А Эймос почему-то не стал стрелять в девушку. Переложив револьвер в левую руку, он нагнулся вниз, чтобы поднять её с земли.
Почувствовав руку Эймоса, девушка с проворством ящерицы перевернулась на спину, и Мартин увидел, что у неё широкое смуглое лицо женщины из племени команчей. «Боже, — пронеслось в голове Мартина, — это не Дебби!» У индианки был револьвер, который она успела выхватить из рук умирающего или уже мёртвого рейнджера, пока бежала по полю. В следующий миг раздался выстрел. Пуля попала прямо в грудь Эймоса. Он сразу обмяк, бессильно сполз на землю и застыл навсегда.
Глава 40
После разгрома основных сил Шрама сбежали и почти все жители его деревни. Белые сумели взять в плен лишь горсточку женщин с детьми, которые не смогли убежать далеко. Мартин до самой полуночи расспрашивал их, пытаясь выяснить хоть что-то, что могло пролить свет на судьбу Дебби. Женщины все как одна помнили её. Но при этом они рассказали Мартину удивительную вещь: оказывается, что в тот момент, когда воины Шрама готовились к битве с белыми, Дебби в деревне уже не было. Она убежала ещё за три дня до этого. Это произошло в ту самую ночь, когда она встречалась с Мартином и Эймосом возле ручья.
По словам женщин, воины, которых послали на поиски Дебби, некоторое время шли по её следам, но затем потеряли их и не смогли найти. Видимо, она погибла. Одинокий человек в прерии, лишённый лошади, лишённый каких-либо припасов, не мог протянуть долго.
— Они просто лгут, — решил Сол Клинтон. — Видимо, она была убита по приказанию Шрама. А они пытаются прикрыть его.
— Нет, — покачал головой Мартин, — я так не думаю.
— Не думаешь? Но почему?
— Не знаю. Может быть, просто потому, что мне невозможно примириться с этой мыслью.
— Если она не умерла и не была убита индейцами, значит, она должна находиться между этим местом и Кэмп-Радзимински. Больше ведь ей деться некуда... Значит, нам надо выслать патрули и прочесать всю эту местность. Тогда, быть может, мы наткнёмся на неё.
— He знаю... Может быть, — вяло ответил Мартин. Он был как в густом тумане, мысли путались. Он чувствовал, что произошло что-то страшное, но как исправить это, не знал.
Он пошёл спать. Но, проспав всего два часа, вскочил, будто подброшенный вверх пружиной. Теперь, кажется, он знал, что ему делать. Он быстро оделся и незаметно выскользнул из лагеря. Вскочив на лошадь, он поскакал в направлении, противоположном тому, что вёл к Кэмп-Радзимински.
Мартин не мог полностью доверять тому, что рассказали ему индейские женщины. В конце концов они знали лишь то, что им говорили мужчины — и только в том случае, если те сами желали поделиться с ними чем-то. А мужчины-команчи могли и специально соврать им.
Но всё-таки что-то в рассказе женщин должно было быть правдой. Конечно, было проще всего согласиться с первоначальным предположением Сола Клинтона, решив, что Дебби попросту убили. Но Мартин не мог заставить себя принять это. И поэтому ему хотелось верить в то, что Дебби действительно сбежала.
Она могла сбежать из-за того, что Шрам обвинил её в предательстве. Могла сбежать потому, что не хотела идти замуж за того вождя, который отдал за неё шестьдесят лошадей. Могла сбежать потому, что внезапно почувствовала угрозу для себя, исходящую от Шрама и от его воинов. Причин могло быть много, но в любом случае она должна была попытаться убежать туда, где люди Шрама не могли бы, не должны были найти её. Но, подбирая для себя такое место, Дебби должна была рассуждать точно так же, как рассуждают индейцы, — ведь все её сознание, все представления о жизни целиком и полностью были индейскими. Значит, Мартину вместе с ней надо было проникнуть в психологию и представления индейцев, чтобы понять, где может находиться такое место.
Мартин вспомнил, что согласно представлениям команчей те, кто был увечен — не важно, телом или душой — не попадали в страну мёртвых, расположенную за линией заката, а были обречены на вечное блуждание «между ветрами» в направлении на северо-запад. Несомненно, что сбежавшая из своего племени Дебби, по представлению команчей, должна была быть признана увечной душой, душевнобольной или чем-то в этом роде. А значит, она и должна была находиться где-то «между ветрами» на северо-западе. Туда и направил своего коня Мартин Паули.
Направившись на северо-запад, Мартин оказался в полупустынной мрачной местности. Сильный западный ветер гнал большие, чёрные, как сажа, тучи; клочья их тянулись далеко над прерией. Это было огромное голое пространство, покрытое безжизненными камнями и пестревшее чёрными остовами мёртвых деревьев. Оно навевало гнетущую тоску, которую усиливали сумеречные тени от бешено мчавшихся туч. Но где-то здесь, по его предположениям, должна была находиться Дебби.
Отпустив вожжи, Мартин позволил своему коню идти туда, куда вздумается. И конь его пошёл вперёд — наиболее лёгкой и ровной дорогой. Очевидно, что именно так должна была идти и Дебби — особенно когда она устала и уже не могла выбирать дороги. Её ноги должны были автоматически ступать туда, куда их легче всего было поставить, и точно так же делать следующий шаг.
