Вождь тоже слез с лошади. Заложив руки за спину и нахмурив брови, начал он осматривать пленников.
Многие сердца сжимались при его приближении, потому что для несчастных решался в эту минуту, может быть, вопрос жизни или смерти. Одна только перспектива ужасных мук, грозивших их женщинам, могла заставить их согласиться на это унизительное и оскорбительное условие.
Единорог был великодушен.
Из всех мексиканцев он выбрал только восьмерых, а все остальные получили позволение снова сесть на лошадей и выйти из этого живого круга.
Но, по странной случайности или же, может быть, умышленно — этого никто пока не знал — в число восьми пленников или заложников попали губернатор, генерал Итурес и уголовный судья Лусиано Перес, т. е. самые важные лица из всего общества, стоявшие, к тому же, во главе управления провинцией.
Дон Мигель не мог, конечно, не обратить на это внимания и, надо сознаться, был этим очень удивлен.
Впрочем, команчи свято выполнили условия, которые сами же они и поставили: мексиканские дамы были немедленно выпущены на свободу.
Индейцы отнеслись к ним очень вежливо и внимательно. Они захватили их лагерь и их самих почти таким же образом, каким овладели и охотниками, т. е. лагерь был захвачен со всех сторон одновременно.
При этом необходимо заметить, что за все время не было пролито ни одной капли крови.
Когда прошли первые минуты радости видеть свою дочь здоровой и невредимой, дон Мигель решился сделать последнюю попытку и похлопотать в пользу несчастных, оставшихся в плену у Единорога.
Вождь выслушал его с уважением, не прервав его ни разу во все время, пока он говорил. Затем он ответил ему с улыбкой и таким тоном, который асиендадо тщетно старался себе объяснить:
— У моего отца течет в жилах индейская кровь, краснокожие его любят и никогда не сделают ему никакого зла… Единорог был бы очень рад, если бы мог сейчас же вернуть пленников, которые ему совсем ни на что не нужны. Но это невозможно… Мой отец сам скоро стал бы жалеть, если бы Единорог согласился исполнить его просьбу… Но, чтобы доказать моему отцу, насколько вождь дорожит возможностью сделать ему хоть что-нибудь приятное, с пленниками не будут обращаться дурно: они отделаются только несколькими днями скуки… Единорог соглашается взять за них выкуп вместо того, чтобы держать их в плену. Мой отец может сам объявить им об этом…
— Благодарю вас, вождь, — отвечал дон Мигель, — ваш благородный поступок растрогал меня до глубины души, и я никогда этого не забуду. Будьте уверены, что если только представится случай, я буду очень рад доказать вам, как я вам за это благодарен.
Вождь грациозно поклонился и отошел, чтобы дать асиендадо возможность поговорить со своими товарищами.
Последние сидели на земле, мрачные и подавленные горем. Дон Мигель передал им свой разговор с Единорогом и обещание последнего взять за них выкуп.
Это известие сразу вернуло им мужество. В самых горячих словах и с проявлением живейшей радости благодарили они асиендадо за его попытку вернуть им свободу.
И на самом деле, благодаря обещанию отпустить их за выкуп через неделю и хорошо обращаться с ними, пока они будут пленниками, план не имел уже для них ничего страшного, — это было не что иное, как одна из множества неприятных случайностей, которые можно ожидать каждую минуту и на каждом шагу. Словом, они сразу вполне утешились и с беспечностью, которая лежит в основе мексиканского характера — а мексиканцы, может быть, самый легкомысленный народ на свете — они же сами первые принялись смеяться над своим несчастьем.
Но дон Мигель вовсе не был расположен шутить и смеяться и, простившись со своими друзьями, снова направился к индейскому вождю. Последний еще раз повторил ему обещание, что пленники будут освобождены через неделю, если согласятся заплатить выкуп всего в тысячу пиастров. Затем вождь сказал асиендадо, что он может уехать, когда пожелает — индейцы против этого ровно ничего не имеют.
Дон Мигель не замедлил воспользоваться этим милостивым разрешением. Все общество, за исключением пленников, уселось на лошадей и, поместив дам в середину отряда, галопом умчалось по направлению к асиенде, радуясь, что им удалось так счастливо выпутаться из беды.
Вскоре лагерные огни остались уже давно позади. Генерал Ибаньес подъехал к своему другу и, нагнувшись, шепотом сказал ему:
— Дон Мигель, да разве команчи наши союзники? Если я не ошибаюсь, то сегодня вечером они оказали нам громадную услугу и очень помогли успеху нашего предприятия.
Эта мысль, подобная светлому лучу, уже не раз приходила в голову и асиендадо.
— Не знаю, — отвечал асиендадо, улыбаясь, — но, во всяком случае, милейший мой генерал, это очень ловкие враги.
Маленький отряд продолжал быстро продвигаться к асиенде, которая была уже недалеко и куда они надеялись прибыть еще до восхода солнца.
