– Ай маладца, – с нежностью говорит Кел щенку. Тот уже уверенно держит голову. Один глаз начинает открываться, в щелочку видно мутную серо-голубую капельку.
– Чаю выпьете? – спрашивает Лена. – Вы вроде как собираетесь побыть тут.
– Еще б, – отвечает Кел. – Спасибо.
Лена встает и отправляется к кухонной стойке.
Щенок начинает вырываться. Кел устраивается на полу, прижимает щенка к груди. В тепле и под стук сердца тот расслабляется, делается мягким и тяжелым, слегка тычется носом. Кел оглаживает собачье ухо между пальцами. Лена хлопочет у стойки, наполняет электрический чайник, вынимает из буфета кружки. Пахнет тостами, глажкой и мокрой псиной.
Кел прикидывает, что у Норин найдется какая хочешь коробка. Можно взять одну подходящего размера, обложить ее старыми рубашками, чтоб его запах утешал щенка. Можно поставить коробку рядом с матрасом и класть ночью на щенка руку, пока тот не освоится и не привыкнет без мамы. Эта мысль воздействует на Кела мощно. Даже в воображении это меняет его ощущение от дома.
– Я-то думала, ко мне детвора гурьбой повалит, полно будет желающих повозиться с ними, – говорит Лена поверх нарастающего шипения чайника. – Помню, когда были маленькие, мы бежали к каждому, у кого щенки или котята. А в итоге мало кто пришел.
– Остальные с головой в гаджетах?
Лена качает головой.
– Нет никаких остальных. Мы про это говорили уже. Дело не только в том, что это поколение двинуло в города. С тех пор как девчонкам стала доставаться приличная работа, они тоже уезжают. Парни задерживаются, если им землю оставляют, но большинство местных девчонкам землю не передает. Вот они и уезжают.
– И не упрекнешь их, – говорит Кел, вспоминая Каролайн. У щенка режутся зубы. Он хватает Кела обеими передними лапками за палец, ухитряется запихнуть его сбоку в пасть и теперь старательно пытается загрызть деснами насмерть.
– Я и не упрекаю. Я б и сама уехала, если б не влюбилась в Шона. Но, значит, парням не на ком жениться. И нет теперь детишек, некому посмотреть на щенков, и уйма бобылей по фермам.
– Сурово для здешних мест, – замечает Кел.
Чайник бурлит и выключается, Лена наливает чай.
– Как ни кинь, да, – говорит она. – Мужики без детей когда стареют – не чувствуют себя в безопасности. Мир меняется, а у них нет молодежи, чтоб показала, что все шик, вот старикам и кажется, будто на них нападают. Типа надо все время быть готовыми к обороне.
– Когда дети есть, все бывает так же, – говорит Кел. – Чувствуешь, будто надо с чем-то бороться.
Выбрасывая чайные пакетики в мусорное ведро, Лена вскидывает на Кела взгляд, но не переспрашивает.
– Тут другое дело. Если дети есть, смотришь в мир, чтобы проверить, не надо ли с кем воевать, потому что детям там жить; не баррикадируешься дома и не прислушиваешься, не нападают ли индейцы. Нехорошо для жизни здесь, когда слишком много бобылей сидят по своим владениям и не с кем им поговорить, зато кажется, что надо защищать свою территорию, пусть даже и непонятно от чего. Молоко надо?
– Не-а. Пью прям так.
Она достает молоко из холодильника для себя. Келу нравится, как она двигается по кухне, – деловито, но без спешки, непринужденно. Размышляет о том, каково это – жить в таком месте, где твои личные решения жениться, заводить детей или уезжать влияют на целую округу. За окнами дождь продолжает лить все так же густо.
– А что будет, когда перемрут все холостяки? – спрашивает он. – Кто займется фермами?
– Племянники или двоюродные, кто-то из таких. Остальное одному Богу известно.
Она приносит чашку с чаем Келу на пол и садится сама, опершись спиной о стену и подтянув колени. Какой-то щенок скребется в стенку коробки. Лена выгребает его, берет на руки.
– Нравятся они мне в этом возрасте, – говорит она. – Можно возиться с ними сколько влезет, а потом класть на место, когда потетешкаешь вдоволь. Еще неделя-другая – и вот так спокойно они уже не полежат, начнут путаться под ногами.
– Такие они мне нравятся, – говорит Кел, – но и когда чуть-чуть подрастут – тоже. Когда с ними уже можно играть.
– Им тогда все время что-то надо. Даже просто смотреть, чтоб не наступить. – Отводит чашку подальше от щенка – тот пытается вскарабкаться по Лениным ногам. – Как вылезут из корзины, так я уже жду не дождусь, когда у них хоть чуток ума прибавится. Вот почему я себе брала собаку-подростка, а не щенка. А теперь вы только гляньте.
– Остальных пристроите?
– Двоих. Остальных возьмет Норин, если больше никто. Говорит, что не возьмет, но возьмет.
– Ваша сестра хорошая женщина, – говорит Кел.
– Это да. Иногда с ума меня сводит, но без таких, как она, далеко не уедешь. – Улыбается. – Я иногда ее подкалываю, что младшенькая ее, Клиона, вся в мать, но, если по правде, я этому рада. Не окажись кого-то, кто возьмет на себя Арднакелти, когда Норин состарится, деревня развалится.
– Клиона – это та, которой лет десять-одиннадцать? – уточняет Кел. – Рыженькая?
