Высшие не могут нас отсюда вытащить, Темный Властитель всю Кордею накрыл магической паутиной, которая их не пускает. Нам надо выйти за пределы этой паутины, и тогда нас заберут. Залман, нам надо попасть на остров Сагода, это на крайнем северо-востоке.
— А зверопоезд туда не ходит?
— Поймают. Мерсмон все контролирует.
Я вздохнул. Мне давно уже полагается отпуск, и при последнем разговоре я сказал об этом Бурхарду.
— Ты и так прохлаждался две недели в Кесуане, в экзотической обстановке, — проворчал тот.
— Ага, в застенке, в кандалах, и легитимная власть в лице Тем… то есть, Весеннего Властителя отделала меня, как грушу для битья.
— Что-то ты подозрительно бодро об этом рассказываешь, — недоверчиво заметил Бурхард.
— Я даже на Кесуанские горы толком не посмотрел, только один раз видел в окне каньон, как на картинке. Я, честно, устал. Это не обычная усталость, а стресс, и мне нужен отдых.
— Только не снимай стресс запоем! Подумаем насчет отпуска. И не подавай этой маленькой негодяйке, которую ты сюда приводил, дурной пример. Дети всегда берут пример со старших.
Скажу завтра Бурхарду, что ухожу или в отпуск, или в запой.
— Вир, завтра я кое-что улажу, и тогда буду свободен. Чтоб у каждого была подходящая одежда для Леса, оружие, спички, запас продуктов на несколько дней и медикаменты для оказания первой помощи — полный комплект. Сколько вас?
— Человек двести-триста. Я приду за тобой завтра в это же время.
Ни на улицах, ни в трамваях (пришлось петлять и ехать с пересадкой) мы не вызывали ненужных подозрений. Я был в своей следопытской экипировке, словно ухожу в рейс, и со мной дама, одетая модно, броско, с налетом безвкусицы — вроде как провожает. На мятежников не похожи, кому какое до нас дело?
Вир оделась с умом: взгляд сначала цеплялся за ее блестящие пуговицы-желуди, потом перескакивал на претенциозный искусственный букетик на кокетливой шляпке. А лицо — рыжая челка лезет в глаза, губы ярко накрашены; те, кто знаком с Вир Одис, прошли бы в двух шагах от нее, не поздоровавшись.
Тревожные разноцветные сполохи озаряли город, за домами грохотало, в темнеющем небе вспыхивали и медленно угасали огненные узоры, звезды, мерцающие облака — это развлекались кесу, празднуя свою победу, они обожают фейерверки. В кондитерских и кофейнях их было полно, а посетителей-людей — раз, два и обчелся ("пособники", наверное). Излюбленная диета кесу — сырое мясо и сладости. Я подумал: когда вернусь после этой авантюры, надо будет поторопиться с тортом из пломбира с шоколадом, который я задолжал Сандре, пока темная гвардия не смела все подчистую.
Местом сбора была заброшенная котельная на окраине Танхалы, неподалеку от береговой стены. Оттуда за стену вел подземный ход — не иначе, прокопали загодя, как путь к отступлению на случай проигрыша. Вир подтвердила мою догадку. Прибывающие переодевались в походную одежду, брали рюкзаки и ныряли с фонариками в лаз — молча, деловито, с несвойственной штатскому народу дисциплинированностью.
Потайной ход оказался узким, с отсыревшими деревянными подпорками; его прорыли и укрепили кое-как, на скорую руку, не сегодня-завтра все там обвалится, если уже не обвалилось. Осклизлые земляные стены блестели в свете фонариков, под ногами хлюпала вода. Впереди шлепнулся с потолка пласт земли, обдав людей брызгами.
— Халтурщики! — вырвалось у меня. — А если нас тут завалит? Для себя же строили!
— Это не мы строили, — возразил, не оборачиваясь, шагавший передо мной парень.
— А кто?
— Интернированные. Пособники зла.
— Так… И что будет, если они сообщат властям о вашей лазейке?
— Они ничего никому не сообщат, — бросил парень, чуть замешкавшись с ответом.
— То есть, вы их убили? — осмыслив информацию, уточнил я.
Похоже, им сильно не понравилось, что я сказал об этом напрямую. Парень зло буркнул:
— Нет, отправили на заслуженный отдых с памятными подарками!
А Вир, шедшая следом, веско произнесла:
— Залман, ты так и не научился понимать, что такое необходимость!
— Помнится, кто-то осуждал меня за то, что я убивал всяких уличных подонков, ведущих стайный образ жизни.
После того как я узнал историю Эфры, моя неприязнь к людям этого сорта стала на порядок сильнее. Опять таких встречу — опять прикончу, и никто мне не докажет, что это неправильно.
— Потому что ты делал это без цели! — запальчиво возразила Вир. — Ты боролся с людьми, а не с явлением, а мы боремся против темных сил.
— И для этого убиваете людей направо и налево?
— Ты же сам понимаешь, что они донесли бы Мерсмону о нашем запасном ходе!
Тупиковыми спорами с ней я был сыт по горло и потому промолчал.
Наш марш-бросок через Лес продолжался восемь с половиной суток. По ночам спали посменно, как принято у лесной пехоты — две трети отдыхают, треть дежурит — и все равно больше двадцати человек погибло. Все они были горожане, а я не мог уследить за каждым. Я держался рядом с Вир, чтобы хоть ее уберечь от лесных ловушек и довести до финиша.
