— Эй, есть кто живой?
Но было тихо, и он вернулся в коридор.
Первая дверь справа, помнится, вела в конуру Хаэрпу. Слева — к По Туню. Виктор без стука толкнул ее.
За столом сидел По Тунь с неизменным кубиком Рубика в руках. На нем была примерно такая же пижама, как и на Викторе, но раза в четыре больше. Пуговицы еле сдерживали рвущуюся наружу плоть. Воздух в комнате был не просто спертый — он будто отсутствовал вовсе. Здесь царила густая вонь, в которой угадывался запах немытого тела, подтухшей еды и классический смрад туалета, несколько оттеняемый далеким ароматом хлорки.
По Тунь повернулся к Виктору, и под ним глухо застонал стул.
Нет, толстяк совершенно не был похож не только на китайца, но и вообще на азиата. Тем, что могло хоть как-то роднить его с этим народом, были глаза-щелки, но у По Туня они просто заплыли жиром. Толстяк широко улыбнулся и сказал:
— Виктол, вот холосо, сто ты засол!
Виктор даже не смог ответить: в речи По Туня не было никакого акцента, зато было полно речевых дефектов!
— Сто случилось, Виктол? На тебе лица нет!
— И я бы хотел спросить тебя о том же, По Тунь, — отозвался наконец Виктор.
Стул под толстяком взвизгнул — тот повернулся к Виктору всем телом.
— Как ты меня назвал, Виктол? — удивился По Тунь. — Ты как-то стланно сказал слово «Болтун».
— Что здесь происходит? — спросил Виктор. Он увидел, что толстяк навис над столом, на котором была разложена наполовину собранная картина-пазл на тему фэнтези. Она изображала планеты, звезды, какие-то радужные завихрения и зависшего в центре человека, в скафандре и шлеме с красными буквами «СССР». Все стало иным, не тем, к чему Виктор успел привыкнуть; неизменным остался лишь кубик, который и сейчас крутил толстяк, совсем на него не глядя.
— Ты плохо спал, Виктол, — покачал головой Болтун. — Сдесь нисего не плоисходит, все как обыцно.
— Где персонал больницы?
— Какая больница? Мы на станции, на олбите.
Виктор внимательно взглянул на Болтуна — тот не выглядел шутником. Тогда Виктор сгреб на своей груди коричневую хламиду и спросил:
— Что это, Болтун? Что на мне надето?
— Комбинезон астлонавта, конецно. А сто такое?
Но Виктор не ответил. Он вышел в коридор, где столкнулся нос к носу с невысоким человеком, на котором помимо коричневой пижамы был еще жилет — такой, какие носят военные или фоторепортеры. Жилет топорщился от натолканных в его карманы предметов. Человек нес битый и облезлый поднос с галетами, консервными банками и пакетиками с соком.
— Вы кто? — без церемоний спросил его Виктор, прихватив за рукав.
Человек с очень серьезным видом поставил поднос на пол, достал небольшой блокнот с автоматическим карандашом и написал: «Я Аарон».
— Где персонал, Аарон?
Аарон вывел в блокноте: «Не знаю» — и вопросительно уставился на Виктора.
— Как отсюда выйти? — потряс его за рукав Виктор.
Аарон махнул блокнотом куда-то вбок и снова уставился на него.
В указанном направлении виднелись широкие двери. Виктор быстро преодолел расстояние до них и ввалился на склад. Миновав и его, он уперся в дверь с табличкой, гласившей: «Только для персонала!» Виктор толкнул ее и очутился в боксе, где на воде между двух узких сходней качалась лодка. На стене на двух крюках лежали весла. Здесь пахло рекой и веял сквозняк, а через низкий проем сочился бледный свет. Лодка была прикована цепью, забранной амбарным замком. Виктор залез в карман и достал увесистый ключ. Примерив его к замку, убедился, что он подходит, и сунул обратно. В другом кармане он обнаружил металлический цилиндр с запиской. Он хотел было бросить его в воду, но передумал и покинул бокс.
В коридоре было по-прежнему пусто. Виктор подошел к двери, где должен был скрываться странный пришелец, и постучал. Выждав несколько секунд, толкнул дверь и вошел.
Здесь было темно и царил уже знакомый Виктору книжный развал. На столе горела лампа, вырезая из тьмы круг света. У стола заворочалась какая-то фигура. Блеснули очки, рука протянулась к краю и прихватила пару костылей. Послышался глухой стук: некто тяжело встал из-за стола.
Это оказался пожилой человек. Поверх пижамы на нем был надет длинный больничный халат такого же цвета, что и пижама. Он разглядывал Виктора сквозь стекла очков, потом переместил очки на лоб. Из его горла торчала медицинская трубка. Он зажал ее рукой и хрипло проговорил:
— В прошлый раз вы прогнали меня, что теперь вам нужно?
— Скажите, где мы находимся? — спросил Виктор. — И как все-таки вас зовут?
— Все зовут меня Хрипун. Недавно мы находились на орбитальной станции. Сейчас это уже не так?
— Явно нет. Разве вы этого не заметили?
— Если я буду отвлекаться на всякую чепуху, мне не останется времени на книги.
— По-вашему, это чепуха? То, что происходит вокруг?
Хрипун передвинул костыли, встав поудобнее, и снова протянул руку к своей жуткой трубке.
— Скажем так: для меня это чепуха. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Вы можете мне напомнить, что произошло вчера?
