарался сказать это как можно беззаботнее и отступил к двери. — Ладно, пойду прогуляюсь. Мне кажется, до потери памяти я часто этим занимался.
Дверь закрылась, и я смог перевести дух. Я не знал, чего можно было ожидать от разговора с Анной, но после него я встревожился. Это ее смущение, какая-то неуверенность в ответе на, казалось бы, простой вопрос. Неужели я вот так сразу напал на «чужого»? Нет, только не Анна…
Я зашел в свой отсек, прихватил нетронутую бутыль синего киселя, тюбик и пачку галет, оставшихся с вечера, и отправился к толстяку.
По Тунь, как и вчера, нависал над своей метеокартой, не переставая вертеть кубик. Он шарил по огромному экрану взглядом, тыкал во что-то толстым, похожим на сардельку пальцем и перетаскивал это в другую часть экрана. Там отпускал, набирал какие-то цифры внизу и снова рассматривал цветные диаграммы и завихрения на мониторе. При этом одной рукой он вертел кубик, и тот так же послушно собирался по цветам или распадался в хаос.
Я ожидал, что толстяк испугается, но этого не случилось.
— О, Виктол! — заулыбался он, увидев меня. — Давно не заходил, милости плосу.
Тут он заметил мои дары и даже вскочил от переизбытка чувств.
— Это сто, Виктол?
Я не стал его томить и протянул бутылку и все остальное:
— Ешь на здоровье, По Тунь.
Мне показалось, что от радости толстяк смог бы пробежаться по потолку. Он немедленно расстался с кубиком, схватил еду и тут же вывалил ее прямо на свой научный монитор, закрыв какой-то график.
— Спасибо, Виктол, оцень плиятно! Я такой голодный тут…
По Тунь привычным движением свинтил колпачок с тюбика и немедленно припал к отверстию нетерпеливыми губами. Он причмокивал и выдавливал содержимое, ловко перебирая пальцами и сдавливая тюбик, как поступает опытный дояр с коровьим выменем. Кадык толстяка мощно ходил вверх-вниз подобно поршню, тревожа жир на шее. Выдоив тюбик с супом до конца, По Тунь не успокоился и, уложив его на колено, принялся скатывать в трубку, сгоняя остатки еды к отверстию. После он воздел его вверх, как трубач горн и, запрокинув голову, всосал остатки до последней капли.
Смотреть на это без содрогания было трудно, но я пришел сюда не за этим.
— Скажи, По Тунь, ты давно на станции?
— М-м-м… — проделал толстяк губами сложные движения. Губы у него, к слову, совсем не шли к его толстому лицу: они были тонкие и подвижные, как у саксофониста. Они невероятно талантливо и артистично изгибались, изящно вытягивались дудочкой и даже складывались в куриную гузку.
— Давно-давно! Оцень давно. Настояссий тайконавт.
— Как давно? Месяц?
— Поцему месяс? — удивился настоящий гастронавт, открывая пачку с галетами. — Много давно!
— Ты хочешь сказать, что был здесь до того, как появились капитан и Анна?
— Был, — уверенно заявил китаец и принялся хрустеть галетой.
— Ну а вот, скажем, этот инопланетянин, твой сосед напротив… — Я снова позабыл имя орбитального отшельника. — Он тоже появился здесь после тебя?
— Хаэлпу? — Тройной подбородок По Туня ходил ходуном. — Он узе был. Тозе холосый тайконавт.
— А Айрон?
— Айлон тозе был. Он зе андлоид, он всегда был и всегда будет. Оцень полезный Айлон, оцень нузный…
— Ага… — Я судорожно соображал, о чем еще можно спросить толстого говоруна. — А вот странностей каких-нибудь ты на станции не замечал?
— Сталанностей? — По Тунь на секунду даже перестал жевать. — Никаких сталанностей! Кломе этих тюбиков! — Он отпихнул локтем валявшийся на мониторе трупик давешнего тюбика, из-под супа. — Авалия был, тюбик стал! До авалия было много-много вкусно!
— По Тунь, а ты хорошо знаком с остальными членами экипажа? — Я решил поступить с толстяком точно так же, как он поступил с тюбиком. По Тунь закивал, как китайский болванчик:
— Всех знаю холосо. Только Хаэлпу мало-мало. Он всегда у себя, никогда не плиходит. Все плиходят, он — никогда.
— Но ты же как-то познакомился с ним? — не отступал я. — Даже имя его запомнил.
— Мы здесь давно. Когда-то я ходил к нему, но он меня плогонял, ему тлудно говолить. Если хоцес сталанностей — иди к нему!
— Я у него уже был, — буркнул я.
По Тунь радостно улыбнулся, и изо рта на его пузо, туго обтянутое комбинезоном, посыпались крошки:
— Оцень холосо, плавда?
— Ничего хорошего, — вздохнул я. — Он меня прогнал.
— Ай-яй-яй! — покачал головой толстяк: — Ты плохо с ним говолил. Надо говолить плавильно.
— Как будто ты умеешь говорить с ним хорошо, — усмехнулся я. — Он ведь тоже тебя прогонял.
По Тунь нисколько не смутился. Он махнул рукой, осыпав все кругом крошками от галеты, зажатой в кулаке, и изрек:
— Я сто! Я плосто ходил к нему за длузбой, но оказалось, сто длузыть с ним оцень тлудно! Нельзя длузыть.
— А в чем разница между мной и тобой? — спросил я. — Вдруг я тоже ходил к нему за дружбой?
— Нет! — убежденно закрутил головой По Тунь. — Ты ходил за длугим.