– Когда ты сюда приходил последний раз, вот так же было?
– Как?
– Выбито. Замок выломан.
– Ага. Просто зайти можно было. – Трей идет за Келом по пятам, дрожа от нетерпения, как едва выученная охотничья собака.
Внутри ничто не шелохнется. Где-то в дальней комнате пробивается блеклый свет, но забитый фанерой остальной дом слишком темен, ничего не видно. Кел извлекает карманный фонарик, осматривается.
Передняя половина дома – одна средних размеров комната, и в ней никого. Кел тут же замечает, что здесь чисто. Когда он впервые вошел в свой дом, там все было в паутине, пыли, плесени, дохлых насекомых, дохлых мышах и прочей дряни, какую Кел затруднился даже определить. А тут голые половицы, лишь слегка припорошенные пылью. Обои в вертикальных полосах из причудливых розовых и золотых цветов испятнаны сыростью, но все обвисшие куски оборваны.
В углу – пропановый походный примус, новехонький, рядом несколько запасных баллонов. Под забитым фанерой окном – термоящик, тоже новый. У задней стены притулился паршивенький кухонный белый шкаф из ДСП, не новый, тут же веник, совок, швабра, ведро и ряд больших пластиковых бутылей для воды. На половицах царапины, где что-то втаскивали или, возможно, вытаскивали.
Они проходят в дом; по-прежнему ни звука.
– Жди здесь, – говорит Кел и быстро пробирается вглубь.
Там, где прежде были кухня и спальня, порядок наводить не стали. Полы завалены отвалившейся штукатуркой и кое-какой ветхой мебелью, с потолка тяжкими кружевными завесами свисает обросшая густой пылью паутина. Задние окна не забиты, за ними колышутся травы в желтых цветочках, но горный склон совсем рядом, и свет сюда почти не пробивается.
– Видите? – говорит Трей у него за плечом. – Никого.
– Значит, потеряли две минуты, – говорит Кел. – Всяко лучше, чем нарываться.
Возвращается в переднюю комнату, присаживается у термоящика – малой не отстает ни на шаг – и открывает, по-прежнему не высовывая пальцы из рукава. Пусто. Осматривает примус, готовый к использованию, но, кажется, его так ни разу и не разжигали. Покачивает запасные баллоны с пропаном: один полон, два пусты. Переходит к шкафу, открывает двери за уголки, направляет внутрь луч фонарика.
В шкафу три упаковки резиновых перчаток, три бутылки домашних чистящих средств, горка грязных посудных мочалок и ветоши, несколько пластиковых пищевых контейнеров, большой пакет кофейных фильтров, свернутый резиновый шланг, две пары лабораторных очков, пачка лабораторных масок и закатившаяся в угол батарейка.
Сердце у Кела заходится. Секунду он не шевелится. Сам же хотел, чтобы что-то выжгло все смутные вероятности и показало ему, что́ есть среди них осязаемого. И вот оно у него в руках, но теперь Кел понимает, что нисколько такого не желает.
Он ошибался в Брендане. Представлял себе шебутного пацана, помчавшегося за первой попавшейся простейшей затеей, что возникла у него в уме, накрученном обидой и перспективой показать всем, как сильно они его недооценивали. Но Брендан взялся за дело последовательно, систематично, не торопясь, все расставляя по местам. Недалекий юнец от обиды способен увязнуть в дерьме глубоко. Юнец, действующий последовательно, в дерьме увязнет с меньшей вероятностью, но уж если увязнет, дерьмо будет гораздо гуще.
Кел чувствует, что Трей, присевший рядом и наблюдающий за любой малостью, какая отражается у Кела на лице, улавливает этот миг неподвижности.
– Хм. Ну-ка, подержи, – выпрямляясь, непринужденно говорит Кел. Вручает малому фонарик.
– Зачем? – спрашивает Трей. Он скручен туго, как пружина, едва сдерживает свое электричество.
Кел достает телефон, включает камеру.
– Когда расследуешь – документируй. Кто его знает.
Трей не двигается. Взгляд вперен Келу в лицо.
– Вот здесь начни, – говорит Кел, кивая на входную дверь. – И двигай вокруг комнаты, спокойно, не торопясь.
Миг спустя Трей беззвучно повинуется. Ровно смещает фонарик, пока Кел снимает комнату на видео, затем держит неподвижно, пока Кел фотографирует термоящик, шкаф, примус, баллоны с пропаном, бутыли с водой. Затем Кел снимает задние комнаты, уже без фонарика. Не забитые задние окна – правильное решение. Если собираешься заниматься тем, чем собрался заниматься Брендан Редди, лучше оставить хорошую вентиляцию.
Пахнет здесь исключительно сыростью, дождем и елками. Брендан так и не приступил. У него почти все было, а может, и вообще все, и тут что-то пошло не так.
Дофотографировав, Кел забирает у Трея фонарик и возвращается в переднюю комнату, упирая луч в пол.
– Что ищете? – спрашивает Трей, не отставая ни на шаг.
– Все, что подвернется, – говорит Кел. – Но тут ничего. – Он высматривает пятна крови. Не видит, но это не значит, что их здесь нет. Похоже, пол мыли недавно, хотя никак не узнать, мыли до того, как Брендан исчез, или после. Люминол кровь показал бы, но люминола нету. – Осмотрись кругом хорошенько. Отличается ли тут что-нибудь от того, как здесь всё было, когда ты сюда приходил последний раз?