ГЛАВА ХХII. Встреча
— Однако, черт возьми! — говорил генерал Ибаньес. — Надо сознаться, что эти красные дьяволы оказали нам, сами того не подозревая, громадную услугу… Можно даже подумать, что они действовали так по строго обдуманному заранее плану. Этот Единорог — так, кажется, зовут их вождя — пресимпатичнейший малый, черт его возьми!.. Я даже не прочь был бы поближе с ним познакомиться, потому что, кто знает, что может случиться в будущем, и мне кажется, не мешает иметь другом такого умного малого, как этот краснокожий.
— Вы всегда шутите, генерал, когда же вы научитесь быть серьезным? — улыбаясь спросил его дон Мигель.
— Как же иначе, дружище! Мы ставим на карту свои головы в отчаянно рискованной игре, будем же, по крайней мере, хоть веселы. Если мы потерпим поражение, поверьте, у нас немало будет времени на то, чтобы предаваться печальным размышлениям о непрочности всего земного.
— Да, вы, пожалуй, и правы… Хотя так могут рассуждать лишь одни фаталисты, но я ровно ничего не имею возразить на ваши слова. Наоборот, я очень рад видеть вас в таком хорошем расположении духа, в особенности в такую минуту, когда мы собираемся играть последнюю партию.
— Я убежден, что далеко не все еще потеряно… У меня есть тайное предчувствие, что, напротив, все идет к лучшему… Мне кажется, что наш друг, Искатель Следов, если не главный виновник, то, во всяком случае, играл видную роль в этом приключении.
— Вы думаете? — живо спросил дон Мигель.
— Не только думаю, но даже уверен в этом. Вы не хуже меня знаете, мой друг, Indios bravos и знаете, какую непримиримую ненависть питают они к нам… Они ведут с нами вечную войну и вдруг, безо всякой видимой причины, превратились из волков в ягнят… Нет, этого не могло быть, и нужна какая-нибудь очень серьезная причина, чтобы заставить их действовать таким образом: за несколько минут невозможно отказаться от ненависти, продолжающейся целые столетия. Команчи — выбор пленников доказывает мне это — знают, какую играют здесь роль лица, которыми они овладели… Затем, чем объясните вы, что они соглашаются так легко выпустить их за прямо-таки ничтожный выкуп? Последнее, признаюсь вам, является загадкой даже и для меня.
— А между тем это нетрудно объяснить, — сказал из-за кустов насмешливый голос.
Мексиканцы вздрогнули и сразу остановили лошадей.
Из-за куста выскочил человек и неожиданно появился на тропинке, по которой проезжал маленький отряд охотников.
Последние, думая, что появление незнакомца есть результат измены со стороны команчей, схватились за оружие.
— Стойте! — крикнул им дон Мигель. — Этот человек один, дайте мне сначала с ним поговорить.
— Ола! — продолжал дон Мигель, обращаясь к незнакомцу, неподвижно стоявшему на тропинке, небрежно опершись на ружье. — Кто вы такой?
— Разве вы не узнали меня, дон Мигель? — отвечал незнакомец. — Или вы непременно хотите, чтобы я назвал вам свое имя?
— Искатель Следов! — вскричал дон Мигель.
— Он самый, — отозвался Валентин. — Черт возьми! Не скоро же вы узнаете своих друзей.
— Вы простите это нам, когда узнаете, что с нами случилось и почему именно мы так подозрительно отнеслись к вам.
— Pardieu! — смеясь проговорил Валентин, стараясь идти рядом с лошадьми. — Вы, может быть, думаете сообщить мне что-нибудь новенькое? Неужели вы и на самом деле не догадались, кем именно был нанесен этот удар?
— Что! — вскричал дон Мигель с удивлением. — Неужели это вы?
— А кто же другой, как не я? Неужели вы думаете, что испанцы такие друзья индейцев, что когда последние встречаются с ними в пустыне, они всегда относятся к ним так деликатно?
— Я в этом был уверен! — заметил генерал Ибаньес. — Я угадал это с первой же минуты!
— Боже мой, да ничего не может быть проще… Благодаря предательству Красного Кедра ваше положение сделалось прямо-таки невозможным, и я решил дать вам время устроить дела и для этого устранить на несколько дней препятствия, мешавшие исполнению ваших планов, и, как мне кажется, дело удалось вполне.
— Лучше ничего и придумать было нельзя! — вскричал генерал.
— О! — проговорил дон Мигель тоном упрека. — Зачем не сказали вы мне этого раньше?
— По очень простой причине, мой друг. Мне не хотелось, чтобы вы знали об этом и чтобы ваша совесть была чиста в этом деле.
— Но…
— Дайте же мне кончить… Если бы я раньше сообщил вам свой план, вы, наверное, воспротивились бы этому. Вы человек рыцарски честный, дон Мигель, и ни за что не согласились бы на это.
— Друг мой…
— Отвечайте мне сначала, что бы вы сделали, если бы я объяснил вам задуманный мною план?
— Но…
— Отвечайте откровенно, без уверток.
— Ну, я отказался бы.
— Я в этом был уверен. А почему вы отказались бы7 Потому что вы никогда не согласились бы нарушить священные обязанности гостеприимства и выдать врагов, которые гостили у вас в доме, хотя вы и знаете наверное, что люди эти, уезжая от вас, сочли бы своей обязанностью схватить вас. Мало того, даже сидя радом с вами, обедая за вашим столом, они следили за всеми вашими движениями… Разве это не так?