— У вас настолько серьезные проблемы с памятью, что вы начали забывать недавние события?
— Можете считать, что да. Так вы можете сказать, что случилось вчера?
— Видите ли, мне трудно говорить. Вам нужно восстановить всю хронологию вчерашнего дня или…
Виктор мягко перебил его:
— Только то, что произошло после того, как мы с вами… говорили в кухне.
— Извольте. Собственно, в этом случае я могу свидетельствовать лишь о себе, так как ушел в свой отсек и больше не появлялся ни в коридоре, ни где бы то ни было еще.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— И как закончился ваш день, простите за любопытство?
— Я читал, а потом подготовился ко сну и уснул. Виктор хмуро на него смотрел, но не нашел, что сказать.
— Благодарю вас, — пробормотал он и направился к двери, когда Хрипун сказал ему вслед:
— Вам все еще грозит опасность, помните об этом.
Виктор обернулся:
— Вы имеете в виду, что, если я не уйду, вы треснете меня по голове одним из ваших костылей, не так ли?
Хрипун не стал отвечать, устраиваясь за своим столом, и тогда Виктор вышел в коридор и затворил за собой дверь.
Он дошел до холла и снова постучал в дверь главного врача, но она от первого же толчка приоткрылась. Виктор вошел внутрь и не поверил своим глазам.
Он был в отсеке капитана. Сам капитан сидел в кресле и дремал. На спинке кресла напротив стола восседал попугай и чистил клювом перья.
Виктор заглянул за дверь — там был больничный холл. Тогда он закрыл дверь и обернулся, чтобы разбудить капитана, но тут попугай громко прокричал:
— Р-р-рому! Джим, мой мальчик, налей р-р-рому, и я убир-р-раюсь отсюда!
А потом случилось невероятное. Попугай начал раздуваться, как если бы он был резиновым и в него закачивали воздух. Виктор невольно отступил назад, опасаясь, что птицу сейчас разорвет, но вместо этого попугай превратился в человеческое лицо, а потом возникло инвалидное кресло с сидящим в нем незнакомцем.
Инвалид был сухоньким человечком с большой шишковатой головой, поросшей редкими белесыми волосками, торчащими в разные стороны, отчего голова его напоминала ежа. На Виктора смотрели внимательные и насмешливые глаза. Он зашелся кашлем, но Виктор вдруг понял, что это был не кашель— незнакомец смеялся. Когда приступ смеха прошел, он указал тонким указательным пальцем на стул и сказал:
— Садитесь, Виктор, иначе, боюсь, вы упадете.
Виктор сел и покачал головой:
— Значит, вы и есть таинственный «чужой»?
Инвалид привычным движением рук повернул кресло к Виктору, улыбнулся и заговорил:
— Стало быть, вы знали, кого следует искать. Что ж, действительно, моя фамилия Чужой. Так меня записали в метрику, когда нашли возле Дома малютки. Мне тогда было около месяца. Мать, надо полагать, рожала меня не в роддоме, а когда поняла, что у нее родился уродец, решила избавиться. Всегда, везде и для всех вокруг я был и остаюсь Чужим. Вы позволите пооткровенничать с вами напоследок?
— Сначала скажите, что с Анной? — хмуро спросил Виктор. Чужой воздел руки на манер священника, взывающего к небесам.
— Она всего лишь спит. И вообще, уверяю вас, здесь никто не пострадал. Так вот… Я устал проклинать судьбу и давно этим не занимаюсь. Однажды, когда я уже был подростком, дети в интернате решили устроить мне «темную»… Простите, вам когда-нибудь устраивали «темную», Виктор?
Чужой улыбался мягко, участливо, словно хороший доктор в разговоре с больным.
— В армии… было однажды.
Чужой кивнул своей странной головой.
— Тогда вы лучше меня поймете. Так вот. Воспитатели в нашем доме, в общем, были людьми хорошими. Кроме одной ночной нянечки — эту злобную старуху я запомнил на всю жизнь, но речь здесь не о ней. Тогда воспитатели не сразу сообразили, что происходит. В комнате, где шестеро мальчишек и две девочки решили устроить мне «темную», сперва было тихо, и потому никому и в голову не могло прийти, что там происходит что-то нехорошее.
Чужой нервно рассмеялся, и Виктору опять показалось, будто он закашлялся. Посмеявшись, Чужой потер ладони — так потирают руки в предвкушении удовольствия — и продолжил свой рассказ.
Тогда он еще мог ходить и отличался от других детей только своей несчастной головой: она была большая и покрыта золотистым густым пушком, отчего он походил на одуванчик. Однако кличка у него всегда была только по фамилии (да и по сути) — Чужой. В ту пору его перевели в интернат для детей с физическими отклонениями. Тогда же он увлекся историей Древнего Рима — конституция и сенат, латынь и золотой орел, патриции и плебеи и, конечно же, Колизей и гладиаторы. Когда странно выглядевшего пришельца и чужака начали бить, накрыв казенным шерстяным одеялом, он испытал мощную галлюцинацию, на грани сна и яви. Ему казалось, что он был гладиатором, брошенным на арену Колизея. Солнце слепило его, в слезящиеся глаза попал песок, брошенный соперниками, такими же как он сам, но ненадолго объединившимися для расправы именно с ним. Остаться же в живых суждено было лишь одному. И когда он упал, они занялись друг другом. Он же поднялся и ждал в сторонке, когда останется один из них — тот, с которым он сразится.