Честно говоря, я просто оттягивал момент разговора с инопланетянином. Очень мне не хотелось снова видеть это мрачное существо. Поэтому я направился к кают-компании.
Каюта капитана слева, медицинский отсек справа. Хотелось забыть все и пойти к Анне. Поговорить о чем-нибудь далеком — о рассвете над рекой, о радуге после дождя, о волнистых попугайчиках и о том, как научить их разговаривать.
Но я подошел к двери капитана, и она открылась.
Капитан сидел за столом. Попугая на его плече не было. Его вообще не было видно. Возможно, он делал какие-то свои попугайские дела неподалеку.
— Есть новости? — вскинул брови капитан. — Вспомнили что-нибудь?
— Пока нет. — Я сел в кресло, не дожидаясь приглашения. — Я хотел спросить, как давно ваш экипаж находится на станции?
— Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы, — посуровел капитан.
— Это секретная информация? — Он начал меня раздражать.
— Возможно.
— Тогда почему вы не запретили разглашать ее вашему экипажу?
Капитан встал. Он был взбешен, но природная лень не позволяла ему показывать этого. Или что-то еще. Он, тщательно стараясь не заорать, процедил сквозь зубы: — Кто вам позволил это… эту… Кто?!
— Я просто задаю вопросы — это так естественно для человека, потерявшего память. И от вас я всего лишь хотел узнать, сколько времени ваш экипаж провел на станции. До вас ведь здесь был другой экипаж, верно?
— И как это поможет вам вернуть память? — Капитан заставил себя сесть.
Я пожал плечами.
— Понятия не имею. Но как знать, где найдешь и где потеряешь.
— Я и мой экипаж находимся на станции около месяца.
— Вы прибыли сюда все вместе?
— Да.
Вот это номер! То ли капитан не желает говорить, кто и сколько времени находится на станции, то ли… не знает?! Однако я не стал показывать свое замешательство.
— Хорошо. И последний вопрос: каким образом в состав экипажа был включен Хаэрпу? Ведь он асоциален, неконтактен и создает нездоровую атмосферу на станции.
— Экипаж формировал не я. К тому же Хаэрпу — хороший специалист. Главное, что он справляется со своей работой. А вот почему ему не понравились вы, я, кажется, отлично понимаю. Так что не вам инспектировать трудовую и эмоциональную атмосферу на станции. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Вполне.
— В таком случае вы можете быть свободны.
И он скрестил руки на груди. Прямо не начальник орбитальной станции, а капитан Немо, подумал я.
В каюте капитана имелась еще одна дверь, но я не решился попросить разрешения осмотреть то, что было за ней: это вызвало бы не только вопросы, но, скорее всего, еще одну бурю эмоций. Ладно, оставим на следующий раз.
Я поднялся и вышел из отсека.
В кают-компании я подошел к иллюминатору. Капитан Никто — именно так следовало бы именовать нашего незнайку. Или он просто уперся, чтобы не рассказывать мне всего? Но что секретного может быть в дате прибытия того или иного члена экипажа на станцию? Если только это не «чужой»…
Я решил, что тянуть дальше не имеет смысла и мне необходимо идти к Хаэрпу. И я пошел.
Остановившись напротив двери, я внимательно ее осмотрел и только теперь обратил внимание на панель голубого цвета на стене. Я нажал на нее, и она стала ярко-синей. Вероятно, эта штука вместо дверного звонка. Что ж, подождем.
Ждать пришлось довольно долго. Потеряв терпение, я заметил, что панель-звонок стала красной, и понял, что мне отказывают в приеме. Уходить я не собирался и снова нажал на панель. На этот раз спустя минуту дверь отъехала в сторону. На пороге стоял Хаэрпу. Он нажал кнопку на своем приборе, расположенном на груди, и я услышал:
— Я не хочу с вами знакомиться.
— Я постараюсь это пережить, — сказал я резко. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Зачем?
Я разозлился:
— Вы член экипажа, и у вас нет никаких предписаний отказываться от общения с вашими коллегами.
— Вы мне не коллега.
— Давайте не будем вдаваться в тонкости моего статуса на станции. Могу я войти?
Он не спешил отвечать. Его разнокалиберные глаза недвижно на меня уставились, отчего мне стало совсем неуютно. Но Хаэрпу отошел-таки не слишком ловко в сторону, давая мне дорогу, и я наконец шагнул в его отсек.
Его каюта была освещена весьма скудно, лишь одно пятно света било в стол, заваленный книгами, и все они, в отличие от книги Анны, не были электронными. Разнокалиберные фолианты, причем некоторые действительно старые и потрепанные, валялись на кушетке и даже на полу. Здесь также имелась дверь, ведущая в санузел.
— Вы совсем никак не закрепляете книги на время невесомости? — спросил я, чтобы хоть как-то начать трудный разговор.
Хаэрпу даже не предложил мне присесть.
— Мне это не нужно. Зачем вы пришли?
— Скажите, с какой вы планеты?
— С Земли.
Хаэрпу был одет в какую-то хламиду черного цвета, свисающую до самого пола, чем напоминал монаха.
— По вашему виду это не скажешь, — заметил я.
— Внешний вид не так важен. Вы, например, потеряли память. И для вас ничего нет важнее этого. А еще вы ищете чужака, хотя сами являетесь им.