– Верно.
– Она мне помогала разок, когда я заходил в лавку. Сказала, что беру не то мыло для посуды, оно мне руки высушит и посуда от него не блестит, влезла по лестнице и достала мне то, которое сама рекомендует. А потом спросила, чего я переехал и почему не женат.
Лена смеется.
– Вот видите. Мы в надежных руках.
Кел устраивается так, чтобы одной рукой держать щенка, а другой – кружку с чаем; чай крепкий, славный.
– Я тут порасспрашивал о Брендане Редди.
– Я знаю, да, – говорит Лена. Ее щенок, устав от усилий, развалился у нее на коленях. Она щекочет ему крошечные подушечки на лапах. – Зачем?
– Познакомился с вашей старой подругой Шилой Редди. Она прямо-таки места себе не находит из-за того, что сынок ее пропал.
Лена бросает на него веселый взгляд.
– Рыцарь в сияющих доспехах?
– Просто наткнулся на вопрос, который ждет ответа, – отзывается Кел. – Сосед мой Март, он считает, что мне скучно и я ищу, чем бы занять мысли. Может, и прав.
Лена дует на чай и смотрит на Кела поверх кружки, в уголке рта по-прежнему ехидная ухмылка.
– И как дело движется?
– Да не очень, – признается Кел. – Я много чего услыхал о Брендане, но никто не желает разговаривать о том, куда он мог сбежать и почему.
– Может, им невдомек.
– Я потолковал с его мамой, двумя приятелями и девушкой. И каждому сказать нечего. Если не знают они, кто же знает?
– Может, никто.
– Что ж, – говорит Кел, – так я тоже прикидывал. Но тут давеча Март предостерег меня, чтоб я сдал назад. Считает, что я нарываюсь на неприятности. Сдается мне, кто-то что-то знает – или думает, что знает.
Лена все еще смотрит на него искоса, отхлебывает чай, держа кружку подальше от щенка.
– Вы из тех, кого не угомонить? Если нет у них в жизни бед, они их себе находят.
– Это не про меня, – отвечает Кел. – Я искал как раз тишины и покоя. Просто беру, что в руки идет. Как и вы.
– Со щенками этими просто хлопоты. Но не беда.
– Ну, никто ж не объяснил мне, с чего это Брендан Редди может быть бедой. Кого боится Март?
Лена отвечает:
– Не думаю, чтобы Март Лавин когда-нибудь кого-нибудь боялся.
– Может, и так. Зато он считает, что мне надо.
– Тогда, вероятно, вам и надо.
– Я по природе своей упрямый, – поясняет Кел. – Чем больше народу пытается меня отогнать от чего-то, тем сильнее я упираюсь. Всегда таким был, даже мальчонкой. – Щенок ослабил хватку на пальце, Кел смотрит вниз и видит, что малыш уснул, свернувшись в чашке ладони у него на груди. – Видать, – продолжает он, – во всей округе вы одна и способны дать мне прямой ответ о Брендане Редди.
Лена откидывается к стене и вглядывается в Кела, попивая чай и поглаживая щенка свободной рукой. Наконец произносит:
– Я не знаю, что приключилось с Бренданом Редди.
– Но могли бы предположить.
– Могла б. Но не стану.
– Вы же вроде не из тех, кого легко напугать, – говорит Кел. – Как и Март.
– Я не боюсь.
– Почему ж тогда?
– Я не ввязываюсь. – Она внезапно расплывается в улыбке. – Это всех добивает. Вечно кто-то пытается втянуть меня то в Ассоциацию деревенских женщин, то в “Чистые города”[48]. Народись у нас дети, я б, может, и влезла – в родительский комитет, спортклубы и все остальное. Но детей мы не завели, и мне поэтому незачем. Норин зато отдувается за нас обеих.
– И то верно, – соглашается Кел. – Некоторые под это заточены, а некоторые нет.
– Вы это Норин втолкуйте. Она такая с рождения и сатанеет от того, что я другая получилась. Вот почему и она сама, и все остальные без передыху меня сватают. Думают, вот найду я себе классного мужика, чтоб был по самую шею в местных делах, так он и меня втянет. – Лена еще раз улыбается Келу, прямолинейно и хитро, без всякого стеснения. – А вы какого сорта?
– Мне нравится быть из тех, кто не ввязывается, – говорит Кел. – Это мне подходит лучше некуда.
Брови у Лены приподнимаются, но говорит она лишь:
– Это можно, никто вас доставать не будет. Люди тут чтят мужчин, желающих держаться особняком. Людей, как кошаков, нервируют только женщины.
– Ну, я ж не прошу вас ввязываться, – говорит Кел. – Я только о ваших соображениях спрашиваю.
– А я не собираюсь ими делиться. Вы вполне способны добыть себе свои. – Поглядывает на часы на стене. – Мне пора на работу. Скажите-ка, вы берете этого щенка или вам нужен был предлог, чтоб спросить меня про Брендана?
– И то и другое.
Лена опускает своего щенка в коробку и протягивает руки взять щенка у Кела.
– Значит, берете этого парня, – говорит.
Кел осторожно опускает ей в руки песика, стараясь его не разбудить, и напоследок гладит его по белому сполоху на носу. Щенок, все еще сонный, приподнимает мордочку и лижет Келу палец.
– Дайте еще неделю-другую. Чтоб наверняка.
Лена на миг останавливает на нем взгляд, не улыбается. Затем говорит: