ал тог прыжок из окна, не упомянув, конечно, о гипнотической иллюзии. Я отверг все обвинения этой мрази, и следователи оставили меня в покое, уверившись, что бывший физрук — глубоко больной психически человек. К тому же я был прикован к инвалидному креслу и столь умело разделать своего обвинителя не смог бы физически. Разумеется, это сделал он сам под действием моего гипноза. И это был гипноз смертельно измученного. человека.
После того случая мне довелось побывать еще в нескольких пансионатах. Опыт с маньяком-физруком показал мне границы моих возможностей. Однако я не стану рассказывать о том, что было со мной дальше, скажу только, что еще не раз мне приходилось применять свое искусство. И не всегда мой опыт заканчивался благополучно. Проклятый физрук выпустил джинна из бутылки — я не мог уже остановиться и всюду, где бы ни был, создавал свои гипнотические спектакли. Так я очутился здесь, на странном острове-здании без окон. Те, кто заточил меня сюда, были неплохо осведомлены о моих способностях. Уж не знаю, чем они руководствовались. Возможно, это тоже был эксперимент. Однако что-то пошло не так, как они планировали, — доказательство этому ваше, Виктор, появление здесь. Я дал-таки свою последнюю гастроль!
И Чужой снова засмеялся своим пугающим кашлем.
Виктор сидел напротив него подавленный и пытался осмыслить то, что узнал. Чужой отсмеялся, утер губы тыльной стороной ладони и пристально посмотрел на Виктора.
— Как много вы обо мне знаете?
— Достаточно, чтобы вокруг острова образовался целый лагерь во главе с военными.
— Значит, не так уж много, раз так боитесь. Как думаете, сколько мне лет?
Виктор пожал плечами:
— Ну… Выглядите вы неважно. Под семьдесят?
Чужой грустно усмехнулся:
— Ничего вы обо мне не знаете. Мне недавно исполнилось тридцать пять. Вы ошиблись ровно в два раза.
— Что вы намерены делать дальше? — спросил Виктор. Чужой неожиданно жестко и строго на него взглянул.
— Всего лишь раскланяться у занавеса. Думаю, пора заканчивать спектакль. Он и так затянулся.
— Только без шуток, Чужой! — дернулся Виктор, но тот лишь махнул рукой — устало и повелительно одновременно.
— Без шуток, увы, не получится. Да и клоун заслужил последние овации…
Тут главный врач, который для Виктора давно стал капитаном, пошевелился в кресле и открыл глаза. Увидев Виктора, он подобрался и пригладил волосы на голове.
— Что-нибудь случилось, Виктор?
Виктор смотрел на доктора, сознавая, что тот не замечает Чужого, сидящего в двух шагах от него. Он взглянул на Чужого и вновь перевел взгляд на капитана:
— Да как вам сказать…
Чужой ничем не намекнул Виктору, как тому следует отвечать, но капитан сам прояснил ситуацию:
— Ну и сон мне приснился, Виктор. Черт знает что. — Он посмотрел на Чужого и ласково позвал: — Иди ко мне, Сильвер. Соскучился?
Ошарашенный Виктор наблюдал, как капитан делает над своим плечом пассы, будто гладит птицу. Потом капитан придвинул к себе микрофон.
— Что ж, Виктор, наступает последний парад. — И объявил по громкой связи: — Вниманию экипажа! Прошу всех собраться в кают-компании. Просьба не задерживаться, есть срочное сообщение.
Потом поднялся из кресла, обошел стол и как ни в чем не бывало взялся за поручни инвалидной коляски Чужого. Виктор встал и распахнул дверь, с трудом понимая происходящее. Капитан невозмутимо выкатил коляску с Чужим в холл. Виктор огляделся и ахнул: теперь это снова была кают-компания. Вокруг стола располагались строгим полукругом блестящие космические кресла, в иллюминатор заглядывала сияющая Ариадна, в черной бездне космоса мерцали звезды.
Виктор взглянул на капитана. Вместо заношенного халата на нем красовался комбинезон с нашивками, на правом плече сидел попугай, коляска с инвалидом исчезла. Виктор отступил к стене, а в кают-компанию уже стекался экипаж. Первым пришел Айрон. Аутисту Аарону, помешанному на гаджетах, был очень к лицу железный прикид. За ним появилась Анна, и по ее виду нельзя было сказать, что она только что проснулась. Она мельком глянула на Виктора, будто не узнала. У него заныло сердце, но сейчас было не время выяснять отношения. Затем в кают-компанию приковылял Хаэрпу. Глядя на него сейчас и вспоминая его истинное обличье, Виктор не смог не признать, что в данном случае режиссер этого жуткого спектакля попал в точку. Действительно, существо не от мира сего… Последним притопал По Тунь со своим кубиком. Виктор мог бы поспорить с его настоящим прозвищем: видал он болтунов и поболтливее. Толстяк подошел к Айрону и немедленно потребовал отвертку.
— Друзья, коллеги, — начал капитан торжественно. — Я собрал вас здесь для того…
Ему не дал договорить попугай. Он перелетел с плеча капитана на спинку стоящего впереди него кресла и заорал:
— Это я собрал вас здесь!
И тут морок спал: кают-компания снова стала больничным холлом, вместо иллюминатора с Ариадной на стене появилась репродукция «Лунная ночь на Днепре», а присутствующие обрели истинный облик. В новой мизансцене попугай превратился в Чужого в инвалидном кресле.
— Да, это я собрал вас, — повторил Чужой и обвел всех взглядом.
Теперь Анна заметила Виктора, ахнула и кинулась ему на шею.
— Витя, это ты… — говорила она всхлипывая. — Боже, что здесь было, что со всеми нами было…
Виктор обнимал ее вздрагивающие плечи и молчал. И тут снова заговорил Чужой:
— Да, вот она — истинная любовь! Можете убедиться. Я отнял у вас прежнюю память, но вот что значит женщина: она назвала вызвавшего ее симпатию подкидыша именем любимого! Каково, а?!
У капитана был такой вид, будто он с луны свалился. Он ошарашенно оглядел собравшихся и воскликнул:
— Что здесь, черт возьми, происходит?!
Чужой немедленно повернулся к нему и пояснил:
— Да, да, капитан, это я, ваш попугай. Вернее, ваш новый пациент. Вспомнили? Да и вы никакой не капитан. И руководите вы не орбитальной исследовательской станцией, а заштатной психушкой. Хотите, представлю вам ваших подопечных? Этот несчастный семит невеликого роста — Аарон, страдающий аутизмом и манией коллекционирования всевозможных полезных вещей.
Аарон никак не отреагировал на слова Чужого, будто и не слышал его. Он деловито обследовал свои карманы, пытаясь найти отвертку, которую минуту назад отдал Болтуну.
Чужой продолжил свою речь:
— Этот бедняга на костылях — Хрипун, как вы его окрестили и как зовут его все без исключения. Он зациклен на себе и своих книгах. И если бы он был чуточку внимательнее, то непременно заметил бы гораздо больше того, что творилось здесь на протяжении двух недель. Он действительно умеет заглядывать в недалекое будущее, но ему не хватило самой малости, потому что книжные истории ему дороже любых жизненных перипетий. А это, — Чужой показал пальцем на Виктора, — наш незваный гость из полиции. Сначала я не хотел видеть тут чужаков, но потом, прощупав его изнутри и узнав, что он жених нашей Анечки, включил и его в свой спектакль. Да, Виктор, это меня вы должны были, согласно вашей записке, найти. Не пришельца с Ариадны, а человека с фамилией Чужой. И не надо сильно корить себя: вы никогда не смогли бы решить этот ребус. Радуйтесь воссоединению с невестой. Наконец, капитан. Вы позволите мне так вас называть? Уж больно мне нравится. Другой персонал — поваров и уборщиц— я позволил себе переместить из этого барака…
— Прекратите паясничать, больной! — взорвался капитан, но Чужой развернулся к нему вместе с коляской и так посмотрел, что тот осекся и пошатнулся, едва не упав.
— Я не давал вам слова, капитан! — рявкнул Чужой. — Так что извольте помолчать и послушать автора. Или мне придется удалить вас в кому. — Он снова обратился к остальным пациентам: — Так вот, мои дорогие марионетки, спектакль окончен. Он мог бы продолжаться, но товарищу лейтенанту не терпелось спасти свою невесту, и я не смог устоять. Но ведь это лишь украсило спектакль, не так ли?
Все молча слушали, оставаясь безучастными. А вот толстяк Болтун преобразился: в его заплывших глазках читался ужас. Он держал кубик в одной руке, а отвертку в другой, но совсем забыл о них. По мере того как Чужой говорил, он вертел головой то влево, то вправо — отказывался верить в то, что слышал.
— Перестаньте, Чужой, — сказал Виктор. — Не уподобляйтесь своему физруку.
— О нет, Виктор, я не уподобляюсь ему, — возразил Чужой. — Напротив, если судьба была к этим несчастным, — он кивнул на застывших пациентов, — сурова и безразлична, то именно я проявил к ним сострадание…
Болтун начал шмыгать носом. Из его глаз-щелок, словно ручьи с горных вершин, покатились слезы; они текли по обширным щекам и терялись в складках подбородков.
— Не надо, плосу… — расслышал Виктор его мольбу и сказал:
— Успокойся, Болтун, не стоит. Все образуется…
— Ложь! — рявкнул Чужой. — Ничего не образуется, все кончено. — Он повернулся к Болтуну и повелительным тоном спросил: — Скажи-ка, Болтун, чего тебе хочется? Всю жизнь собирать бесконечные пазлы или исследовать неизвестную планету? Всю жизнь оставаться Болтуном или быть китайским астронавтом по имени По Тунь?
— По Тунь… планету… — донеслось сквозь рыдания. Болтун был жалок и несчастен. Теперь он напоминал не взрослого человека, хоть и слабоумного, а ребенка, брошенного родителями в магазине игрушек, до которых ему теперь не было никакого дела.
Чужой обратился к Виктору:
— Что ты наделал, лейтенант? Зачем пришел?
— Прекратите, Чужой! — строго прикрикнул Виктор. — Не усугубляйте! Это вам не театр, а он не актер! Зачем вы накручиваете его?
— Да полно, лейтенант, полно! Завтра же утром он проснется как ни в чем не бывало, болван болваном, и вся эта история покажется ему сном, прекрасным и удивительным сном, а вы тут развесили нюни. Идите, приголубьте его! Легко быть таким благодушным в вашем положении. Вы сейчас уйдете отсюда с невестой и, написав рапорт, забудете об этом жирдяе навсегда. Или, может, станете его навещать? Принесете ему кулек конфет и новую головоломку? Это вы издеваетесь над такими как он, а я дал ему кусочек мечты, дал почувствовать себя настоящим героем. Я, я ему нужен, а не вы, ле