Я вздрогнул. Что он несет?! Откуда он все это знает?
— Вам рассказал обо мне капитан? — спросил я, стараясь говорить как можно небрежнее.
— Нет, — он качнул головой. — Я просто вас вижу.
— Видите? Как это? Я тоже вас вижу, но ничего о вас не знаю.
— Это долго объяснять.
— Почему вы назвали меня чужаком?
— Здесь вы чужак, а там, откуда прибыли, — доброволец.
— Вы знаете, откуда я прибыл?
— Нет, так далеко я не вижу. Вижу только, что там тревожно и мало информации. А на вас печать добровольца.
Вот же чертов почтальон: видит какие-то печати и еще сам штампы навешивает, подумал я, а вслух произнес:
— А здесь разве не тревожно?
— Нет, здесь как в кино.
— Это как? — Я ловил каждое его слово: этот Хаэрпу уже казался мне дьяволом.
— Не знаю. Я сказал, как это видится мне.
— Скажите, Хаэрпу, как давно вы на станции?
— Не надо называть меня по имени, — попросил он. — Вы неправильно его произносите.
— Ладно, не буду. Так давно вы на станции?
— Давно.
— Как давно?
— Я не считаю дни.
— Как вы можете быть на станции давно, если экипаж прибыл сюда всего около месяца назад?
— Мне нет дела до других. Я отвечаю за себя.
— Вы знаете о том, что произошла авария?
— Знаю. Она произошла в моей жизни очень давно. Когда я был еще ребенком.
— О какой аварии вы говорите? — Мне надоели его иносказания.
— О своей.
— А я спрашиваю об аварии на станции!
— Мне нет до этого никакого дела.
— Но вы часть экипажа! — Мне захотелось встряхнуть этого эгоиста как следует.
— Я не чувствую себя чьей-либо частью. Я сам по себе. Я прошу вас уйти. Мне трудно говорить долго.
— Хорошо, уйду. — Я хмуро взглянул на него. Многое из того, что он говорил, было странным, но многое выглядело вполне правдоподобно. — Последний вопрос: есть ли какая-либо опасность для всех нас на станции?
— Смотря что вы называете опасностью, — гнул свою непонятную линию Хаэрпу.
— Угрозу для жизни, — терпеливо уточнил я, уже готовый накричать на него.
— Такой угрозы в ближайшее время нет.
— Ближайшее время — это сколько?
— Дня три. Дальше я не вижу.
— Спасибо и на том, — сказал я и решительно открыл дверь в санузел для осмотра, поскольку церемониться с этим инопланетянином не стоило. Здесь было пусто. И тогда я вышел в коридор.
Все это нужно было переварить, и я вернулся к себе в отсек.
Все члены экипажа так или иначе опрошены. Что мы имеем? Полную кашу. И расхлебывать ее предстояло мне.
Я улегся на койку и стал смотреть в потолок.
Итак, члены экипажа разного мнения о том, сколько времени они пребывают на станции. Капитан и Анна считают, что месяц. Хаэрпу и По Тунь находятся здесь «осень давно». С ними солидарен Железный дровосек Айрон, называя при этом вполне конкретные сроки. И они у всех разные. Совпадение (или непосредственное знание) лишь у Анны. Слово «приблизительно» здесь я бы опустил. Капитан подозревает меня. В чем? В том, что я засланный агент. Хаэрпу прямо назвал чужаком. Но если он знает обо мне больше других, то никакой опасности не ощущает. Да и капитану он должен был бы доложить для порядка, но, кажется, не собирается это делать. По Тунь поначалу чего-то боялся. Но словоохотлив и даже болтлив.
Что из всего этого следовало? То, что мне необходимо немедленно опросить Айрона на предмет всего того, что он знал. Надо вытянуть из него все!
Я вскочил с койки и отправился в Техническую.
Айрон по-прежнему лежал в своем заряжающем устройстве. Когда я вошел, он сел.
— Айрон, скажите, при каких обстоятельствах я попал на станцию? — спросил я. Но ответа не последовало, и я подумал, что неверно сформулировал вопрос. — Айрон, в котором часу по бортовому времени я был обнаружен?
Айрон молчал.
— Айрон, как меня зовут?!
С таким же успехом можно было общаться с унитазом.
— Айрон, дайте… отвертку!
Айрон немедленно запустил руку в свои недра и протянул мне давешнюю отвертку, которой По Тунь чинил свой кубик. Я хмуро принял ее.
Я все понял. Меня опередили. Ценный свидетель превращен в истукана. В молчаливого подавальщика отверток и ножниц. В разносчика космической баланды. Я вернул железному болвану отвертку, и тут меня осенило. Если ему отключили голос, то, может быть…
— Айрон, дайте блокнот! — Мне немедленно был предложен небольшой блокнот. — Дайте то, чем можно писать! — И я получил автоматический карандаш. Я протянул эти предметы Айрону и приказал: — А теперь напишите мое имя.
Айрон перехватил карандаш и нацарапал печатными буквами на листке: «ВИКТОР».
— Отлично. — Я потер ладони в предвкушении успеха. — А теперь напишите имя человека, заходившего к вам после того, как я был у вас и вернул вам зеркало.