Наконец мы вышли к береговой стене Сагоды. Островок необитаемый, почва там неплодородная, сплошной камень, однако стену все равно построили. Вир сказала, там есть охотничьи заимки, заколоченные склады, которыми давно не пользуются, и был раньше небольшой гарнизон лесной пехоты.
Послали вперед разведчиков. Вернувшись, те сообщили, что засады нет, и в крепости тоже никого нет, на всей Сагоде ни души, но условный знак на месте — можно заходить.
Когда они закончили доклад, Вир и еще несколько парней и девушек — командиры — обменялись быстрыми взглядами: друг на друга, на меня, снова друг на друга… Я понял. Не своим медлительным человеческим умом, а звериным чутьем, которое столько раз меня выручало.
Отталкивая и сшибая с ног тех, кто попадался на дороге, петляя зигзагами, я бросился к Лесу, под защиту деревьев. Вслед мне палили из всех стволов. Ну да, я свою задачу выполнил — довел героев Народной Повстанческой до пункта назначения, и они решили, что теперь самое время доблестно меня ухайдакать. На всякий случай. Как тех "пособников зла", которые построили им хлипкий подземный ход.
Одна пуля задела левое плечо, другая — правое бедро. Как хочется верить, что Вир не стреляла, только делала вид, что стреляет… Пули прошили мякоть, но кости остались целы, и до темной колючей стены елажника я добежал.
Эти идиоты начали на меня охотиться, теряя драгоценное время — они шли по кровяному следу, а я из-за них не мог остановиться и перевязать раны. Я старался уйти как можно дальше в Лес, надеясь, что они одумаются и повернут обратно: заблудиться тут — дело пяти минут, а опытного проводника (то есть, меня) у них больше нет. Но они увлеклись и продолжали преследование! Как будто забыли, зачем они вообще сюда пришли, главное — загнать и добить раненую дичь.
Потом произошло то, чего следовало ожидать: у них начались какие-то проблемы в тылу. Беспорядочная стрельба, вскоре захлебнувшаяся, крики — уже не азартные, а панические.
Я решил, что отделался от них. Остановился и кое-как забинтовал раны, для чего пришлось раздеться, стуча зубами от холода. Только успел натянуть обратно пропитавшуюся кровью одежду — кусты затрещали, и на поляну выломился Эрнест, рослый блондин, который шел впереди меня по подземному коридору. Увидев искомую добычу, он осклабился.
— Я тебя догнал! — от погони у него окончательно зашел ум за разум. — От меня не уйдешь, понял?!
И дальше — несусветный мат.
— Ругаться-то зачем? — спросил я.
Мы держали друг друга на прицеле.
Он опять выругался — видимо, от избытка чувств.
— Зачем тебе меня убивать?
— Ты ведь не с нами? А кто не с нами, тот против нас, того в расход!
Я по глазам понял, что сейчас он нажмет на спуск, и нажал первый. Это была честная дуэль
Сам не знаю, каким чудом я остался жив. Голова кружилась от потери крови, вдобавок начался жар с ознобом. Зато через день я наткнулся на траншею зверопоезда, побрел вдоль нее и дотащился до острова Эсаха, где находится городок Эсаха и несколько деревень. В местной больнице мне перевязали раны. Потом пришел поезд — они ходят на Эсаху дважды в неделю, и я смог вернуться в Танхалу.
С вокзала отправился в больницу компании. Там меня положили под капельницу, вколов перед этим антибиотики и что-то еще. Я дремал в тепле и покое, когда за дверью послышались голоса.
Голос медсестры:
— Вы хотите навестить Залмана Ниртахо?
Голос Бурхарда:
— Я хочу его убить!
Он ворвался в бокс в халате нараспашку, подскочил к кровати и замахнулся, словно собираясь отвесить мне оплеуху. Я рефлекторно заслонился, опрокинув загремевшую блестящую стойку, иголка выскочила из вены.
— Господин Бурхард! — крикнула медсестра. — Перестаньте, пожалуйста, или я позову дежурного врача!
— Сукин сын! — глядя на меня налитыми кровью глазами, прошипел Бурхард. — Поправишься — поговорим!
Выпросив у медсестры карманный календарик, я все оставшееся время считал и пересчитывал дни: вроде, уложился в свой отпуск, прогула нет, с чего же его так разобрало?
Он снова пришел на четвертый день и взмахнул у меня перед носом роскошным листом радужной гербовой бумаги с печатью Канцелярии Весеннего дворца.
— Вот!.. Здесь написано, как ты, сукин сын, провел свой отпуск! Мятежников по Лесу выгуливал, и они же тебя подстрелили! За такое преступление полагается смертная казнь, ты это соображаешь или нет своей тупой башкой? Принимая во внимание твою социальную незрелость, — Бурхард заглянул в листок — видимо, цитировал, — а также учитывая твою ценность для Трансматериковой компании, Властитель тебя помиловал, но компании настоятельно рекомендовано наказать тебя в административном порядке. Целый год премии не увидишь, как своих ушей, понял? И как только все заживет — в рейс, никаких больше отпусков! А то знаем, зачем тебе, стервецу, нужен отпуск… И за лечение из зарплаты вычтем. Ты эти две пули по собственной дурости схлопотал — вот и расплачивайся.