Мартин долго двигался так, не встречая ничего на своём пути. В этой пустынной местности не было видно ни деревьев, ни животных. Одни лишь камни и русла давно пересохших ручьёв. Затем он заметил, как впереди кружатся стервятники. Их было много, и они все кружились над одним и тем же местом.
Мартин почувствовал, как его сердце сильнее забилось в груди, и направил коня туда, нещадно раня его бока шпорами. Ему хотелось как можно скорее добраться до этого места, ведь там он мог увидеть Дебби. Иначе с чего вдруг стервятники стали бы кружиться над этой точкой?
Но, как ни гнал своего коня Мартин, он так и не смог приблизиться к этому месту до наступления ночи. Ночь упала внезапно, точно кто-то задёрнул чёрный полог, и ему пришлось остановиться — в темноте он уже не мог увидеть ни неба, ни тёмных силуэтов стервятников. Ругаясь и дрожа от волнения, Мартин просидел у костра всю ночь, а с первыми рассветными лучами немедленно двинулся дальше. Теперь стервятники были видны ему уже гораздо лучше — он довольно близко подъехал к этому месту. Они кружили в небе, но не опускались на землю. Это означало, что, по-видимому, облюбованная ими жертва пока ещё жива. Потому что если бы она была уже мертва, то они немедленно спикировали бы вниз и приступили к своей жуткой трапезе.
Мартин беспощадно нахлёстывал своего скакуна, стремясь ещё до заката успеть к этому месту. Он был готов даже загнать его насмерть и, бросив, идти дальше пешком, только бы приблизиться к разгадке.
Наконец, он рассмотрел на песке следы небольших женских мокасин. Несомненно, это были мокасины Дебби. Он помчался вперёд по её следам, не думая больше ни о чём. Мартин всем своим существом ощущал, как мало у него было времени и как много ему надо было успеть, если только он хотел найти её живой.
Теперь стервятники кружили уже совсем низко. Очевидно, что Дебби была в агонии, и они не желали упустить тот момент, когда можно будет наконец насытиться её плотью. Это ещё больше подстёгивало Мартина, он бежал и шёл вперёд, точно сумасшедший.
Но Дебби нигде не было видно. А её следы внезапно потерялись. Мартин бросался в разных направлениях, искал и здесь и тут, но нигде не мог обнаружить девушку. И вдруг, когда он уже почти потерял всякую надежду, он увидел её.
Дебби лежала на камнях, наполовину засыпанная пылью. Очевидно, она лежала здесь довольно долго, потому что даже сильный ветер не смог бы засыпать её таким количеством пыли и песка за короткое время.
Наклонившись к ней, он понял, что она дремлет. Но её сон не был нормальным — скорее она была в полубессознательном состоянии из-за того, что бесконечно устала. Когда Мартин пошевелил её, она открыла глаза и посмотрела на него. В её глазах промелькнуло выражение ужаса, и она сделала движение, точно пыталась убежать от него, но не смогла пошевелить ни руками, ни ногами. Затем она вновь закрыла глаза и опять погрузилась в свой полусон, полузабытье.
Она даже не почувствовала, как он раздвинул её губы, чтобы влить в рот воды — сначала всего несколько капель, затем больше. Когда он решил, что она получила достаточно воды, он закутал её в одеяло и попону. Ему показалось, что ей очень холодно и, натаскав каких-то щепок и кусочков сухого дерева, развёл рядом с ней костёр, который должен был согреть её. Наконец, он стал варить для неё мясной бульон. Когда бульон был готов, он принялся кормить её с ложечки. Удивительно, но она уже не пахла так, как пахли женщины из племени команчей. Скорее запах, который исходил от неё сейчас, ничуть не отличался от того запаха, который исходил от самого Мартина, — это был запах человека, который постоянно живёт на просторах прерии, от которого пахнет костром, пыльными ветрами и бесконечным пространством прерии.
Наконец наступил момент, когда Дебби отрыла глаза и смогла говорить с ним. Он узнал всю историю её побега из племени Шрама. Она действительно бежала в ту же ночь, когда они встречались с ней у ручья, куда она пришла в сопровождении воинов.
Почему она бежала? Её подтолкнул к этому рассказ Эймоса о жёлтой пряжке, которую Шрам сорвал с тела убитой им матери Мартина, получив благодаря этому и своё новое имя, — Жёлтая Пряжка. После того как она убежала от них, слова Эймоса постоянно звенели в её ушах, и, что бы она ни делала, она не могла от них отделаться. Эймос говорил, что эта пряжка принадлежала матери Мартина. Что Шрам убил её, снял с неё скальп и снял эту пряжку, которую присвоил себе. Эймос также сказал, что это было очень легко узнать — на задней стороне пряжки были выгравированы слова «Джудит от Этана». Это должно было быть так, потому что, по словам Эймоса, Этаном звали отца Мартина, а Джудит была его матерью.
Если это было действительно так, то и весь рассказ Эймоса был правдой. Значит, Шрам был безжалостным убийцей родителей Мартина Паули. Значит, он и в самом деле снял с них скальп. И рассказ самого Мартина был правдой — получалось, что Шрам убил и её собственных родителей и снял с них скальпы. И не было никаких индейцев из племени уичита, которые якобы убили её родителей, и никаких белых, которые будто бы были заодно с ними. А был один лишь Шрам и его воины, которые напали на их дом и перебили всех.