Трей пристально разглядывает все вокруг, не торопится. Наконец качает головой.
– Лады, – говорит Кел. Убирает телефон. – Пошли осмотримся снаружи.
Трей кивает и направляется к двери. Кел понятия не имеет, что́ малой из всего этого понял. Не разберешь, потому ли это, что малой такой, какой есть, или потому что он сознательно держит мысли при себе.
Они обходят заросший участок – бывший двор, но здесь ни удобной нычки, ни признаков раскопок. Обнаруживается лишь мусорная куча тех времен, когда дом был обитаем, – небольшая горка битой посуды и стеклянных бутылок, полупогребенная под многолетними наносами почвы и травы.
Трей подбирает палку и лупит ею по крапиве.
– Перестань, – говорит Кел.
– Чего это?
– Лучше не сообщать всему белу свету, что здесь кто-то был.
Трей глядит на него, но помалкивает. Бросает палку на мусорную кучу.
Здешняя тишина отличает это место от равнин. Внизу всегда есть богатая смесь птичьей возни и игр, овечьих и коровьих разговоров, криков фермеров, а здесь воздух пуст; ничего нет, лишь ветер и одинокий холодный клич, словно вновь и вновь стукаются друг о друга камешки.
Они прочесывают склоны ложбины, проверяют заросли травы, прилежно снуют туда-сюда, чтобы уж точно ничего не упустить. Им попадается заржавленная садовая тяпка с половиной ручки и клубок колючей проволоки, тоже ржавой. Выбравшись наверх, они хрустят по ельнику, пиная горки опавшей хвои и прищуриваясь на ветки – не попадется ли заначка. К паре старых гнезд приглядываются особо.
Кел с самого начала понимал, что все это без толку. Слишком много тут места, чтоб один взрослый и один ребенок смогли его обшарить. Тут нужно, чтобы следственная бригада облазила весь дом, а кинологический расчет прочесал склон. Кел чувствует себя дураком мирового уровня – в чужой стране играть в легавого без бляхи и без оружия, с тринадцатилетним пацаном и сотрудником Гарды Деннисом в поддержку. Пытается вообразить, что сказала бы Донна, но, если по-честному, Донна не сказала бы ничего – уставила б на него взгляд, в котором незамутненное изумление борется за первенство много с чем еще, а затем всплеснула бы руками и ушла. Даже Донниного несусветного запаса слов и звуков не хватило бы, чтобы выразить все это.
– Ну, похоже, все, что тут можно было увидеть, мы увидели, – говорит он наконец. Пора уходить. Свет начинает смещаться, тени от елей тянутся вниз по склону к домику.
Трей смотрит на него остро, вопросительно. Кел не снисходит и углубляется в ельник. Рад убраться отсюда.
Через минуту или две видит, что разогнался, и малому, чтобы не отставать, приходится трусить.
– Ну что, – говорит Кел, сбавляя прыть. – Что думаешь?
Трей пожимает плечами. В прыжке отламывает ветку ели.
Кел ощущает могучую потребность хотя бы приблизительно понимать, что происходит у малого в голове.
– Ты знаешь Брендана, а я нет, – добавляет Кел. – Этот дом подсказал тебе, что Брендан мог затевать?
Трей хлещет веткой по стволу. Свист и стук глохнут в столпившихся вокруг деревьях. Ничто не хлопает крыльями и не удирает.
– Когда Брен исчез, – говорит малой, – казалось, что он, может, живет там. Птушта он же налаживал там все, крышу и прочее, и плитку, и термоящик. Их там раньше не было. Может, мы его достали и он сюда решил перебраться. Только он всю ночь не возвращался. А хотелось с ним попроситься. – Хлещет веткой по другому стволу, сильнее, но звук все равно гаснет неприметно. – До меня только утром дошло: ну и тупица же я. Тут ни матраса, ни спальника. Он здесь не жил.
Ничего протяженнее пацан при Келе до того не произносил. Немудрено, что Трей ни разу прежде об этом домике не заикался – после той долгой ночи и лютой оплеухи разочарования.
– Непохоже на то, – соглашается Кел.
Коротко помолчав, Трей говорит, глядя на Кела искоса:
– Вся та фигня в шкафу.
Кел выжидает.
– Для мытья. Брендан, может, собирался привести в порядок все остальное. Сдавать его типа через “Он зе кью-ти”[54]. Походникам, туристам-дикарям. Но хозяева дома-то этого, они узнали, и их это напрягло. Вот с ними Брен и собирался повидаться. Чтоб разобраться. Денег им дать.
– Может, и так, – говорит Кел, ныряя под ветку. Чувствует, что малой наблюдает за ним.
– Вот они-то его и похитили.
– Ты знаешь, чей это дом? Кто в нем жил раньше?
Трей качает головой.
– Но кто-то из них в горах, они лютые.
– Похоже, придется глянуть в реестры собственников, – говорит Кел.
– Вы же найдете его, да? – спрашивает Трей.
– Собираюсь, – отвечает Кел. Найти Брендана Редди ему больше не хочется.
Трей начинает было говорить что-то еще, но спохватывается и продолжает лупить веткой по стволам. Ельник пройден, они спускаются по склону молча.
Оказавшись на тропе у поворота, где встретились, Кел притормаживает.
– Где живет Дони Макграт? – спрашивает он.